Василий Дюбин - Анка

• Название: Анка
• Автор: Василий Дюбин
• Издательство: Картя Молдовеняскэ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1970

«Анка» — роман-трилогия о жизни рыбаков Приазовья. В центре его — колхозная активистка, председатель сельсовета. Она мужественно выстояла в тяжелые годы Великой Отечественной войны, а потом вместе с земляками строила новую счастливую жизнь.

---

Зотов подбежал к Тане, подхватил ее на руки, присел на снег и заплакал:

— Таня… Танюшенька… Как они извели тебя, людоеды…

Таня, прижимаясь к нему, шелестела пересохшими губами:

— Милый… родной ты мой… Не сон ли это?

— Явь, Танюша, явь, — сказал Дубов, беря ее за руку. — Мы знали, что атаман отправил тебя в Германию. Жена писала мне.

Мимо проезжала грузовая машина. В кузове сидело несколько солдат в танкистской форме. Вдруг в глазах Тани засветились гневные огоньки, и она вся задрожала.

— Ты озябла, ласточка моя? — спросил Зотов.

— Он!.. Митенька, это он!..

— Кто?

— Пашка, с черной бородкой… в кузове… Это он… Задержите машину… Я узнала его… Задержите…

Дубов погладил ее руку и сказал:

— Почудилось тебе. Акимовна еще в сорок третьем году прихлопнула его из берданки. Вот… — он достал из планшета письмо, — почитай, что пишет Евгенушка.

Таня, запрокинув голову, молчала. Зотов испуганно посмотрел в мертвенное иссиня-бледное лицо жены и затормошил ее:

— Таня!.. Таня!.. Да отзовись же, Танюша…

В эту минуту к ним подошел майор медицинской службы. Это был командир гвардейского санбата. Нагнувшись, он потрогал за плечо Зотова:

— Лейтенант, что вы делаете? Вы же растрясете ее.

— Это моя жена… Вот… встретились и… она… кажется… по… мер…ла… — с трудом выдавил из себя последнее страшное слово Зотов.

— Ну, ну, — закивал майор, щупая пульс у Тани. — Рано вы отправляете ее на тот свет.

— Жива? — спросил Зотов.

— Жива. И теперь уж долго будет жить.

— А что с ней?

— Обморок…

— Бедная моя Танюша, — прошептал Зотов, сдерживая рыдания. — Ей супу… хлеба дать бы.

— Нельзя, — строго сказал майор. — Организм истощен до предела, ей нужна строгая диета. Вы уж, лейтенант, поручите вашу жену нашим заботам, и все будет в порядке, — и он поднял руку, останавливая проходившую мимо санитарную машину.

— Вы отправите ее в госпиталь? — спросил Зотов.

— В глубокий тыл. Там определят ее в больницу, — ответил майор и добавил, окинув взглядом истощенных, с землистым цветом лиц женщин, девушек и подростков: — Всех отправим. Они все нуждаются в специальной диете и лечении.

Зотов вырвал из блокнота листок бумаги, написал на нем номер полевой почты, вручил майору:

— Когда очнется, передайте ей мой адрес, — и он, еще раз поцеловав жену, побежал вслед за Дубовым догонять батарею.

V

С моря, закованного ледяным панцирем, время от времени доносился грохочущий и резкий гул, похожий то на отдаленные орудийные залпы, то на трескучие разрывы шрапнели.

Перед рассветом, когда темнота сгущается плотнее, раскатистые громовые удары подняли деда Панюхая с постели. Он, свесив босые ноги с кровати, несколько минут сидел не шевелясь, напряженно прислушиваясь к гулкой канонаде, и мысленно произносил:

«Лед тронулся… Пошел в разбой… Вот и в море скоро запарусим…»

За окнами таяла черная мартовская ночь. В комнате было темно. Панюхай, чтобы не разбудить внучку и Анку с мужем, ощупью нашел сапоги, одежду, потом накинул на плечи парусиновую винцараду и бесшумно вышел, тихо притворив за собой дверь.

Хутор просыпался. Кое-где в хатах замигали первые огоньки, послышались стук дверей и хлопанье калиток, на улицах в полумраке загомонили людские голоса.

«Не спится людям, море кличет…» — подумал Панюхай и прибавил шагу, догоняя впереди идущих рыбаков.

Самая тяжелая и самая бедная по добыче рыбы путина — зимняя. Толщина льда достигает метра. Беспрестанно дуют то северные, то восточные свирепые ветры. Беснуются на стылом морском просторе снежные бураны. Нужны неимоверные усилия, чтобы врубиться в толщу льда, а потом установить в прорубях сети. Спасаясь от лютых морозов в шалашах и обогреваясь у костров, люди дни и ночи проводят на завьюженном ледяном поле, не теряя надежд на то, что подойдет косяк рыбы к выставленным сетям и что их труды не пропадут даром.

Но редко бывают удачи. В большинстве случаев ловцы выбирают из сетей по нескольку рыбин или сети оказываются совсем пустыми… Вот почему, когда начинается разбой льда, всех рыбаков охватывает радостное чувство, они испытывают предпраздничное настроение. А первый день весенней путины, богатой и обильной, день выхода в море, они считают большим праздником.

Панюхай догнал рыбаков в тесном переулке, ведущем к обрывистому берегу, поздоровался, заговорил взволнованно:

— Грохает родимое морюшко… ровно из пушек палит…

Это оно весне салютует, — сказал председатель колхоза Васильев.

Панюхай присмотрелся к нему и только теперь в сумраке по голосу узнал председателя и легонько толкнул его в бок:

— И тебе, Григорий Афанасьевич, не стерпелось?

— Не стерпелось, Кузьмич.

— А ежели, — Панюхай понизил голос, — тем моментом кто-нибудь к тепленькой постельке причалит… Гляди — и грех случится. Дарьюшка-то у тебя соблазнительная… Магнит! Так и притягивает.

— Да кто же ее соблазном опутает? — засмеялся Васильев. — В хуторе остались только такие, как ты, а из вас давно уже песок сыплется.

— Но, но! — запротестовал Панюхай. — Старая гвардия в любом деле — огонь!

— И по женской части?

— А что же, — петушился Панюхай. — И по бабьей линии промашку не дадим.

— Однако, — в шутку заметил Васильев, — сколько лет ты за Акимовной увиваешься, а вот никак не обкрутишь ее. Выходит, промашка? Куда уж вам до молодых.

— Я-то? — рассыпался хриплым смехом Панюхай. — Я увиваюсь?.. Это она гоняется за мной на всех парусах, да никак не словит.

— Какой уж там огонь, Кузьмич! Он давно потух, только пепел один, — продолжал смеяться Васильев.

— Ты погоди, Афанасыч, пеплом глаза мне засорять, — оборонялся Панюхай. — Ты мне морского порядка не ломай, а слухай.

— Слушаю.

Панюхай потянул носом воздух, помолчал минуту и сказал:

— Ежели ты, чебак не курица, Акимовну помянул, то тут выходит иная статья. Давно мы с ней поженились бы…

— И что же мешает?

— Боюсь.

— Кого?

— Акимовну.

— Почему?

— Да ить… по породе своей я такой человек… Люблю за молодухой приударить, а она старуха строгая и мощная… От ревности и пришибить меня может…

Рыбаки, молчавшие до этой минуты, разразились хохотом и прерывистым сухим кашлем.

— Вот тебе и дед Панюхай…

— Седьмой десяток разменял, а все еще за молодухами приударивает.

— Повадки морского волка…

— Одним словом, жених на выданье, только без приданого.

Панюхай остановился. Пропуская мимо себя рыбаков, спросил:

— Кто сказал, что я бесприданник?.. Кто?..

— Я, — добродушно усмехнулся старый рыбак.

— А это что? — и Панюхай поднес к его лицу руки со скрюченными пальцами и мозолистыми ладонями. — Вот мое приданое.

— Знаю, Кузьмич, что у тебя золотые руки.

— Тады зачем языком ляскаешь?

— Шуткую, как и ты… На душе весело… Весна, скоро в море пойдем… Слышишь?..

Над морским простором пронесся раскатистый гул. У берега, напирая одна на другую, с треском ломались льдины. Приглушенно громыхало где-то вдали, за горизонтом. Было похоже, что с юга движется на Косу грозовая туча, готовая вот-вот ослепить рыбаков вспышками молний и разразиться мощными потоками ливня… Но прояснившееся небо было чистое. На хутор налетал южный ветер, теплый и ласковый. На востоке медленно всплывала иссиня-голубая волна, смывая с неба черноту ночи. Блекла и гасла на небосводе звездная россыпь, захлестываемая широкой волной наступавшего рассвета.

Рыбаки остановились над обрывом. Отсюда, с десятиметровой высоты, открывался широкий простор моря, пробудившегося от зимней спячки. Огромные льдины, похожие на гигантских перламутровых черепах, яростно бились, налетая одна на другую, с треском раскалывались на несколько меньших льдин и расходились в разные стороны с тем, чтобы снова столкнуться, взметая на воздух соленые брызги. Вдруг льдины остановились, будто замерли, потом закружились на месте. Это с севера, развернув крылья мутных туч, налетел свирепый Тримунтан, чтобы помериться силой с Зюйдом. Ветровые удары с юга и с севера будоражили косяки льдин, сгоняли их в кучи, кружили и снова разметывали в разные стороны. Но теплое весеннее дыхание южных широт наполняло Зюйд богатырской силой, обессиленный Тримунтан сдался, начал отступать, роняя белое оперенье последних снежинок… Теперь льдины шли в одном направлении — на Бронзовую Косу. Рыбьими косяками с глухим ропотом и шорохом теснились у берега, с разгона вползали на песчаную стрелку, скользили, становились на ребро, подбивая одна другую, и от ударов и трения превращались в алмазное крошево. Мелкие льдинки звенели битым стеклом…

Мутные тучи остановились над взморьем, пораздумали и потянулись обратно на север. Всходило солнце, огромное, янтарно-пунцевое. Первые его лучи разбрызгали над гулким морем искрящуюся позолоту. И тут же шквальными порывами дал о себе знать Грега — восточный ветер, раскачивая на волнах сверкающие бирюзовым блеском льдины.