Георгий Венус - Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами)

• Название: Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами)
• Автор: Георгий Венус
• Жанр: Русская классическая проза

---

Вдоль вагонов, по песку, присыпанному мелким снегом, текло утро. Оно переползало через пустые поезда, угрюмо стоявшие на первом, втором и третьем путях; в желтых снежных полях за путями расползалось, сгребая тени из-под круглых, как курганы, сугробов. Низко в небе, цепляясь за голые ветви лип возле станции, висели рыжие тучи.

На платформах было пусто. Около дверей валялась брошенная шинель. В зале 3-го класса, обвешанном плакатами ОСВАГа, лежали солдаты. Над дверью качалась электрическая лампочка. Лампочка горела, но уже не светила.

Среди тифозных, ближайшим к дверям, лежал поручик Бобрик.

Поручик Бобрик все еще бредил.

...Уже не серое - желтое ползло над шинелью в дверях утро. Пробежавший ветер открыл дверь. Побежал вдоль платформы. За платформой стояли поезда. Паровоз корни-ловского эшелона уже дымил, и уже не бродили - бегали возле красных теплушек солдаты.

И вот через шинель в дверях - утру навстречу - пополз на платформу поручик Бобрик.

...Пути и еще пути.

Очевидно, поручик Бобрик не видел поезда, около которого суетились корниловцы. Поручик Бобрик, очевидно, ничего не видел: ему на самые брови сполз козырек бело-черной фуражки.

Пути и еще пути...

- Эй, сюда! - крикнул я хрипло.

Прошел железнодорожник. Скрылся. Прошел солдат.

- ...твою мать! Холодно! - скрылся...

- Эй, сюда!

Мелкий снег побежал по доскам платформы. Замел следы солдата и железнодорожника.

Добравшись до четвертых путей, поручик Бобрик медленно опустился на бок, потом опрокинулся на спину, дернулся и замер.

...Падал снег. Снежинка, прилипшая к губам поручика Бобрика, не таяла. Не таяла и снежинка на его ресницах.

По рельсам, на которых лежал поручик Бобрик, медленно шел поезд. Паровоз вел рыжеусый поручик. Я видел, как поручик задергал плечами и перегнулся вперед.

Потом он вновь выпрямился.

...И поезд прошел.

Мороз крепчал. Я лежал в уборной. Там было теплее. К полдню на квадратное окно уборной легли лучи солнца. Потом на стекло набежал оранжевый дым.

Я вышел на платформу.

К Славянску подошел эшелон с курскими беженцами.

- Господин поручик! Господин поручик!

- Лехин?

За Лехиным, размахивая котелком, бежал Едоков.

* * *

- И шумели ж мы, господин поручик! - рассказывал Едоков.- Господин капитан нас даже пристрелить грозились. Если б знать, так разве допустили б до этого. Что-о быков! И сахар продал - все! Известное дело, один мешок мы припрятали, а как же!

- Да ты по порядку!

Наконец Лехин рассказал мне о происшедшем.

Когда в Лимане меня отвели в теплушку к корниловцам, капитан-первопоходник отцепил от эшелона нашу теплушку. Он ждал мясников, которым продал волов, и лабазников, которым продал сахар.

- Уж такой человек... несговорчивый! - вставил Едоков.

- Спекулянт! - пробасил Акимов.

- А кто же, ядри его корень!

Лехин выгребал ногою навоз из теплушки.

К вечеру того же дня, с поездом, нагруженным снарядами, мы двинулись на Бахмут, где, по полученным сведениям, стояла хозяйственная часть нашего полка. Через два дня, вместе с нею, мы были в Харцызске, где и дождались нашего полка, который, оставив линии Южной железной дороги, пошел по Ростовскому направлению. К Ростову стягивалась и вся Добровольческая армия, во избежание, как говорилось в полку, разрыва фронта между Донским корпусом и нами.

И еще в полку говорилось о предстоящих боях.

Мы готовились.

ИЛОВАЙСКОЕ - ТАГАНРОГ

Прошло несколько дней.

Дроздовский полк двигался эшелоном. Пулеметный взвод я сдал поручику Савельеву, пулеметчику, присланному к нам из офицерской роты, и вновь принял свой 2-й взвод.

Чувствуя себя все еще слабым, я почти не выходил из теплушки.

- Нартов, а что подпоручик Морозов делает?

- У себя он, господин поручик, при взводе.

Тут же в теплушке лежал Зотов. Зотов приподнялся.

- Они, господин поручик, в расстроенных чувствах. На всех словно из подворотни глядят и бородой зарастают.

- Позови его, Нартов!

Подпоручик Морозов садился рядом со мной и, сдвинув брови, часами смотрел на огонек печурки. За время моего скитанья он, действительно, оброс густой, русой бородою.

- И черт с ней! Пусть растет!..

Где-то, кажется еще, не доходя до Лозовой, на Алексеевке, он видел жену и вновь потерял ее в потоке беженцев. Она осталась за линией фронта. Зная об этом, я не задавал ему никаких вопросов.

...А в вагоне рядом пьянствовал поручик Ауэ. Говорят, он лежал на полу и, дико ругаясь, дрался с пустыми бутылками. В теплушках роты он не показывался. Иногда на остановках к нам забегал штабс-капитан Карнаоппулло. Усы его были растрепаны. Веки опухли.

- Ка... ка... каторые здесь?..

- Идите, капитан, идите с богом! Которых здесь нету...

И опять - свистки. Казалось, эшелоны перекликаются. Растягиваясь от станции до станции, один за другим, они медленно двигались по пути к Таганрогу. По дорогам около путей тянулись обозы. Без конца. Шли беженцы, воинские части, просто дезертиры. Когда эшелоны останавливались, бесконечные, черные цепи этих людей бросались к нашим вагонам. Их встречали бранью, прикладами, иногда - огнем.

Эшелоны были переполнены.

- Ил-л-ловайское!..

Были уже сумерки. Идущий перед нами эшелон сбрасывал под откос несколько разбившихся в пути теплушек.

- Потому и задержка... Поезд там перецепляют,- сообщил Алмазов, разжалованный за дезертирство унтер-офицер-алексеевец, недавно пойманный и назначенный к нам в роту.

Он сел на пол теплушки, достал из-за голенища кусок сала.

- Набегай, кто охотник!.. За дверью кто-то бранился.

Из Румы-ни-и по-хо-дом

Шел Дроздовский слав-ный полк!

пел кто-то в теплушке ротного.

- Пожрать бы!

- Жри!.. Все одно,- одному мало!..

...А меня вновь знобило.

* * *

- Свечников!..

Штабс-капитан Карнаоппулло раздвинул дверь теплушки.

- Свечников, сюда!.. Свечников вскочил.

- Дай!..

- Чего дать то?..

- Сала дай.

И, взяв у Алмазова второй ломоть, Свечников быстро выскочил из теплушки.

- Свечников, куда?

...Но геро-о-ев за-ка-лен-ных

Путь далекий не страшил...

тянул кто-то у ротного.

Через минуту Свечников вновь вернулся.

- Что? Опять, брат, за салом?..

- К черту твое сало! Он схватил винтовку.

- Ишь побежал!.. Пятки сверкают!..

- И куда это?..

- Не запирай, Нартов. Подожди! Выйти нужно.

Я подошел к двери и спустился на притоптанный снег около вагонов...

За канавами, по обеим сторонам путей, в высоких и замерзших камышах протяжно и с надрывом выл ветер.

Вдоль вагонов бежал снег, хлестал по ногам и трепал полы шинели. Над снегом валил мерзлый пар с паровозов.

- Веди! Веди в камыши! Спускайся!..

От классного вагона командира полка шла группа солдат.

- Веди! Веди его, серого! - кричал штабс-капитан Карнаоппулло, подталкивая в спину какого-то рослого солдата в бурке - очевидно, казака. Другого, в круглой рыжей кубанке, прикладом по затылку гнал Свечников.

Темнело...

Высокий черный камыш грузно качался над снегом.

- Зима, а степь дышит! - сказал кто-то рядом со мной. Потом вздохнул: - "Мчатся тучи, вьются тучи..." А помнишь, Игорь?..

И вдруг из-под камышей - вверх - рванулись три коротких выстрела...

* * *

- Да за что?

- Да честь не отдали!

На Свечникове была круглая рыжая кубанка. Он поставил винтовку в угол теплушки и сел, вытянув на полу ноги.

- Честь не отдали?.. Кому это?..

- Его превосходительству.

- Кому?..

- Его превосходительству генерал-майору Туркулу. Свечников распустил пояс. Прислонился к стене.

- Уж раз, думают, кубанцы, так добровольческому командованию и чести не нужно...- И, подобрав подбородок под ворот шинели, он солидно откашлялся. Кубанка - не по голове ему - съехала на самые уши.

- Свечников, закрой двери!

В теплушку врывался холодный воздух.

- Свечников, тебе говорю!

Но Свечников с пола не поднялся.

- Закрой-ка дверь! - кивнул он головой Нартову.

- Встать! - закричал я.- Встать, твою мать в клочья!

И, схватив Свечникова за плечо, я швырнул его к двери. Рыжая кубанка покатилась в угол. Звякнула, ударив штыком о печурку, упавшая на пол винтовка. И вдруг - "...чать!" - хриплым воем метнулось к нам из соседней теплушки. "Мол" - и опять: - "чать!.." "Молчать!" - Выстрел.

...Под вагоном клубился снег.

Мерзлый пар бил в лицо.

Я уже карабкался в теплушку ротного.

Вдрызг пьяный ротный сидел на полу. Его гимнастерка была расстегнута. Он размахивал наганом.

- За-ст-р-е-лю! Н-н-ни... ни шагу!

Над смятою буркой в углу теплушки стоял с шашкою в руке штабс-капитан Карнаоппулло. С его рассеченного лба капала кровь. Подпоручик Морозов стоял под другой стеною. В руке он держал пустую банку из-под консервов. Глаза его, обыкновенно голубые, серым, стальным огнем метались под свисающими бровями.

- Об-жаловать? - кричал ротный.- Мол-чать!.. Да я тебя, твою мать, проучу, твою мать!.. В моей?.. в моей роте?.. жалобы?.. Р-р-р-разойтись, барбосы! И чтоб... к матери бурку! В барахло врастаешь, боевых цукать, грек синерылый?!