Аластер Рейнольдс - Великая стена

• Название: Великая стена
• Автор: Аластер Рейнольдс
• Жанр: Научная Фантастика

Аластер Рейнольдc (р. в 1966 г.) уроженец Южного Уэльса, вырос в Корнуолле, образование получил в Шотландии, а живет в Голландии. В настоящее время заканчивает диссертацию по астрономии и работает на Европейское космическое агентство. Рейнольде принадлежит к плеяде британских фантастов, заявившей о себе в 1990-е годы, причем он больше остальных склоняется к твердой научной фантастике. Малая проза писателя печаталась в основном в «Interzone» и «Spectrum SF» — шотландском научно-фантастическом журнале. Автор активно публикует в Интернете комментарии к своим рассказам. Первый роман Рейнолъдса, «Космический Апокалипсис» («Revelation Space»), вышел в 2000 году, затем последовали «Город бездны» («Chasm City», 2001) и «Ковчег спасения» («Redemption Ark», 2002). Термин «твердая научная фантастика» не слишком устраивает писателя, но поскольку он прижился, то, по словам Рейнолъдса, остается смириться. Основным критерием жанра он считает не требования к образованности читателя, а достоверность и реалистичность описываемого.

В данный сборник входят повести и рассказы разных лет.

(Неофициальное электронное издание)

---

— Если вас сначала не уничтожат…

— Мы сможем этого избежать. В любом случае страх не влияет на наш образ мыслей. Вы видели человека, который принял свою судьбу на насыпи, когда понял, что ваша смерть повредит нам больше, чем его гибель. Он изменил свое состояние духа, пришел к полному всеприятию.

— Прекрасно. Тогда все становится на свои места.

Она остановилась. Они были одни в коридоре, освещенном змееподобными лампами; с тех пор как они покинули ангар, Клавэйн не видел никого из жителей.

— Мы не считаем жизнь отдельного человека ничего не стоящей, смерть — это жертва для нас, как если бы вы отдали часть тела. Но сейчас, став частью единого целого…

— Вы имеете в виду Всеобщее Просветление?

Этим термином Объединенные определяли состояние единства нервной системы, в котором они пребывали, оно осуществлялось посредством механизмов, встроенных в мозг каждого из них. Если Демаршисты пользовались им-плантатами, чтобы создавать демократию, действующую в реальном времени, то Объединенные с помощью машин разделяли чувственную информацию, воспоминания и даже сознательные мысли. Именно это ускорило начало войны. Тогда, в 2190 году, половина человечества пользовалась сетями, позволяющими обмениваться информацией посредством нервных имплантатов. А затем эксперименты Объединенных перешли некую черту, и в сети был запущен трансформирующий вирус. Имплантаты начали видоизменяться, инфицируя миллионы людей шаблонами мышления Объединенных. Инфицированные немедленно перешли в разряд врагов. Земля и другие внутренние планеты всегда были более консервативны и предпочитали получать доступ к сетям традиционными способами.

После того как поселения на Марсе и поясе астероидов пали жертвой феномена Объединенных, власти Коалиции поспешно собрали силы, чтобы предотвратить распространение эпидемии в своих владениях. Демаршисты, обитавшие на спутниках газовых гигантов, успели вовремя установить файерваны, и пострадало лишь незначительное количество их поселений. Они предпочли нейтралитет, а Коалиция попыталась сдержать распространение влияния Объединенных — некоторые употребляли слово «стерилизация». Через три года, после одной из самых кровопролитных битв за всю историю человечества, Объединенных оттеснили в разбросанные по всей системе убежища. И все это время, несмотря ни на что, они изображали какое-то невинное удивление при виде того, что остальные сопротивляются их идеям. Ведь в конце концов ни один из принятых в их среду не пожалел об этом. Скорее, наоборот. Немногочисленные пленные, которых Объединенные неохотно вернули в их прежнее состояние, всячески стремились снова соединиться с их сообществом. Некоторые даже предпочитали смерть жизни вне Всеобщего Просветления. Подобно послушникам, удостоившимся видений рая, они посвящали всю свою сознательную жизнь поискам нового шанса.

— Всеобщее Просветление притупляет в нас сознание индивидуальности, — объяснила Галиана. — Когда этот человек выбрал смерть, жертва не была для него в полном смысле слова жертвой. Он знал, что большая часть его сознания останется жить среди нас.

— Но это лишь один пример. А как насчет сотни жизней, которые вы погубили в попытках бежать? Мы знаем — мы считали тела.

— Недостающих солдат всегда можно клонировать. Клавэйн надеялся, что ему удалось скрыть отвращение.

В его окружении даже упоминание о клонировании считалось непростительным промахом, вызывающим в памяти всякие ужасы. Для Галианы клонирование стало бы лишь еще одной технологией, дополняющей ее арсенал.

— Но вы ведь не занимаетесь клонированием, верно? И теряете людей. Мы считали, что в этом гнезде вас должно быть девятьсот человек, но мы сильно переоценивали вашу численность, так?

— Пока что вы видели немного, — сказала Галиана.

— Да, но здесь пахнет запустением. Вы не сможете скрыть отсутствие людей, Галиана. Бьюсь об заклад, здесь осталось не более сотни жителей.

— Вы ошибаетесь, — возразила Галиана. — Мы владеем технологией клонирования, но мы пользовались ею совсем мало. Какой смысл? Мы не стремимся к генетическому единству, что бы там ни думали ваши пропагандисты. Поиски оптимума ведут лишь к минимизации. Мы уважаем собственные ошибки. Мы активно стремимся к постоянной неустойчивости.

— Ну хорошо. — Сейчас он меньше всего нуждался в образчике красноречия Объединенных. — Так где, черт побери, все?

Через несколько минут он получил если не полный, то частичный ответ. Добравшись до конца лабиринта коридоров, на значительной глубине под поверхностью Марса, Клавэйн и Галиана оказались в детской.

Детская потрясла Клавэйна тем, что совершенно не соответствовала его представлениям. Она не только была совершенно иной, чем думали там, на Деймосе, но противоречила всем его догадкам, основанным на знании жизни гнезда. Находясь на Деймосе, он предполагал, что в детской Объединенных действует лишь угрюмая медицинская целесообразность: сверкающие аппараты с младенцами, подключенными к некоему центральному устройству, словно чудовищно продуктивная кукольная фабрика. Оказавшись в гнезде, он пересмотрел свое мнение, исходя из сократившегося числа Объединенных. Если здесь и была детская, то явно не слишком продуктивная. Меньше детей — но по-прежнему картина огромных серых машин, купающихся в свете змееподобных ламп.

Но детская оказалась совсем иной.

Просторная комната, куда привела его Галиана, была почти болезненно яркой и веселой — детская фантазия, воплощенная в приятных формах и основных цветах. Стены и потолок представляли собой голографическое изображение неба: бесконечный голубой простор и груды снежно-белых облаков. Пол был сделан в виде волнистого ковра синтетической травы, с холмами и лугами. Здесь имелись и цветочные клумбы, и леса карликовых деревьев. Присутствовали и животные-роботы: сказочные птицы и кролики, слегка антропоморфные, чтобы обмануть Клавэйна. Они походили на зверей из детских книжек — большеглазые и счастливые. В траве валялись игрушки.

Здесь были дети. Примерно тридцать-сорок человек, в возрасте от нескольких месяцев до шести-семи стандартных лет. Некоторые копошились среди кроликов; другие дети, постарше, собирались около древесных пней, верхушки которых мигали быстро сменявшимися картинками, Освещая лица зрителей. Они разговаривали, смеялись или пели. Среди детей ползали на коленях взрослые Объединенные; Клавэйн насчитал их полдюжины. При взгляде на одежду детей, сделанную из окрашенных в кричащие цвета тканей с орнаментальными узорами, болели глаза. Взрослые двигались среди них, словно вороны. Но дети, казалось, чувствовали себя беззаботно в их обществе.

— Это не похоже на то, что вы ожидали, верно?

— Нет… совсем не похоже. — Лгать не имело смысла. — Мы считали, что вы выращиваете детей в упрощенной версии механической мастерской, в которой вы обитаете.

— В самом начале дело обстояло более или менее так. — Тон Галианы едва заметно изменился. — Вы знаете, почему шимпанзе не обладают разумом в отличие от людей?

Клавэйн моргнул, не сразу уловив, к чему она ведет.

— Понятия не имею, может быть, их мозг меньше?

— Да, но мозг дельфина больше человеческого мозга, а дельфины едва ли смышленее собак.

Галиана остановилась у ближайшего свободного пня. Клавэйн не заметил, чтобы она что-то сделала, но на срезе пня возникло изображение мозга млекопитающего, и Галиана принялась водить по нему пальцем, указывая на нужные участки:

— Важен не столько общий объем мозга, сколько процесс его развития. Разница в массе мозга новорожденного шимпанзе и взрослой особи составляет всего около двадцати процентов. К тому времени, как шимпанзе появляется на свет и начинает получать информацию из внешнего мира, мозг его практически теряет пластичность. Точно так же дельфины рождаются с почти полным набором моделей взрослого поведения. Человеческий мозг, напротив, продолжает расти в течение всех лет обучения. Мы обратили эти сведения себе на пользу. Если для формирования интеллекта так важны данные, полученные до рождения, мы решили, что, возможно, нам удастся повысить его уровень путем вмешательства на ранних стадиях развития мозга.

— В утробе матери?

— Да.

Теперь на пне появилось изображение человеческого эмбриона — от начала цикла деления клеток до формирования едва заметных складок рудиментарного спинного нерва и утолщения на нем — крошечного мозга. В нем кишели мириады внутриклеточных машин, заполняя зарождающуюся нервную систему. Затем развитие эмбриона резко рванулось вперед, и вот уже Клавэйн смотрел на нерожденное человеческое дитя.

— Что произошло?

— Мы совершили ужасную ошибку, — ответила Галиана. — Вместо того чтобы ускорить нормальное развитие нервной системы, мы причинили ей сильный ущерб. Все кончилось тем, что дети выросли умственно отсталыми, но обладали некими сверхъестественными способностями.