Джордж Мещерский - Мальчик Юра

• Название: Мальчик Юра
• Автор: Джордж Мещерский
• Издательство: Журнал "Аврора"
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1991

---

Джордж Мещерский Мальчик Юра

Рассказ об авторе этого рассказа

Летом прошлого года в «Аврору» зашел американец, который предложил нам рассказ, написанный по-русски и, мало того, на питерскую, «василеостровскую» тему.

Из разговора выяснилось: Джордж Мещерский родился на острове Антигони, рядом со Стамбулом, в семье русских беженцев. Приемный отец вывез его с матерью в Россию — сначала в Астрахань, а потом в Ленинград, где отец директорствовал на заводе «Политкаторжанин» (после 1937 года — Витаминный). После блокады молодой Мещерский несколько лет работал в цирке, затем много учился: на биофаке ЛГУ, в Институте имени Лесгафта и заочно — в Институте имени Репина.

Последние шестнадцать лет Джордж Мещерский живет в Соединенных Штатах, в Нью-Йорке. Содержит офис по обслуживанию дорогих отелей. Пишет для русских и американских газет и журналов о буддийской бронзе и нефрите.

Своеобразие взгляда американца Джорджа Мещерского на город своей юности побудило нас предложить его рассказ вниманию читателей «Авроры»: когда сердца людей, живущих на разных континентах, соединены некими духовными нитями, это всегда обнадеживает.

Кто опишет достаточно и оплачет наше окаянство, нашу великую, громадную суету, наше великое бедствие?..

Не смешивай человека — этот образ Божий — со злом, которое в нем, потому что зло есть только случайное несчастие, болезнь, мечта бесовская…

О. Иоанн Кронштадтский. 1. МАНХАТТАН

Утром, после кофе, он, как обычно, просматривал газеты. Это было как бы разминкой перед рабочим — нет, не рабочим, а, скорее, творческим — днем.

Джордж Дж. Мещерски «делал свои деньги на жизнь» не выходя из дома. После одиннадцати дня его телефон, по его словам, нагревался. Джордж звонил на аукционы «Кристи» и «Сотби», звонил в какую-то занюханную «Любин гэлери». Ему звонили — с предложениями — мелкие артдилеры[1], православные священники, богатые собиратели предметов искусств, эксперт по резному нефриту китаянка Агата, пустомели и бездельники, доктора философии, новые эмигранты из России, чудотворцы с «электрическими руками» (этих он боялся: приставучие!). Прижимая телефонную трубку плечом к уху, он листал энциклопедии, каталоги аукционов, журналы. Отвечал на вопросы. Связывал такого-то с таким-то.

Но это — после одиннадцати дня.

Утром же, после кофе, он просматривал газеты.

В этот день вместо солидной «Таймс» или жлобоватой и склочной «Ньюс» швейцар вынул из его ящика «Вилладж Нойс». Видно, по ошибке попала. Левацкая такая газетенка. Остропроблемная и зудливая. Может ли гомосексуалист-священник Бенджамин Красавец пасти свою паству в епископальной церкви на Лонг Айленде? Сколько миллионов обязан выделить своей жене при разводе миллионер Доналд Трамп? Жена Трампа, в прошлом учительница физкультуры из светлого города Праги, требовала двадцать миллионов, имение в Коннектикуте, яхту и еще кое-какую мелочишку. Муж Доналд просил скостить, ссылаясь на материальные трудности. Газета печатает мнения по этому поводу — домохозяек, парикмахера, школьников, инвалидов войны.

На последней странице — объявления. Одно привлекло внимание Джорджа:

«Хотите ли вы побывать в своем детстве? Лучший путь адаптации в современной жизни — еще раз пережить прошлое, встретиться с друзьями, которых давно нет. Мы гарантируем вам две недели вашего детства, как бы давно вы с ним ни расстались»

Телефон и адрес. Где-то в Нижнем Манхаттане. Не очень далеко.

«Детство, — подумал Мещерски. — Васильевский остров… Графские дома… Старушки-француженки, бывшие гувернантки, гуляют по парку у Французского дома… 12-я линия… Завод „Политкаторжанин“…»

Он посмотрел на стенку, где — рядом с русскими миниатюрами XIX века и раскрашенными гравюрами Санкт-Петербурга работы Валериани[2] и российских мастеров, гравировавших по рисункам его подмастерья Михайлы Махаева[3] (опять-таки — Васильевский остров!) — висела увеличенная фотография девочки.

Самая обыкновенная довоенная ленинградская девочка. Платье ниже колен, чулочки «в резиночку», косички-бантики, чуть раскосые глаза. Сжимающее сердце чудо на стене: Нора Лазарева. Сквозь кофейную сепию старой фотографии Джордж словно бы видел голубые глаза девочки, ее школьное — вероятно, много раз стиранное — полушерстяное платьице.

Если бы она жила сейчас, была бы немолодая, может быть, толстая тетка…

Он запрещал себе об этом думать.

Еще тяжелее было представлять ее умирающей от голода рядом с остывшей печкой-буржуйкой.

Каждую ночь, засыпая, он молился за упокой души Норы Лазаревой, погибшей в блокаду в свои четырнадцать лет.

Да, он понимал, что объявление идиотское и для идиотов, но позвонил — и поехал в Нижний Манхаттан.

Проклиная нью-йоркскую нумерацию домов, он нашел эту обшарпанную гостиницу. В вестибюле от прежней роскоши осталась только мраморная лестница с мраморными перилами.

Швейцар-пуэрториканец в фантастической униформе колумбийского генерала (впрочем, довольно грязной и с оборванными пуговицами) объяснил ему, что офис находится на четырнадцатом этаже, налево.

Лифт со скрежетом поднял его. Дверь была свежепокрашена по старой краске. На ней — две сияющие латунные накладки с каллиграфическими гравированными надписями. На верхней:

«Корпорация „Ностальгия“»

На нижней:

«Джереми Лоустон, младший. Пи эйч Ди[4], Президент»

Джордж постучал и вошел. Офис представлял собою угловую комнату в одно большое окно с видом на задворки сквозь мутное стекло. Прямо у окна стоял письменный стол потертого красного дерева с намеком на стиль чиппендейл[5] и такое же кресло с высокой спинкой. В кресле сидел господин, лица которого Джордж рассмотреть не мог, ибо тот сидел спиной к свету. Человек за столом поприветствовал Джорджа, помахав ему рукой и тем самым дав понять ему, что он заметил визитера, но просит его немного подождать. Джордж сел в угловое кресло и принялся рассматривать один из журналов, уютной кучкой лежавших на стеклянном столике.

Мистер Джереми Лоустон продолжал разговор с ранее явившимся к нему посетителем — восточного вида человеком в нескладно сидящем костюме. Президент говорил с ним на каком-то непонятном языке.

Журнал быстро наскучил Джорджу — и он начал исподволь рассматривать президента Лоустона. Одет тот был странно даже по американским стандартам. Из-под стола высовывались его ноги в кроссовках «нью-баланс». Носки грубой деревенской шерсти. Мятый дорогой пиджак из харрис-твида. Дешевая и старомодная рубашка без галстука. Клочковатая рыжая борода и усы. Золотые очки «кортье». Когда Лоустон протянул посетителю папку, Джордж заметил на его руке характерный голубой циферблат часов «патек-филипп» в белом золоте.

Ошибиться было невозможно: обнищавший миллионер — или безразличный к своей одежде человек с большими деньгами. Нью-Йорк — странный город.

Посетитель встал и, прижимая обе руки к сердцу, начал кланяться, пятясь к двери, которая и закрылась за ним.

— Мистер Мещерски? — президент привстал и протянул Джорджу руку. — Чем могу быть вам полезен? Присаживайтесь ближе, — и вдруг — на чистом русском, даже с вологодским оканьем: — Объявлением нашим заинтересовались?

— Вы догадались, что я русский, по фамилии? — улыбнулся Джордж.

— По акценту. Когда вы звонили по телефону, договариваясь о встрече. Русский железобетонный акцент неистребим. Хоть сто лет в Америке проживите, от акцента не избавитесь.

— А сами вы, извините за любопытство, на каком языке говорили только что с этим господином? — спросил Мещерски.

— На арамейском. На старом добром арамейском языке. Я и диссертацию свою защищал по сравнительной фонетике арамейского и древнегреческого языков. С оппонентами, как говорят в России, было туго… О’кей, — произнес после паузы Джереми Лоустон, — перейдем на английский. О вашей поездке. Она будет бесплатной: все затраты корпорация «Ностальгия» берет на себя. Поощрение нового вида туризма — как бесплатные сигареты или шоколад новой марки. Видели, как девушки раздают на углах Пятой авеню? Более того, до подписания контракта вы можете поторговаться и даже выбить из нас некоторую сумму денег. Скажем, за использование вас в опытных целях. Ну, вроде гвинейской свинки. Русские еще называют ее «морской свинкой»… Будете торговаться?

— Нет, не буду, — ответил Джордж. — Выкладывайте ваши условия.

— Ну, во-первых, мы не несем ответственности за возможные последствия ваших эмоциональных стрессов. Во-вторых, за вами будет вестись наблюдение. Неназойливое — с целью подстраховать вас. Некий Вергилий будет сопровождать вас на всех кругах. Вам будет трудно — психологически трудно. Даже — в мелочах. Вы ведь не забыли: тридцатые годы. Полное отсутствие элементарной, но привычной для нас гигиены. Люди в те времена мыли тело раз в неделю. Неделями ходили, а по ночам и спали в грязном, пропотевшем нательном белье. Извините за подробности, подтирались в сортире скомканной газетой. Женщины пахли отнюдь не «шанелью». Ели обильно, но зелень видели лишь несколько месяцев в году. Привычный авитаминоз… Вам трудно будет в той жизни любить своих родителей, друзей по школе, самую школу. Вам будет трудно в роли подростка, — и вдруг, переходя на русский, с какой-то извозчицкой интонацией: — Подумали бы сначала, господин хороший…