Юрий Смолич - Рассвет над морем

• Название: Рассвет над морем
• Автор: Юрий Смолич
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1956

Роман «Рассвет над морем» (1953) воссоздает на широком историческом фоне борьбу украинского народа за утверждение Советской власти.

---

— Я хотел бы из английской шинели сшить походный френч и галифе. Материал английский, расчет — на франки…

Мосье Николя еще не перестал быть главным закройщиком, но уже до некоторой степени стал и Николаем Ласточкиным. Удивленный, он сказал:

— В нашем ателье есть последние заграничные журналы мод. Может быть, интересуетесь посмотреть новинки? Тогда прошу ко мне в кабинет…

Ласточкин прошел вперед, поручик следом за ним. Ласточкин открыл двери своего кабинета и, галантно шаркнув на всякий случай, пропустил клиента вперед. Двери за собой он прикрыл.

В ту же минуту у дверей в небольшом коридорчике, отделявшем кабинет от салона, встали две ученицы — Катюша и Вера. В руках у каждой под фартучком был браунинг.

Когда дверь была плотно прикрыта. Ласточкин остановился у стола.

— Ну-с?

— Чайки садятся на воду…

— Будет на море погода, — ответил Ласточкин.

Они посмотрели друг на друга.

— Откуда?

Поручик не отвечал. Он поставил чемодан на стол и отодвинул петельку замочка. Из-под петельки он ногтем вынул бумажный шарик. Расправив бумажку, он протянул ее Ласточкину.

Ласточкин читал долго и внимательно, несмотря на то, что на крохотной бумажке было всего несколько слов мелким, едва различимым почерком.

Наконец, он улыбнулся и протянул руку.

— Здравствуй! Садись, товарищ Долгополов!

— Жак Эллин…

— С сегодняшнего дня — Жак Эллин. А для первого знакомства пускай еще будет Долгополов.

Щеголеватый поручик, иначе говоря — товарищ Долгополов, он же Жак Эллин, спросил:

— Товарищ Смирнов?

— Он самый. Тоже для первого знакомства, а в дальнейшем — только Николай Ласточкин.

Они оба засмеялись. И Ласточкин сказал:

— Когда же ты успел? Я прямо поражен был, когда услышал про английскую шинель, походный френч и расчет на франки! Ведь всего три дня, как мы сообщили, что прибывают французы, и передали этот пароль в Москву! А тут же такая территория — тысяча километров и полсотни всяких «властей»!

— Ну, уж и полсотни! — улыбнулся Жак Эллин. — Всего полдесятка: большевики, гетманцы, петлюровцы, немцы и добрармия. Из Москвы специальным маршрутом до самой линии фронта. А фронты сейчас переходить нет ничего легче: где — леском, где — ярком, а где и чистым полем, лишь бы от села к селу пробраться. Тяжело было только здесь, уже поблизости: с той стороны петлюровские заставы, а с этой — и гетманцы, и добрармия, и белополяки. Пришлось купить этот костюм у какого-то пьяного поручика в Вапнярке, — как раз впору пришелся, а деникинская форма тут в наибольшем почете — никто и документов не спрашивает. Приказ партии: не терять ни минуты! В Москве думали, что французский десант высадится еще вчера…

— Мы и сами так думали, — сказал Ласточкин. — И что же, ты только один?

— Первый, а не один. Через неделю, через две будет еще человек пять.

— А настоящие французы будут?

— Во главе группы — француженка из иностранного отдела ЦК, Жанна Лябурб. Она заканчивает подбор людей.

— Здорово! Французы нам тут будут во как нужны! А то у нас на подготовке пропагандистских материалов сидит пока одна Галя Мирошниченко.

— Мирошниченко? Галя? — обрадовался Жак Эллин. — Разве и она здесь?

— Здесь. Вместе со мною приехала. А ты разве ее знаешь?

— Галю? — Жак чуть заметно покраснел. — Знаю…

— Вот и хорошо. Вместе будете работать.

Жак Эллин, по всей видимости, был вполне доволен такой перспективой.

— А ты французским языком свободно владеешь? — поинтересовался еще Ласточкин….

— Полжизни во Франции. Отец — эмигрант, я там и родился, а после девятьсот одиннадцатого года сам во Францию же эмигрировал. И в армию французскую призывался, во флот. Только в семнадцатом и вернулся домой.

— Здόрово! — обрадовался Ласточкин. — Вот это нам и нужно!..

Они разговаривали долго. Жак привез указания и инструкции из Москвы. Все это было только в памяти, ни слова на бумаге, и все надо было сообщить немедленно, пока память не изменила. Они говорили часа два — до сумерек. Разговор прерывался только тогда, когда звякал звонок на дверях и в ателье заходил очередной, редкий сегодня, посетитель. Тогда Ласточкин немедленно превращался в «мосье Николя» и спешил в салон — извиняться, возмущаться, уговаривать, взывать к богу и к совести американского президента Вильсона. Затем он возвращался, и беседа продолжалась. Вера и Катюша уже оставили свой пост у двери: прибыл свой!

В обеденную пору Катюша постучала в кабинет главного закройщика.

— Галя с нашими комсомольцами, — с восторгом, да и не без гордости, сообщила она, — водрузили красные флаги на заводских трубах на Пересыпи и на эллингах Ропита! Везде перед заводами собираются толпы, смотрят на флаги и поют Интернационал!

— Здорово! — похвалил Ласточкин. — Добьемся ли мы удовлетворения наших требований, это еще будет видно, но настроение народа уже проверено: боевое настроение, Жак! Пролетариат Одессы с нами, с большевиками!

И тут же Ласточкин заторопился:

— Ну, Жак, сегодня ты отдыхай, сейчас укажем тебе квартиру. А мне еще надо на два-три завода… инкогнито, а потом к врачу…

— Болеете, товарищ Николай?

— Да что-то… — Ласточкин лукаво подмигнул, — кости ломит, поясница ноет — не ревматизм ли?..

4

Митинг в Главных железнодорожных мастерских возник как бы стихийно.

С самого утра все участки железнодорожного узла охватило беспокойство. Ночная смена возвращалась домой, дневная как раз выходила на работу; рабочие останавливали друг друга и расспрашивали о забастовке в городе. Много вопросов их волновало, но в конце концов это был все тот же один вопрос: почему город бастует, а мы нет? Что думает себе Учкпрофсож — Участковый комитет профсоюза железнодорожников? Почему это мы, железнодорожники, прославленный своей организованностью отряд пролетариев, не выступаем вместе со всем пролетариатом? Почему железные дороги — «нервы страны», способные в один миг парализовать деятельность всего государственного аппарата, — продолжают обслуживать проклятый гетманский режим? Давай сюда наших профсоюзных «вождей»!..

Руководители Учкпрофсожа, депо и мастерских до обеденного перерыва всячески уклонялись от встречи со своими «массами». Всем гонцам, которые уже с утра начали прибывать в Учкпрофсож с разных участков узла, ответ был один: указаний из центра нет, продолжайте спокойно работать. Руководство Учкпрофсожем в Одессе, как, впрочем, и на всех других железных дорогах Юга, недавно, после подавления во время немецкой оккупации двухмесячной забастовки железнодорожников, прибрали к своим рукам меньшевики, а позиция меньшевиков в отношении забастовок оставалась неизменной: никаких забастовок не допускать! К тому же под утро в ответ на запрос Учкпрофсожа, как реагировать на объявление забастовки в городе, по прямому проводу из Киева была получена и директива от Дорпрофсожа, Дорожного комитета союза, — не реагировать!

Но когда в обеденный перерыв рабочие Главных мастерских собрались в пролете центральной галереи и заявили, что не вернутся к станкам, профсоюзные «вожди» переполошились. Непослушные массы собирались, похоже на то, выразить солидарность вовсе не со своим профсоюзным центром, а… с пролетариатом города.

И руководители мигом спустились со своего «Олимпа» — бывших «царских покоев» на втором этаже пассажирского вокзала, занятых теперь руководством профсоюзного движения, — поспешно сели на дрезину и сломя голову помчались к Главным железнодорожным мастерским, постоянному очагу крамолы. Весть об этой неожиданной активизации профсоюзной верхушки молниеносно распространилась от вокзала до Товарной, от блок-поста до блок-поста — и со всех концов огромной территории железнодорожного узла и из окрестных железнодорожных поселков люди валом повалили к мастерским. Маневровая «кукушка» «Ь» в это время не умолкая оглашала окрестности на много верст вокруг своим отчаянным, пронзительным гудком, сзывая трудовой железнодорожный народ. Распоряжения дать тревожный гудок «кукушка» ни от кого не получала, но машинистом на ней был большевик Козлов, и он самолично принял такое решение, исходя из своего понимания политической обстановки: раз народ собирается и требует митинга, митинг должен состояться в самом широком составе!

Ласточкин получил сообщение о митинге «по веревочке» от Коли Столярова и поспел как раз к началу.

В галерею Главных мастерских его провел Куропатенко. Ивану Федоровичу пришлось для этого случая сменить свое элегантное пальто и каракулевый пирожок на потрепанную серую шинельку и черную фуражку с топориком и якорем. С обстановкой Куропатенко познакомил Ласточкина еще по дороге, когда они торопливо шли по путям: работу в Главных мастерских первыми оставили рабочие-большевики — по указанию большевистской стачечной тройки, — для того, чтобы железнодорожный райком партии мог организовать «стихийный» митинг.