Михаил Жигжитов - Повести

• Название: Повести
• Автор: Михаил Жигжитов
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1986

Повести бурятского прозаика рассказывают о жизни таежников-промысловиков. Со страниц произведений встают яркие, самобытные характеры людей отважных и мудрых.

Автор поднимает важные нравственные проблемы, показывая нелегкий путь обретения человеком своей судьбы.

---

— Вот, тала, что сотворили с твоим Глушманом, — громко проговорил эвенк. — Мотри-ка, мотри-ка, паря.

Антон укоризненно покачал русой головой и снова исчез в густых облаках, несущихся на юг.

За горой стоял сплошной гул. Там валили лес.

Старик поднялся на бугорок и посмотрел на окрестность.

Искалеченная тайга умоляла Самагира прогнать жестоких лесорубов.

— Глаза мои, закройтесь, чтоб не видеть эту беду! — беззвучно воскликнул эвенк.

По темно-медным морщинистым щекам старика текли слезы.

Крепко спится после дальнего пути.

«Пусть отдыхает. Столько бед свалилось на плечи старика… Но теперь он дома, слава бурхану…» — шепчет Чимита. Осторожно, чтоб не звякнула ручка, старуха взяла подойник и бесшумно вышла на двор.

А Самагир спит себе и видит сон. Сидит он на вершине гольца Двух Близнецов и любуется тайгой.

Лучи сентябрьского солнца мягким теплом окутали таежную землю. Нежно-зеленая, убегая вдаль, она покрылась прозрачной голубизной, а там, далеко-далеко, где едва маячат горы, ее одела сочная синь.

Листья на деревьях походят на драгоценные камни, ласково перешептываясь в любовном трепете, весело сверкают зеленью, золотом и жарким багрянцем.

Под сентябрьским солнцем тайга, разнаряженная драгоценными камнями, радуется счастливому бытию и поет веселые песни.

Обласканная, она блаженно улыбается и снизу доверху наполнена светлой легендой.

Причудливыми изгибами вьется по тайге тропинка. Она начинается далеко за пределами здешнего леса, где горбатые горы своими могучими плечами подпирают небосвод и почти круглый год сверкают снежными шапками. С горы на гору, с холма на холм она торопливо бежит в долину Великих Солонцов — Мигдельгун. Знаменит Мигдельгун. До сорока изюбров приходят сюда на ночь лизать соленую землю.

Тропинка протоптана большими и маленькими копытами зверей, ходивших ею на солонцы с незапамятных времен.

Вон величаво шагает сохатый, а там дальше, грациозно, словно пританцовывая, бежит изюбр, стремительно несется напуганная кем-то коза. А за ними крадучись скользит по тропинке хищная рысь, чуть приотстал неторопливый медведь. Вокруг желтого калтуса воровато трусит волк, а по осиннику бесшумной поступью идет гадкая росомаха.

Но тайга чем-то встревожена. Она с волнением смотрит на юг и юго-запад, где стонет соседний лес, откуда разгоряченный воздух приносит волны едкого дыма. Там человек пускает пожары, там сплошь вырубают леса.

Вдруг появилась черновина, потом вторая, третья… Их так много, что не перечесть: как муравьи, они идут на тайгу. Все ближе, ближе. Да это же тот лесовоз с молодым веселым пареньком, который приглашал Самагира ехать с ним. А позади много-много лесовозов и тракторов.

— Ох, горе мне, горе! — запричитала тайга. Вначале такая празднично-веселая и прекрасная, вдруг она нахмурилась и окуталась свинцовыми тучами, и первые капли дождя рассыпавшимися дробинками ударились по сухим листьям деревьев, зашуршали в хвое. Посыпал мелкий осенний дождь. Тайга стала серой, морщинистой, неуютной. Зашатались, загудели лесные великаны.

Проснулся Самагир с тревогой в сердце и вспомнил, что сталось с Глушманом.

— Пошто рубят без оглядки?.. Брали бы зрелый лес, а молодняку давали бы подрасти: ущерба тогдысь не будет… Эх-ха, худо делают, — вслух ворчит Осип. — Слава богу, што Сватош мою Малютку-Марикан сделал заповедником. Теперь там даже траву не дают топтать, а не только срубить палку. — Заповедник! Добрую штуку выдумали люди.

По темно-медному лицу Осипа расплылась довольная улыбка. Он вспомнил, что батыр Ленин оставил бумагу, на которой своей рукой написал, чтобы люди хранили от разора тайгу и всю живность, чтоб не поганили всякой нечистью реки и озера…

— Не-е, не порубят наш лес! — уверенно сказал он и подошел к окну.

Спотыкаясь о камни, Духмяная стремилась вниз к Байкалу. А за рекой спала крепким сном безмятежной юности его любимая тайга.

ПАРЕНЬ ИЗ ИРИНДАКАНА

Быстро собрав удочки, Бронька спустился в подполье. Ощупью нашел ящик с бармашом и начал горстями пересыпать его в бармашницу. Юркие бокоплавы приятно щекочут ладонь, стараясь проскользнуть между пальцев. «Живехоньки!» — порадовался парень.

Выбираясь из тесной лазейки, он больно стукнулся.

— Пол не свороти, медведь! — улыбаясь, встретила сына Ульяна Прокопьевна.

— Ты куда ходила?

— Опять бармашить собрался? — вместо ответа спросила Ульяна. — А прибегут за тобой, что говорить?

— Скажи, сегодня воскресенье, склад закрыт… Вот и все.

Торосистое ледяное поле Байкала усеяно черными точками. Некоторые из них движутся, а большинство застыло на одном месте. Нагнувшись, в напряженном ожидании сидят любители-рыболовы, или, как у нас их называют, бармашельщики.

— Эх, черт, опоздал, кажись! — Недовольный собой, Бронька быстро шагает к своей «Камчатке». За ним, подпрыгивая, тащится старенькая нарта, подбитая стальными надрезами. На нартах пешня, сачок, бармашница, закрытая рваной шубенкой.

Запыхавшись от быстрой ходьбы, Бронька наконец дошел до своей «Камчатки» — крохотной круглой загородки от ветра, сложенной из снежных кирпичиков. Продолбив лунку, он опустил в прозрачную воду изрядную порцию юрких бармашей и начал разматывать удочку.

Пройдя пятнадцатиметровую толщу воды, свинцовое грузило удочки легло на почву. Бронька сделал несколько мотков на мотыльке — на коротенькой палочке, на которую бармашельщик наматывает леску. «Теперь будет ладно… попробуем, что есть на дне…»

Вскоре кто-то слегка тронул удочку. «Хайрюзок клюнул», — подумал Бронька и начал мотать. Из лунки показался черный, скользкий, безобразный бычок. Бронька брезгливо отцепил рыбу и выбросил за «Камчатку». Заглянув в лунку, Бронька различил в полуводе сига… Вот стремительно летит вверх «морсак». На ходу раскрыв пасть, он проглотил свою жертву. Бронька ловко подал ему «мушку», удивительно схожую с бармашом, но гораздо красивее и сочнее живого. Рыба, не задумываясь, схватила приманку, Бронька этого только и ждал. Он мгновенно натянул лесу и начал спокойно наматывать ее на мотылек и лопаточку. «Морсак» отчаянно сопротивлялся, но опытная рука рыбака неумолимо тянет его вверх. Еще мгновение — и хариус бьется на льду.

Обрадованный, парень бросил в воду еще пригоршню бармашей, чтобы подзадорить рыбу и «поднять» ее еще выше под лед.

После хариуса попался сиг. Он шел более спокойно, будто считая неприличным попусту трепыхаться, и лишь временами давя на леску своей двухкилограммовой тяжестью.

Уже через пару часов в Бронькиной «Камчатке» красовались штук с десяток сигов и хариусов.

Опустив в воду очередную порцию бокоплавов, Бронька вымотал удочку и вышел из «Камчатки». На море стояла звенящая тишина. Люди словно примерзли ко льду. Сидят и не шелохнутся.

— Значит, у всех клюет, а то бы бегали от «Камчатки» к «Камчатке», — проговорил парень.

Весна в этом году началась безрыбная. А тут — удался же день! Теперь не будет ворчать старый Захар Захарыч: «Больше бармаша сыплю, чем рыбы добываю!..»

С радостно блестящими глазами Бронька вдохнул полную грудь уже сильно пахнущего весной воздуха и, выпрямившись, огляделся.

Апрельский Байкал, удивительно новый, огромный, как будто впервые им увиденный, поразил его. Позабыв обо всем на свете, он взобрался на соседний торос. Отсюда был хорошо виден полуостров Святой Нос, который так четко выделялся в этот день над ледяной поверхностью и так походил на красивый охотничий нож.

Весеннее солнце ласково скользит по широкой глади, щедро обливая ослепительным светом все окружающее. Под яркими его лучами голубые дали стали вдруг воспламеняться радужным маревом, задрожали и ожили громады синих гор и стали похожими на ожерелье из драгоценных камней.

Бронька, улыбаясь, жадно всматривался в неповторимые виды. «Какая же красота!» — тихо произнес он. Собственный голос ему показался глухим, слабым и совсем чужим. Постояв еще с минуту, он соскочил с тороса и зашел в «Камчатку».

Заглянув в лунку, он опешил. Совсем близко, прямо тут же, подо льдом, ходили огромные, с толстыми зеленоватыми спинами сиги. При виде такой благодати Бронька трясущимися руками стал разматывать удочку. Желто-зеленая «мушка», как живая, забегала в воде.

Вот один из сигов, заметив приманку, повернулся в ее сторону и не спеша захватил ее в рот. Вслед за этим сигом очутились в «Камчатке» и еще несколько.

Бронька так увлекся своим занятием, что не заметил, как к нему подъехал на рыжем жеребце человек в новеньком бобриковом пальто.

— Да стой, дурак! — сердито крикнул он на лошадь.

Бронька поднял голову и увидел Семена Черных, председателя местного рыболовецкого колхоза. Поднявшись в кошевке, Черных сердитым взглядом окинул окружающие «Камчатки». Буркнул под нос какое-то ругательство и пошел к Броньке.