Михаил Жигжитов - Повести

• Название: Повести
• Автор: Михаил Жигжитов
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1986

Повести бурятского прозаика рассказывают о жизни таежников-промысловиков. Со страниц произведений встают яркие, самобытные характеры людей отважных и мудрых.

Автор поднимает важные нравственные проблемы, показывая нелегкий путь обретения человеком своей судьбы.

---

— Сдурела, девка, от апчана нос воротишь! Ишь обрадовалась… Как живете-то тут? А?

Найда в ответ повизгивает и крутит хвостом, дескать, живем ладно, дома все в порядке, а при такой-то радостной встрече разве пойдет в горло твой апчан. Ишь какой непонятливый!

— Но-но, спи, Найда, я тоже придавлю ухо.

Недовольная лайка опустила хвост и покорно проводила хозяина, молча, без жалоб.

Чтоб не разбудить мать, Петька не стал стучать. Он через потайник отодвинул щеколду и потихоньку открыл дверь. В сенях приятно пахло свежеиспеченным с анисом ржаным хлебом, богородской травой и еще чем-то бесконечно родным, привычным с раннего детства. Парень достал из кармана спички и зажег. При неярком свете он увидел у двери костыль Семена Малышева.

«Забыл, что ли?.. А может…» — Петьку обожгла недобрая догадка, и ему стало стыдно за себя, что он в отношении матери допускает такое. И чтоб не подтвердилась его нехорошая догадка, он тихо-тихо, переступая на носках, вышел на крыльцо и бесшумно закрыл за собой дверь. Крадучись, словно вор, он прошел по двору, залез по скрипучей лестнице на повети и зарылся в прошлогоднем сене.

Петька силится заснуть, но не может. Пробует считать до ста и больше, а пользы нет. Долго-долго ворочается парень в колючем сене. Наконец запел чей-то петух, потом другой, и вдруг, словно сговорясь, запели с задором, стараясь перекричать друг друга, все остальные аминдаканские петухи.

Дед Арбидоша про них так говорит: «У них, у этих чертовых кречетов, завсегда промеж собой ругань да драки. Ревнуют своих курчонок, черти окаянные».

Перед Петькой явился образ добродушного соседа, и кажется ему, что по всему двору рассыпалась, разметалась его сивая борода. Это пришел мутный рассвет. Потом во дворе кто-то звякнул железным предметом.

«Мать вышла доить Зорьку», — подумал парень и тут же вспомнил, что куль с вяленой рыбой он оставил на крыльце.

— Не успел через порог перешагнуть, скорей убежал к своей вертихвостке, — слышит Петр ворчливый голос матери.

Он полежал еще немного. Затем вылез из-под сена и спустился во двор. Перед ним стоит мать с подойником и сердито смотрит на повети, видимо ожидая оттуда еще кого-то.

— Здравствуй, мама!

Мать мотнула головой:

— Здравствуй, сынок!.. А в дом-то почему же не шел?

— Не хотел тебя будить.

— Эка чудак!.. Голодный?

— Не-е… Мама, я тебе привез твоих любимых апчанов.

— Спасибо, сынок. Как промышляли-то?

— Хорошо.

— Ну и слава богу.

Костыль Малышева стоял на прежнем месте.

«Значит, забыл, черт хромой, а я-то подумал», — сквозь густой загар выступила краска.

Поморки славятся своей чистоплотностью, а Наталья Прохоровна в своем Аминдакане считалась самой лучшей хозяйкой.

Белый, некрашеный пол был натерт с дресвой[49] и посыпан золотистым песком. Он мог смело поспорить в чистоте с кухонным столом другой неряхи. Подоконники были плотно заставлены цветами герани. В переднем углу красовался огромный фикус, из-за которого строго смотрели иконы в золоченых рамках.

У окна висит омулевая сеть для починки.

Все это выглядит с детства привычно, и Петька радостно окидывает их приветливым взглядом, как давних приятелей.

Мать быстро приготовила завтрак.

— Садись, Петя, наверно, голодный, как волк.

— Не-е. Шибко-то не морили себя.

После завтрака Наталья Прохоровна, убирая со стола, рассказывала сыну деревенские новости. Петр курил на пороге и, улыбаясь, слушал, а сам думал: «Мать-то еще совсем молодехонько выглядит… Овдовела двадцати семи лет, сейчас ей сорок два… Если она выйдет замуж за Семена, то мы с Верой уже будем как брат с сестрой… тогда…»

— …В ту пятницу я белила контору, а Нюрка, Егора Лисина, мыла полы. Вот уж удаленная девка — и характер хороший. Я тогдысь, грешным делом, подумала… мне бы заиметь такую невестку…

— А Вера-то хуже ее?

Наталья нахмурилась:

— Не хотела тебя расстраивать, но сам вызываешь на разговор… Верка-то…

— Чо с ней?! — Петька стремительно поднялся с порога.

— Леший, што ль, ее заберет! Уж чересчур любит ухажеров менять. Как идет из клуба, то Мишка, то Гришка, то Савка с ней.

— А я подумал, случилось неладное. — Петька слабо улыбнулся и снова сел на порог.

— Ох, сынок, ты какой-то совсем деревянный. Отец-то твой не таким был. Спробуй-ка, бывало, штоб другой парень проводил с вечерки, прибьет!

— Зачем же, мама!.. Если кто проводил твою девчонку, значит, бросай ее?.. Не-е, так не бывает… Вера честная, я знаю ее.

— Черта с два знаешь! Плохая она!

— Началось!

— Вот те и началось! Погоди ужо, еще не то узнаешь, — продолговатое белое лицо Натальи передернуло брезгливой гримасой. В ее огромных голубых глазах сверкают злые искры, но в промежутках между вспышками Петька увидел, нет, скорее всего, угадал и боязнь, и внутреннее страдание, наполнявшее душу матери.

В душе у Натальи происходит горячая борьба, и верх одерживает ее собственное «я».

Ей надоело одной сидеть за сиротливо шипящим самоваром. Надоело одной ложиться в холодную постель. Надоело все!.. Вся эта безрадостная вдовья жизнь. А тут Петька с Веркой со своей любовью вертятся. Если они поженятся, то им с Семеном придется забыть о совместной жизни.

— Хочешь знать, кто она?!. Верка шлюха!.. Шлюха!..

— Шлюха?! — Петька, как ошпаренный кипятком, вскочил на ноги и прерывающимся голосом закричал: — Врешь, мама! А я женюсь и увезу ее в Усть-Баргузин к дяде Петровану Богатых… Он меня звал к себе.

— О, боже мой! За что же такое наказание! Царица небесная, заступись! — зарыдала, заголосила Наталья.

Петька с силой хлопнул дверью и выбежал на улицу.

На пирсе сидят несколько поморов и, дымя трубками, мирно о чем-то беседуют. Один из них, седовласый, медлительными плавными движениями рук чертил в воздухе какие-то фигурки и указывал чубуком трубки то на нос «Красного помора», то на корму. В нем Петька узнал Елизара Окунцева, бригадира колхозных плотников.

«Задумали, кажись, второй катер гоношить», — подумал Петька.

С судна по трапу сошел плотный, среднего роста мужчина; легкий ветерок ерошил его черные волосы. Темные, монгольского разреза глаза были строго прищурены. Это был председатель артели Алексей Алганаич Батыев. При виде подошедшего Петьки добродушное, открытое лицо бурята расплылось в улыбке.

— А-а, наш самый молодой бригадир! Здравствуй, здравствуй! Ну, как промышляли?!. Не болели? Все ладно?

— На рыбку мы не в обиде, Алексей Алганаич, план перевыполнили. — Петька пожал небольшую крепкую руку председателя и так же, начиная с дяди Елизара, поздоровался со всеми остальными.

На грубых загорелых лицах поморов скупые улыбки, у некоторых чуть потеплели глаза. Петька знает и ценит это сдержанное доброжелательство.

— Вот и молодцы!

— Да што там, Алексей Алганаич, просто повезло нам.

— Но-но! Я знаю, сам с восьми лет начал рыбачить. Рыбацкое счастье без старания само не приходит… Вот смотрите, мужики, молодой, а всех старых бригадиров обставил! — председатель хлопнул Петра по широкому плечу. — А когда я назначал его бригадиром, то некоторые правленцы были против. Молодец, Стрельцов, не подвел меня. На летнюю путину пойдешь бригадиром большой сетовой лодки, вот так. — Черные глаза председателя твердо и внимательно прошлись по Петру. — Сейчас же рыбу сдай на склад и можешь гулять… Да, как у тебя с дровами на зиму?

— Дровишки есть… заготовили. А что, Алексей Алганаич, дядя Елизар-то так любуется «помором». Не сглазил бы, — пошутил Петр.

— Небось, Петька, не изурочу[50]… Хочу, допрежь как залезть на печку, завернуть вам добрую посудину.

— Только чтоб не прозвали «семь гривен», — пошутил председатель.

— Э, паря, там было все наперво делано, вот и вкралась ошибка.

— Правильно. А теперь делайте катер длиньше и шире, чтоб емкости было больше.

— Ладно, сделаем.

Председатель взглянул на часы, распрощался и быстро зашагал в село. Посмотрев ему вслед, плотники ухмыльнулись в усы.

— Ишь, ему надо длиньше и шире, ядрену мать. Легко сказать, а спробуй-ка одним топором, — беззлобно ворчит старый Елизар.

Уважали поморы своего молодого председателя и часто обращались к нему с вопросами, даже не имевшими ничего общего с артельными делами.

Коза ли залезет в чужой огород, раздерутся ли в кровь или другое что — идут не куда-нибудь, не в сельсовет, а идут к Алексею Алганаичу.

И как-то он ухитрялся же! Поговорит с людьми, что да как, и те сами увидят, кто прав, кто виноват в данном случае, и сами же поставят с общего согласия все на мирный лад. Глядишь, загладится все, и вражды как не бывало. При нем народ стал дружнее жить, а это при артельной работе самое главное дело.