Виктор Савин - Юванко из Большого стойбища

• Название: Юванко из Большого стойбища
• Автор: Виктор Савин
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1975

Повести и рассказы открывают перед читателем удивительный мир уральской природы, знакомят с людьми этого края.

---

Ну, смекнул это, и мне стало не по себе. Думаю, догнать-то ты его не догонишь, а хитростью взять можешь. Лось-то, он и чуткий, и сторожкий, а простоват. Живет больше на одном месте, облюбует себе лесные кварталы поглуше и здесь ходит по своим старым тропам, да еще, поди, и соображает: раз прошел здесь — никто не тронул, так второй-то раз идти совсем безопасно… Рысь этим и воспользовалась. Устроила засаду на лосиной тропе. Взобравшись на густую сосну, затаилась. А сосна разлапистая, заснеженная, с комьями снега в развилках между стволом и сучьями. А рысь-то в это время тоже в зимнем наряде, белая с темными малозаметными пятнами. Тут хоть того будь зорче, а врага и не заметишь. Ну, рысь-то прильнула к толстому суку и ждет. Уже знает, когда сохатый должен проходить под этим деревом. Часов у нее нет, а понятие о времени имеет. И вот сохатый идет. Не без опаски, конечно, идет. И уши насторожены, и глаза далеко вокруг все просматривают, и нос каждую струйку воздуха обнюхивает. И все-таки не всегда себя этим сбережешь. Беда нагрянет оттуда, откуда ее и не ждешь. В лесу-то всегда так: один хитрый, а другой еще хитрее. Каждый спасает свою жизнь как может… Вот так-то сохатый и шел, ветер ему был в спину, что делается вверху, на деревьях, не разглядывал: на деревья садятся лишь птицы, а их что бояться? А как оказался под кряжистой сосной, рысь-то на него и всплыла, на спину, на шею, вцепилась когтями, вгрызлась зубами. Были бы у лося рога, он бы ее смахнул со спины-то, шмякнул на землю да копытом поддал. А рогов-то как раз на этот случай не погодилось. Что делать? Не погибать же зря! Тогда лось кинулся в лесную чащу, в самую урему, думал сбить там врага сучьями деревьев, метался в разные стороны. Но рысь сидела на спине, как присосавшийся клещ. Обессиленный и обескровленный, сохатый выбежал сюда, к речке. Перед самой гибелью он уже не бежал, а еле шел, пошатываясь из стороны в сторону. И наконец упал. Рысь вдосталь напилась горячей крови и ушла, сытая, отяжелевшая. Я немножко не застал ее здесь. Пошел по следу, отыскал. Вот возьмите ее. — И Якуня дотронулся ногой до рыси.

— А так действительно бывает? — спросил милиционер у лесничего.

— Да, это так.

— Так, так, верно! — крикнул Славик. — Крови-то ведь на снегу нет. Рысь ее выпила.

ДРУЗЬЯ ЛЕСНИКА

На берегу речки Смородинки сидели охотники из Горнозаводска. Над костром в закопченных котелках варилась дичатина. Прохладный ветер теребил распущенные косы березы, срывал с нее золотые серьги и кидал в воду. Но серьги не тонули, а плыли по реке, покачиваясь на мелкой ряби.

Миновав речку вброд, к горнозаводцам подъехал на голубом коне в яблоках лесообъездчик Кузьма Терентьевич Кононов. Он походил на былинного богатыря. Но у него не было ни щита, ни лука, ни палаша[6]. Из-за спины торчало лишь длинное дуло одноствольного ружья.

— Мир на привале! — приветствовал старик охотников.

— Милости просим! — ответили ему хором. — Привязывайте коня да садитесь с нами. Сейчас поспеет варево.

— А как охота, товарищи?

— Вот смотрите, Кузьма Терентьевич, — сказал пожилой формовщик литейного цеха Григорий Колымагин. — Обижаться на осень не приходится. Прежде, бывало, ходишь тут — хоть шаром покати, а нынче откуда что и взялось. Почти за каждым кустом если не тетерка, так куропатка вспархивает.

— Удивительное дело! — вмешался в разговор бухгалтер заводской конторы Воскобойников. — Я тут с детства околачиваюсь, на этих самых горках — Моховушке, Известковой, Ягодной. Знаю, где что было у меня оставлено: в одном месте — рябок безголосый, в другом — глухарь подшибленный, в третьем — пара тетеревов. А теперь что случилось — словно на выставку пришел, на птичий двор… Это ваше дело, товарищ Кононов. Не иначе, обобрали весной гнезда в соседних лесничествах, выпарили птицу в инкубаторах да и выпустили на свой околоток. Слезайте с вершней-то, присаживайтесь.

Ученик токаря из механосборочного цеха Бобыленков, молодой юркий паренек, сорвался с места, подбежал к лесообъездчику, подхватил одной рукой коня под уздцы, а другой взялся за стремя.

— Слазьте, дядя Кузьма! У меня вон копалуха варится. Отведайте.

Кузьма Терентьевич не спеша спустился с седла, привязал накоротко поводок к ноге лошади и пустил ее на лужок.

В кругу было восемь охотников, и каждый готовил для лесника место возле себя. Кононов подсел к старому бухгалтеру и оказал:

— Приятно, когда охотники возвращаются домой не с пустыми руками. За людей любо. И себе лестно. Пришел сезон охоты — пожалуйте, дорогие гостеньки, гуляйте по лесу, отдыхайте на свежем воздухе, ружьишком балуйтесь. А тут для вас кое-что приготовлено.

— Очень благодарны вам, товарищ Кононов, — заговорили охотники.

Кузьма Терентьевич поднял кверху ладонь, будто защищаясь от удара.

— Только не мне спасибо, не мне. Не моя заслуга, что птица стала разводиться в лесу.

— А чья?

— Не бог же ее с неба послал!

— Не бог, конечно! Спасибо сказывайте не мне, а школьникам.

На разостланных газетах появились дымящиеся котелки.

— Давайте, Кузьма Терентьевич, сперва покушаем, а потом приступим к разговору, повеселее будет, — сказал Колымагин, положив перед лесником толстый ломоть хлеба и деревянную ложку, расписную, кировскую.

— Сам-то чем станешь хлебать? — спросил Кононов.

— У меня вот чумашек — самый охотничий прибор. Формовщик показал ложку, сделанную из бересты, свернутой воронкой и вставленной в расщепленный ивовый прутик.

Когда охотники насытились, закурили в добром настроении, Колымагин легонько ткнул Кононова под бок:

— «На данном этапе» можно послушать и тебя, Кузьма Терентьевич. Ты ведь коротко рассказывать не умеешь. Бывало, придешь к тебе ночевать на сеновал, ты заведешь разговор с вечера, а закончишь, когда во все щели нагрянет рассвет.

— Я ведь в лесу живу, товарищ Колымагин. Со старухой у меня все давно переговорено. Свежему человеку я всегда рад. Выложишь перед ним свои думы, глядишь — словно на душе полегчает. А поддержку найдешь, одобрение, тогда в работе гору готов свернуть.

Кононов собрался с мыслями, оглядел своих слушателей. Они — кто сидел, кто лежал на траве — со вниманием смотрели на лесника.

— Вы сами знаете, какая была позапрошлогодняя зима, — начал он. — Снежищу выпало — уйма! На лесных дорогах невозможно разъехаться: свернул с дороги — и конец, лошадь из сил выбьется. Да и сам как сошел с лыж — по грудь увяз. И вот представьте, как чувствовали себя звери: лоси, косули. Ну, про лосей не станем говорить. У них ноги длинные. Да и насчет корму они неприхотливые, много ходить не надо, подошел к рябине — и жуй ветки, в них даже, говорят, витаминов много. А каково-то пришлось бедным косулям? До травы ногой не докопаешься. В Ильменском заповеднике о них позаботились, с лета стожки сена поставили — приходите да ешьте на здоровье. А у нас тут, в Горнозаводской даче, стога-зароды не для них приготовлены. Сенокосные угодья отведены рабочим, служащим да пенсионерам. Тот коровку держит, этот — овечек, козушек, а кто и лошаденку. Косулей же наших никто во внимание не принял. Но ведь они тоже есть хотят. Спервоначалу они на горках обитали, где ветер сдувает снег. Потом от стожка к стожку тропки проторили. У меня на Осиновой горе сено было приготовлено для бычка, откормить хотел. Ну, в этом случае бычка пришлось продать, а сено пожертвовал лесным козочкам. Они его скоро поели, на самой вершине стожаров только шапки остались, торчат, как грибы. Срубил стожары, но уж какое тут сено! Стали мои косули другие стожки искать, новые тропки торить. А легко ли это?

Кузьма Терентьевич на минуту прервал свой рассказ, обвел взглядом охотников: мол, все ли слушают, и продолжал:

— Я слышал по радио, читал в газетах, в журналах, выступают ученые, доказывают: дескать, животные не имеют ума. В данном случае не берусь спорить с авторитетными людьми. Однако меня поразила смекалка и находчивость моих подопечных козочек. Оказавшись в беде, они объединились в большие стада. Раньше встречал табунки по четыре, по пять голов, а тут, гляжу, собрались вместе два-три десятка. Придут, уничтожат стожок — и дальше. Идут гуськом, выискивая корм. Передний идет в целину, пробивает путь ногой и грудью, а как выбьется из сил — ложится. На его место становится второй, потом третий, четвертый, передние постепенно оказываются самыми задними, В коллективе-то, выходит, они ищут спасение. Как по-вашему, товарищи охотники?

— Так, так, Кузьма Терентьевич!

— Теперь слушайте дальше. Уже про людей. Про хапуг, про которых говорить противно. Порядочные люди стожки свои заблаговременно развезли, по домам — кормить коровушек и прочих там животных, А те, которых в судах да в милиции называют гражданами, сено оставили на покосах, на глухих еланях, а вокруг него капканы расставили да замаскировали. А потом ездят-ходят к стожкам проведывать: мол, кабы кто не украл, не увез сено… Есть такие? Скажите, товарищи.