Эльдар Рязанов - Четыре вечера с Владимиром Высоцким

• Название: Четыре вечера с Владимиром Высоцким
• Автор: Эльдар Рязанов
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-475-00020-4

Книга Эльдара Рязанова не похожа ни на какие другие книги о Владимире Высоцком. Построенная в виде интервью автора с родными и близкими поэта, его друзьями, артистами Театра на Таганке, кинорежиссерами, в чьих фильмах снимался Высоцкий, она позволяет читателю стать участником общей беседы и вновь вспомнить любимые песни, тексты которых ее сопровождают.

---

…Ну, вообще вопрос об автоцензуре — довольно сложный вопрос. Я думаю, что для каждого человека, который занимается сочинительством, если он работает честно, даже если существует автоцензура, то она перед самим собой. И если позиция его четкая, внятная и честная, то это не страшно, тогда эта автоцензура касается толью) качества.

Предположим, мне иногда хочется употребить какое-то грубое выражение, которое было бы здесь, скажем, сильнее. Но я чувствую, что это уже не предмет искусства, это больше для анекдота, чем для стихотворения.

Моя автоцензура прежде всего касается того, чтобы стихи, на которые я потом придумываю музыку, были выше качеством, чтобы они были политичны, чтобы в них всегда было больше поэтического образа и метафоры, чем грубого намерения и тенденции. Это для меня цензура.

Я могу это показать моим близким друзьям. И вот, если они меня начинают критиковать, тогда существует какого-то рода цензура. Потому что я всегда прислушиваюсь, если мои близкие и люди, которые меня любят и любят мои песни, если они мне делают впрямую замечание, говорят: «Здесь, Володя, что-то немножко ты…» — тогда я, вероятно, могу кое-что изменить.

Авторская песня прекрасна тем, что допускает импровизацию, понимаете? Что я могу? Вы иногда не узнаете: какая она была, как только я ее написал и первый раз спел, и какая она будет, когда уже пойдет к людям.

И после такого подробного объяснения могу окончательно вам сказать: у меня нет в уме такого слова «автоцензура». Я могу себя только поправлять, чтоб было лучше качество, но не по-другому.

Вы знаете, практически таких песен, которые я не исполняю в выступлениях, нет! Но я никогда не делаю разницы между тем, когда пою на больших аудиториях и когда пою своим друзьям. И если вы говорите об остроте песни: что, мол, это слишком остро или не слишком остро… Но, во-первых, с какой точки зрения? Если я это написал, то считаю, что это можно исполнять, понимаете? Если вы думаете, что вот, мол, слишком острая песня и ее нельзя петь, то тоже не совсем так, потому что в конечном итоге эти песни делают работу положительную для человека, для любого человека, любой профессии и возраста, национальности, вероисповедания…

Я сижу один на один с листом бумаги. Никто меня не видит. Я беру карандаш, ночью под лампой, сижу и пишу… Поэтому всегда очень откровенно. То, что думаю, это и пишу. Потому что я пишу для себя, для друзей. Иногда совсем не предполагаю, что эта песня станет достоянием многих людей. Хотя в наш теперешний магнитофонный век никуда не денешься. И иногда бывают такие случаи: ты приезжаешь в другой город на какой-то концерт, случайно забываешь текст песни, которую написал неделю назад, а из зала тебе хором подсказывают текст. Вот какие бывают истории.

ЧУЖАЯ КОЛЕЯ

Сам виноват — и слезы лью
И охаю —
Попал в чужую колею
Глубокую.
Я цели намечал свои
На выбор сам,
А вот теперь из колеи
Не выбраться.
Крутые скользкие края
Имеет эта колея.
Я кляну проложивших ее —
Скоро лопнет терпенье мое,
И склоняю, как школьник плохой,
Колею — в колее, с колеей…
Но почему неймется мне?
Нахальный я!
Условья, в общем, в колее
Нормальные.
Никто не стукнет, не притрет —
Не жалуйся.
Желаешь двигаться вперед?
Пожалуйста.
Отказа нет в еде-питье
В уютной этой колее.
И я живо себя убедил —
Не один я в нее угодил.
Так держать! Колесо в колесе!
И доеду туда, куда все.
Вот кто-то крикнул сам не свой:
«А ну, пусти!»
И начал спорить с колеей
По глупости.
Он в споре сжег запас до дна
Тепла души,
И полетели клапана и вкладыши.
Но покорежил он края,
И шире стала колея.
Вдруг его обрывается след —
Чудака оттащили в кювет,
Чтоб не мог он нам, задним, мешать
По чужой колее проезжать.
Вот и ко мне пришла беда —
Стартер заел.
Теперь уж это не езда,
А ерзанье.
И надо б выйти, подтолкнуть,
Но прыти нет—
Авось подъедет кто-нибудь
И вытянет…
Напрасно жду подмоги я, —
Чужая эта колея.
Расплеваться бы глиной и ржой
С колеей этой самой, чужой, —·
Тем, что я ее сам углубил,
Я у задних надежду убил.
Прошиб меня холодный пот
До косточки,
И я прошелся чуть вперед
По досточке.
Гляжу — размыли край ручьи
Весенние,
Там выезд есть из колеи —
Спасение!
Я грязью из-под шин плюю
В чужую эту колею.
Эй, вы! Задние! Делай, как я.
Это значит — не надо за мной.
Колея эта — только моя!
Выбирайтесь своей колеей.

Рязанов. Можно заработать звание, премию, любые награды, но невозможно заработать доброе имя и невозможно подкупить народ. Народ сам выбирает своих любимцев, своих кумиров. Почему же он выбрал Высоцкого?

Высоцкий никогда не фальшивил и никогда не приспосабливался, он всегда говорил правду. Он не калечил своих произведений ради того, чтобы их напечатали.

Он никогда не подделывался, всегда оставался верен самому себе. Это самое трудное — жить в обществе, да еще быть негладким человеком, с острым зрением, с ехидным взглядом. В нем всегда было и чувство любви к Родине, а в то время у нас подлинное чувство любви к Родине часто считалось чем-то неугодным и подменялось показной демонстрацией, эдаким квасным патриотизмом или патриотизмом ложным.

А Высоцкий пел о наших пороках, язвах, пел в открытую. Он не прибегал к эзопову языку, был откровенен и честен. «Ни единою буквой не лгу». В нем всегда было неистребимо желание говорить правду и принести этим самым людям добро, постараться их сблизить, открыть им глаза на болезни общества.

И это в то время, когда был огромный дефицит правды, когда парадные, лакировочные речи звучали со всех трибун и с экранов, когда болячки не лечились, а закрашивались гримом. И в это время человек бесстрашно, откровенно и честно говорил правду.

Народ не мог этого не заметить, не мог не оценить.

И это тоже, как мне кажется, сделало Высоцкого любимцем народа, любимцем в высоком смысле этого слова.

И потом, его искренность. Можно быть правдивым рационально, от ума, но он был очень чувственным поэтом. Он свои мысли облекал в образы — в форму, в мелодию, — поэтому все становилось весомо и зримо. И понятно каждому. Ведь Высоцкий одинаково нравился и академику, и колхознику, и слесарю, и кинорежиссеру.

Есть еще одно обстоятельство, которое способствовало его посмертной славе. Это ранняя и несправедливая смерть.

В нашем народе сочувствие к безвременной утрате развито необычайно. Я думаю, это в каждом народе развито, но в нашем народе, мне кажется, особенно. Мы не можем примириться с ранней смертью Пушкина, Лермонтова, мы не можем пережить раннюю смерть Жерара Филипа, хотя он француз. Но то, что он умер в тридцать семь лет, чудовищно. А Джо Дассен, который умер почти в то же самое время, что и Высоцкий, тоже в возрасте сорока двух лет.

И, конечно, то, что правдивый талант, честный, искренний, был несправедливо обижен при жизни, усиливает желание огромных масс воздать ему должное хотя бы после его кончины…

Влади. Он работал двадцать часов в день.

Рязанов. И когда он успевал это?

Влади. Ну, он не спал. Он спал четыре часа в сутки.

Рязанов. И этого ему хватало?

Влади. По-видимому, не хватало, а то бы он не умер.

Рязанов. То есть он просто сжигал себя?

Влади. Ну естественно, как все люди, которые слишком много работают и слишком сильно живут.

Это уникальный случай. Человек стал самым знаменитым в своей стране без ничьей помощи… Ни рекламы, ни радио, ни телевидения, ни прессы. В общем, он стал «звездой». Это даже не то слово. Он больше чем «звезда», он, я думаю, что он… Как мне найти слово по-русски?..

Рязанов. Я могу подсказать, как по-русски это называется. Был такой в XIX веке термин «властитель дум».

Влади. Меня больше всего волнует, что его так любят. И даже можно сказать, его уважают официально. Хотя тут есть переборы тоже, из него делают какого-то чудного хорошего мальчика. Чистенький такой, сынуля и так далее. Этовсе неправда!

Рязанов. Наводят хрестоматийный глянец?

Влади. Да. Но сейчас такой момент… Я думаю, лет через десять-двадцать будут про него по-другому говорить, я надеюсь. Более правдиво… Он был настоящий мужик, у него были свои очень большие недостатки… Но он был хороший парень.

То, что он оставил на будущее, он сам все объяснил. И все там понятно, когда читаешь его стихи. Он понятен абсолютно, он открытый, как открытая книжка. Никто не может лучше него сказать про него…