Джон Чивер - Геометрия любви

• Название: Геометрия любви
• Автор: Джон Чивер
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1968

Рассказ из журнала "Иностранная литература"

---

Джон Чивер Геометрия любви

Рассказ

Это было на склоне дня — одного из тех дождливых дней, когда женщины, толпящиеся в универсальном магазине на Пятой авеню у прилавка с игрушками, кажутся окутанными тайной. У всех у них такой вид, словно они только что вырвались из объятий любовника и хотят загладить свою вину перед семьей, купив подарок для маленького. На этот раз таких покупательниц — красивых, холеных, благоуханных, но с печатью душевного надрыва на лице — Чарли Мэллори насчитал по крайней мере с полдюжины. Всего каких-нибудь полчаса назад, думал он, в одной из городских гостиниц низкий соблазнитель лишил их честного имени, и теперь они торопятся домой, к своим ласковым невинным младенцам. Чарли ничуть не осуждал бедняжек, да он и не думал этого всерьез, а фантазировал со скуки, чтобы придать тусклому вечеру немного остроты и яркости. Его рабочий день прошел вяло, все время после обеденного перерыва он провозился над ящиком для картотеки — там что-то заело — и наконец надумал пойти в магазин за отверткой. Выйдя из отдела скобяных товаров, он очутился в игрушечном отделе и принялся внимательно разглядывать покупательниц с точки зрения только что придуманной им концепции. Ему показалось, что она не так уж фантастична: ведь та особенная одухотворенность на грани слез, которую он читал на их лицах, — чем ее объяснить, как не горестными усладами преступной любви? А глубокие вздохи, которых они не в силах подавить, перебирая детские игрушки, эти утехи невинности? Внимание Мэллори привлекла покупательница, одетая точно в такую же шубку, как та, что он подарил Матильде на рождество. Вглядевшись как следует, он увидел, что не только шубка была Матильдина, но и надета она была на Матильду, на его собственную жену.

— Бог ты мой! — воскликнул Мэллори. — Матильда! Какими судьбами?

Матильда оторвала взгляд от деревянной уточки. Медленно, очень медленно глубокая печаль на ее лице сменилась выражением гнева и презрения.

— Я не люблю, когда за мной шпионят, — отчеканила она. Голос у нее был звонкий, и покупательницы подняли головы в предвкушении скандала.

Чарли растерялся.

— Но ведь я и не думал, милая, за тобою шпионить, — сказал он. — Я просто…

— Не могу представить себе более гнусного занятия, — продолжала она, — чем выслеживать людей, ходить за ними по пятам.

И поза и голос Матильды были исполнены оперного пафоса. Ее слушали с напряженным вниманием, причем аудитория ежесекундно пополнялась за счет покупателей, сбегавшихся на шум из соседнего отдела скобяных товаров и садового оборудования.

— Преследовать ни в чем не повинную женщину на улице — низко и мерзко. Это патология!

— Но ведь я попал сюда совершенно случайно…

Смех ее был беспощаден.

— Ах, ты совершенно случайно оказался в игрушечном отделе? Случайно, да? Так я тебе и поверила!

— Я был в скобяном отделе, — сказал Чарли. — Ну, да не все ли равно? Пойдем выпьем по коктейлю и поедем вместе домой.

— Неужели ты думаешь, что я соглашусь быть собутыльницей и спутницей шпиона? — вопросила она. — Сейчас я покину этот магазин, и если ты посмеешь пойти за мной или изобретешь еще какой-нибудь способ меня преследовать, я обращусь в полицию. Тебя арестуют и бросят в тюрьму.

Матильда заплатила за деревянную утку и, взяв ее под мышку, царственно ступила на эскалатор.

Подождав две-три минуты, Мэллори отправился к себе в контору. Он был инженером и работал по договорам. Кроме него в конторе обычно сидела его секретарша, но в этот вечер ее не было: она уехала на остров Капри. Бюро обслуживания доложило, что никаких телефонограмм не поступало. И почты не было никакой. Мэллори был один. Он был слишком ошеломлен, так что даже не чувствовал себя несчастным. Реальность вдруг перестала для него существовать, или, вернее, он перестал ощущать в ней какое-либо подобие стройности и симметрии. В фарсе, в котором ему только что пришлось принять участие, не было и намека на здравый смысл — вместе с тем, нельзя же так просто решить, что это безумие, и успокоиться? А может, забыть весь эпизод, выкинуть его из головы? К этому средству Мэллори доводилось прибегать не раз. Но как забыть звенящий голос Матильды, раздающийся среди причудливых декораций отдела детских игрушек? Трагические недоразумения случались у них с Матильдой и прежде, и он всякий раз с готовностью принимался их распутывать, пытаясь разобраться в цепи случайностей и нащупать звено, где произошла детонация. Но на этот раз он был обескуражен. Последняя вспышка не поддавалась диагнозу. Что делать? Обратиться к психиатру, к специалисту по брачным делам? Или посоветоваться со священником? А может, просто выпрыгнуть в окно?

Мэллори подошел к окну. На улице было по-прежнему пасмурно и дождливо. Впрочем, остатки дневного света еще сопротивлялись сумеркам. Движение было не очень бурным. Мэллори проводил глазами большую легковую машину с багажником, затем машину с откидным верхом; за ней появился пикап, на боку которого красовалась надпись: ХИМИЧЕСКАЯ ЧИСТКА И КРАШЕНИЕ ЕВКЛИДА. Имя великого математика вызвало у Мэллори представление о прямоугольных треугольниках, основах геометрического анализа и принципах пропорциональности соизмеримых и несоизмеримых фигур. Логика — вот чего ему недоставало! Необходимо найти новый способ логического рассуждения. В этом ему поможет Евклид. Переведя мучившие его проблемы на язык геометрии, он, быть может, и не решит их сразу, но хотя бы подойдет к

их решению. И, взяв логарифмическую линейку, Мэллори принялся доказывать простую теорему, гласящую, что если две стороны треугольника равны, то равны и противолежащие им углы; потом доказал обратную теорему, по которой стороны, лежащие против равных углов, равны между собой. Он провел по линейке прямую. Пусть этот отрезок будет Матильда. Основание треугольника дети: Присцилла и Рэнди. Третья сторона, разумеется, он сам. В отрезке, которым он обозначил жену, самым критическим обстоятельством, обстоятельством, грозившим нарушить равенство углов, было то, что она с некоторых пор завела себе призрачного любовника.

Это было довольно распространенное явление среди домохозяек, проживавших в поселке Рэмсен-парк. Раза два в неделю Матильда надевала свое любимое платье, душилась французскими духами и, накинув меховую шубку, отправлялась одиннадцатичасовым поездом в город. Иногда она встречалась там с подругой и завтракала с ней, чаще же сидела одна в каком-нибудь из французских ресторанчиков, каких много в районе шестидесятых улиц. Там, в этом любимом пристанище одиноких женщин, она заказывала себе коктейль или полбутылки вина. Ей хотелось казаться распутной, таинственной, разочарованной женщиной, этакой жертвой горькой загадки любви. Впрочем, стоило какому-нибудь мужчине задержать на ней взгляд, как ее охватывала паническая застенчивость и она вспоминала свой прелестный домик в Рэмсен-парке, розовощеких детей и клумбу с бегониями. Из ресторана она обычно шла на какой-нибудь дневной спектакль или в кино на иностранную картину. Она предпочитала серьезные картины, «с переживаниями». После этих вылазок она возвращалась домой вечерним поездом и с видом смиренным и печальным принималась готовить ужин для семьи. Мэллори не раз доводилось видеть при этом, как она роняет в кастрюльку слезы. В ответ на его расспросы она только тяжко вздыхала. Мэллори поддался было ревнивым подозрениям. Но однажды, проходя по Мэдисон-авеню во время обеденного перерыва, он увидел, как его Матильда сидит одна, в своих парадных мехах, за стойкой бара и жует бутерброд; он понял, что зрачки у нее расширены не от любви, а от полумрака, царившего в зале кинотеатра, и успокоился. Словом, то была игра — безобидная и довольно распространенная; а при известной широте взглядов в ней можно было усмотреть даже некоторую пользу.

Итак, отрезок, включающий в себя вышеназванные элементы, образует угол с линией, которой Мэллори обозначил своих детей; но для определения этой линии он не обладал никакими данными; он знал только одно— что он их любит. А любил он их безмерно, и ничто — ни горечь, ни унижения — никогда не заставит его с ними расстаться. На детях покоился весь уют его души, без них она была бы пуста и убога, как недостроенный дом без мебели, без стропил и перекрытий.

Труднее всего — и Мэллори это прекрасно понимал — было точно рассчитать отрезок, обозначавший его самого. Человек с открытой душой, здоровой психикой и довольно основательными познаниями (много ли вы найдете людей, которые бы так хорошо помнили Евклида?) — вот каким представлялся он себе самому. Каждое утро он просыпался с ощущением собственной душевной чистоты и с жаждой приносить пользу человечеству. Но достаточно было ему обменяться с Матильдой словом, чтобы вся эта его душевная ясность и жажда рассеялись. Почему такая жестокая расправа ожидала его за каждый совершенный им шаг, за невиннейшие, обычнейшие, вызванные простой житейской необходимостью поступки? Почему, если ему случилось забрести в отдел игрушек универсального магазина, почему его за это наградили кличкой «шпион и сыщик»? Не поможет ли треугольник во всем этом разобраться? До некоторой степени он ему уже помог. Стороны треугольника, определенные