Федор Булгаков - Любовь при господстве гильотины

• Название: Любовь при господстве гильотины
• Автор: Федор Булгаков
• Жанр: Критика

Рецензия на книгу Октава Юзана «Son Altesse la femme» (о судьбе Жакетты Обер, подруги деятеля Французской революции Эро де Сешеля).

---

Ф. И. Булгаков Любовь при господстве гильотины

В роскошно изданной книге Октава Юзана «Son Altesse la femme» рассказана трагическая история любви одной гражданки к известному революционеру. Тут героиня рассказа не только желала играть политическую роль, исполнять принятую на себя миссию, но и проявила редкостную в те времена преданность к избраннику своего сердца.

Кто не знает Геро де-Сешелля, одного из наиболее юных и наиболее страстных членов Конвента, выказавшего при взятии Бастилии такую же отвагу, какую отец его проявил на Минденском поле сражения. Благодетельные феи осыпали его дарами красоты, богатства и ума. Сам он, с своей стороны, выработал в себе железное трудолюбие, служащее ключом ко всякому таланту, и смелое, свободно льющееся красноречие. В 1791 году парижане выбрали его в Законодательное Собрание, и он оправдал их доверие до последней минуты. Геро отличался галантностью. У Лаузэнь и герцогини Полиньяк он прошел школу по этой части. Мужественной и гордой красотой своей он расположил к себе многие сердца, из которых одно прозвало его «небесным». 10 августа 1793 г. он председательствовал на годовом торжестве взятия Тюльери. Он изображал собой первосвященника, который, стоя у востра, предал сожжению гордые игрушки королевства – скипетр и корону.

Тут увидала его Жакетта Обер, затерянная в толпе, молодая красивая вдова из предместья Сент-Антуан. Ораторский блеск, наружность молодого человека, торжественность минуты вскружили ей голову. Она почувствовала к Геро непреодолимую склонность. Она была не особенно заражена романтическим направлением, ни в отношении ума, ни в отношении сердца. Это направление не свойственно было тому времени. Она мечтала о спартанских добродетелях и приняла участие в заседаниях «женщин – друзей Конституции». Под влиянием Руссо, она воображала Францию несокрушимой родиной с Платоновыми и Ликурговыми законами. Она охотно повторяла фразу Дантона: «Все суживается домашним воспитанием, – общественное воспитание расширяет все умы. Говорят о родительских чувствах. Конечно, я также мать, но мой сын принадлежит не мне, а Республике».

Жакетте было в то время двадцать пять лет. Трехлетнее вдовство её слыло незапятнанным. По-видимому, супруг её не решался подойти в ней слишком грубо и ограничился тем, что окружил ее нежной заботливостью отца. Она была ему благодарна, но любви не испытала, сердце её осталось нетронутым, душа, видимо, страдала от ожидания и желаний. Геро внес разрушительный факел в её сердце, подобно тому, как он бросил этот факел в костер независимости. Тщетно старалась Жакетта устоять против своей любви, против своего возлюбленного. В авторе «Théorie de l'Ambition» она видела гения, явно предназначенного для управления судьбами Республики. Случай явился исполнителем желаний Жакетты. Она покаялась одной гражданке с каштановыми локонами, по имени Олимпе Одон, бывшей её подруге и единомышленнице, которая немедленно принялась действовать. Случилось, что её поклонник, храбрый гусар Сент-Амарант, был школьным товарищем Геро. Немедленно был устроен совместный обед в излюбленном в то время ресторане у Роберта, на который, после некоторой внутренней борьбы, явилась Жакетта в желто-лимонном платье, с большой косынкой на плечах, с трехцветной кокардой, кокетливо пришпиленной над левым ухом.

Геро не замедлил увлечься прелестью молодой энтузиастки, и обед прошел в возбужденном настроении. Сент-Амарант пел, а Геро продекламировал сентиментальный сонет. При дальнейшем знакомстве, он убедил Жакетту, что любовь и супружество суть две различные вещи и редко уживаются в добром согласии. Они призвали божества природы и разума, прочли совместно Руссо и отложили попечения о предрассудках общественного строя. В окрестности Парижа Геро нанял небольшой домик, который он назвал Pavillon dè l'Amitié. В этом домике поселились они оба. Но вместе с ними поселился также и страх.

– «Да не бойся же! – утешал Геро дрожавшую на груди его Жакетту. – Человек должен подчиняться своей судьбе. Жизнь есть ничто иное, как наклонная крыша. Неловкие падают и проламывают себе затылок, мудрые скользят, но держатся притом за черепицу. Верь мне, что я хороший кровельщик и не подвержен головокружению!»

Между тем, несмотря на преданность свою делу республики, уже 16 декабря 1793 года Геро был обвинен Бурдоном де л'Уаз в изменнической переписке с роялистами, которую он якобы вел, как бывший аристократ. История повествует о том, как он сумел оправдаться и добиться единодушного устранения факта исключения его из членов комитета общественной безопасности. Геро предусмотрительно пригласил своих друзей и единомышленников в «Павильон Дружбы». Убежище любви обратилось в род клуба, где доктрина и партийность смешивались с остроумием и светскостью. Жакетта здесь изображала из себя остроумную, любезную хозяйку этих маленьких сборищ. В одном случае подстрекая, в другом успокаивая, умела она кружить головы террористам. Тут влюбился в нее Сен-Жюст, красавец собой, с безупречным поведением. Он полагал, что появление его неразрывно с победой. Но в отношении Жакетты ожидания его не оправдались, – она отвергла его.

9-го марта Геро был заключен в Люксенбургскую тюрьму. Жакетта, жившая вдали, безутешно предалась своему горю и доказала притом величие своей души и республиканскую твердость. Она все пустила в ход для освобождения своего любовника, обращалась к Робеспьеру, но не в качестве просительницы, а высоко подняв голову. Тем временем Сен-Жюст осаждал несчастную свою жертву всякими соблазнами, обещая ей оказать важные услуги. Но она скорее предпочла бы смерть своего возлюбленного, нежели поцелуй его предателя. Она не предчувствовала близости развязки.

2-го апреля 1794 года обвинитель Фукье-Теннилль держал свою речь против Геро, Сен-Жюст поддерживал его. Дантон, Демулен и Геро были приговорены к гильотине. Последний, улыбаясь, вошел на эшафот и приблизил лицо свое к лицу Дантона, чтоб еще раз облобызать его, но палач отдернул его назад. Жакетта присутствовала при казни. На той-же самой площади кивнула она ему в знак прощанья, где восемь месяцев тому назад сжигал он королевские регалии. Жакета сама видела все – страшные приготовления, прибытие позорной колесницы, восхождение на последние ступени и фигуру возлюбленного под ножом, который опустился на него. Когда с глухим гулом скатилась голова Геро, Жакетта без чувств упала на руку человека, стоявшего около неё.

На другой день, не особенно тому удивляясь, торжествовавший Сен-Жюст получил следующее письмо: «Гражданин представитель! Ты предлагал мне свою любовь. Я отвергла ее. Ты сделал меня вдовой физически, духовно и умственно. Если тебе приятно видеть, как я отдаюсь, раз я отдаюсь, то будь сегодня вечером до захода солнца в моей комнате. Двери раскроются пред тобою». Сен-Жюст трижды перечел записку. Ему рисовались засада, кинжал, а затем опять быстрая измена женского сердца. Страх удерживал его, страсть влекла вперед. Наконец, посвистывая, шествуя стопами завоевателя, достиг он Pavillon dè l'Amitié. Ему пришлось только толкнуть двери. Третья комната была освещена. Тихо вошел он в нее, причем на лице его отразился страшный ужас. На одной и той-же подушке ютились две головы, которые, казалось, слились в поцелуе. То была изящная головка Жакетты Обер и бледное лицо Геро де-Сешелль. Сен-Жюст бежал, охваченный ужасом.

Вечером в день казни Жакетта потащилась на кладбище Монсо. Мешок с золотом доставил ей голову её друга из рук могильщиков. Сладкий и страшный яд помог ей, – все приготовившей в великому последнему часу, – в момент перехода от жизни к смерти представить, как будто она целовала бескровные уста своего возлюбленного. «Таким образом, эти женщины Революции являются статуями скорее римлянок, нежели француженками. Смерть их скорее интересует, нежели трогает. Этим юным головкам скорее присущ венец, нежели ореол, венец, который, однако, остается символом добродетели». Таково заключение Юзана об этой трагической истории.

Ф. Булгаков«Вестник иностранной литературы», № 1, 1893