Сергей Громов - Следствием установлено

• Название: Следствием установлено
• Автор: Сергей Громов
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 1987

В центре повести следователь прокуратуры Осокин. Дело об убийстве комендантом фабрики своей жены н попытке самоубийства сначала представляете» несложным. Однако улики, внимательное изучение обстоятельств преступлении приводят к разоблачению бывшего эсэсовца и его наставника.

В основе — реальное дело, которое было расследовано о начале 70-х годов.

---

Осокин выложил из портфеля несколько листков бумаги на стол, придвинул стул и взял в руки шариковую ручку.

— Первое. Проверить, числится ли в розыске Сергей Сергеевич Черкашин из Ашхабада… Вот если не числится, предстоят тогда не малые хлопоты. Ехать в Ашхабад тогда неизбежно…

— Вранье проверять?

— Нам и вранье приходится проверять. Но я думаю, что в этом случае мы имеем дело не с враньем. Разыгрывал Охрименко перед нами замысловатую шараду, но про Черкащина и овощную базу не врал. Очень ему нужно хотя бы дольку правды приложить ко всей лжи, чтоб косвенно его ложь подтверждалась бы. Это старый прием опытных преступников. И не для нас он столь сложную шараду загадывал, к суду готовится! И весь расчет, что никак мы теперь ложь его не опровергнем. Елизавета Петровна убита, а Черкашин скрылся! Заметьте: следочка его он нам не дал. Жердев показал, что билет брал до Минска, и Охрименко указывает на Минск.

— Не может быть уверенности у Охрименко, что не найдут Черкащина, если ищут…

— Это мы не знаем, есть ли такая уверенность или нет. Ну а если найдут? Чем уж таким особенным это грозит Охрименко? Охрименко будет говорить свое, Черкашин свое. Кому из них вера? И когда еще найдут? Деньги у него есть, с работой повременит, а то и паспорт у какого-либо бродяги купит. Затянется розыск, а Охрименко того и надо.

— Про жену все врет!

— А чем доказать? Ее милыми беседами с профессором в Сочи, ее характеристикой на фабрике? Так это не доказательство! А у суда — сомнение. А всякое сомнение толкуется в пользу обвиняемого, это закон. Охрименко невесть какая партия для молодой женщины, а у Черкащина деньги… Огромные деньги! Это уже я вам из своего опыта говорю, на овощных базах умеют воровать! Огромные деньги и не такие характеры ломают, как у Елизаветы Петровны!

— А где эти деньги, что она у Черкащина взяла? — воскликнул Осокин. — Надо было спросить?

— А вот и не надо! — обрезал его Русанов. — Охрименко явно ждал этого вопроса. Спросит прокурор про деньги, значит, проглотил наживку и в Черкащина с его большими деньгами поверил. А того давно и след простыл. Вот нам и останется только одно — направить это дело в суд. Ну а там еще неизвестно, чем все/обернется для него. Ведь в его притворство с выстрелом в себя могут и не поверить, а насчет писем рассудят иначе — с позиции человека недалекого и притом еще не в меру ревнивого. Да и про деньги, которые якобы дал Черкашин его жене, можно снова лепить все, что в голову придет. Разве я не прав?

— Все верно.

— Он ведь помнит и про слово «лягавая», так некстати вырвавшееся у него: дескать, жена пригрозила милицией… Только он испугался не этого, здесь кроется что-то другое, более значительное, чем простой донос о взятке за чужой паспорт.

Придется переворошить все его прошлое. Где прячется тот страх, из-за которого он убил жену, лишь бы все то, о чем она знала или догадывалась, никто больше не узнал бы! Мотив убийства так и не ясен. Что за сим скрыто?

— Пришли к тому, с чего начали! — разочарованно заметил Осокин. — Начали с мотива и пришли к мотиву.

— В том и состоит наша работа… Искать, искать и искать…

До Ренидовщины, где родился Охрименко, добраться не так-то просто. Деревню с таким названием Осокин нашел на карте Могилевской области. На берегу Сожа, что берет начало где-то в глубине Смоленщины и несет свои воды белорусскими землями на Черниговщину, там впадает в Днепр.

Охрименко указал в анкете, что Ренидовщина принадлежит к Пропойскому району. Так и было до войны и в первые послевоенные годы, позже пересматривались границы районов и деревня оказалась в Кричевском районе, а Пропойск переименовали в Славгород.

До Ренидовщины два пути через Москву. Поездом Москва — Минск до станции Орша, в Орше пересадка и местным поездом до Кричева. Но можно ехать и автобусом Москва — Бобруйск. Без пересадки и почти до самой деревни. От шоссе до Ренидовщины не более четырех-пяти километров.

Осокин решил добраться туда сам, предварительно не оповестив о своем приезде ни прокурора района, ни работников местной милиции. Он считал, что вызвать односельчан Охрименко на откровенный разговор проще всего именно так, без всякого официального сопровождения.

И хотя он немало наслушался от него вранья, все же верил, что тот действительно остался без родных. Важно было получить этому подтверждение, а еще важнее — услышать суждение односельчан о семье Охрименко и о нем, конечно. Какой он был в юности. Призывался ли он на армейскую службу из Ренидовщины, не окажется ли там кто-то из его бывших однополчан. '

Известно, что в боевой обстановке все хорошие, так же как и дурные, свойства человеческой натуры проявляются сразу и с полной ясностью.

Подлое, трусливое убийство жены никак не увязывалось с боевым послужным списком Охрименко. В чем-то и в те далекие военные годы должны были обнаружиться теневые стороны его характера. Здесь архивы мало что могли подсказать, нужны были свидетельства тех, кто был с ним тогда рядом.

Тревожила мысль и о том, что Черкашин из Рязани отправился в Минск. Конечно, преступник, находящийся в бегах, мог взять билет до Минска и в целях маскировки, а уехать куда-то в другую сторону. Но это предположение казалось Осокину мало вероятным. Для человека «в бегах» самый опасный момент — это подойти к билетной кассе. Ведь возле нее всегда может оказаться и оперативник. А тут Черкащину вдруг подвернулся такой удачный случай — раздобыть для себя билет чужими руками, через Охрименко — Жердева. Он им и воспользовался, а вот куда потом подался из Минска, то еще вопрос со многими неизвестными… Не в Белоруссии ли, не в Ренидовщине ли берет начало его связь с Охрименко?

Осокин предпочел поехать автобусом. В Кричев автобус прибывал в 9 утра.

Пришлось пожалеть, что выпал ночной рейс. Фары выхватывали из темноты узкую полосу дороги. Начинало казаться, что движется не автобус, а скользит под ноги серая бесконечная лента асфальта, иногда фары освещали лес, подступающий к обочине. Стояли на этой дороге города со звонкими наименованиями, своеобразная каменная летопись далекой и близкой истории противостояния вражеским нашествиям с Запада: Наро-Фоминск, Малоярославец, Медынь, Юхнов, Спас-Деменск, Зайцева гора, Рославль.

На последнем курсе института Осокин увлекся воспоминаниями участников Великой Отечественной войны, даже детективы отошли в сторонку. На страницах книг мелькали названия городов: Рославль, Смоленск, Малоярославец, Юхнов…

Вот автобус остановился на какой-то площадке, огороженной опушкой соснового бора. Юхнов. Автобусная станция. Ни города не увидел, ни подъездов к нему.

В Рославль автобус въехал на рассвете. Город на холмах. Автобус катился вниз. Из-за поворота возникла старая церковь, а на ее вратах промелькнула надпись: «Ресторан»… Резанула эта надпись как равнодушие к прошлому, к каменной летописи, в которую входит облик каждого города. Здесь все дышало историей, отсюда, из Рославля, Гудериан в августе сорок первого года повернул свою танковую армию на Киев, здесь каждый камень той поры свидетель страшных событий. Наполеоновские солдаты, проходя этими городами, ставили лошадей в церкви, как в конюшне, гитлеровцы обдирали иконы, загоняли в церковь и наглухо запирали военнопленных. А тут свои, не чужие, разливали по бокалам, если не по стаканам, водку и гремела шлягерная музыка.

В Кричеве узнал у местных жителей, что Ренидовщина — небольшая деревенька и входит она в колхоз «Путь к коммунизму».

Председателя колхоза застал в правлении. Он заканчивал утренний наряд: распределял задание бригадам на день. Осокин дождался, когда все вышли из кабинета, постучался и вошел. Председатель надевал на себя плащ, собирался куда-то ехать по хозяйству. Молодой человек, Осокин прикинул, что постарше его лет на пять, на шесть — не более.

Услышав слово «следователь», председатель сбросил плащ и сел за стол. Осокин положил перед ним свое удостоверение.

— Озерницкий район? Где же такой затерялся?

— В Рязанской области… — пояснил Осокин.

— Далековато! Будем знакомиться. Я Зябликов Иван Антонович, вы — Осокин Виталий Серафимович! Что же вас привело в наши края, Виталий Серафимович?

— Не волнуйтесь! Дело мое имеет очень отдаленное отношение к вашему хозяйству!

Веснушчатое лицо Зябликова озарила веселая улыбка.

— Я и не волнуюсь! Пусть волнуются те, кто совершает преступления! Чем я могу вам помочь?

— Боюсь, что очень немногим, Иван Антонович! Для вас — немногим, а для нас ваша помощь может оказаться довольно основательным подспорьем. Меня интересует судьба одной семьи. Она проживала в деревне Ренидовщина…

— Ренидовщина? — с некоторым удивлением переспросил Зябликов. — Есть такая деревенька в нашем хозяйстве… Только в ней почти никого не осталось… Слышал, что до войны деревня была большая, там даже своя школа имелась… Досталось ей в войну, и после войны не очень-то поднялась, а теперь это наша самая дальняя колхозная бригада. Я человек пришлый, всего-то третий год здесь работаю. Рассказывают, что на Ренидовщину упали бомбы в первый же день войны. Потом здесь в окружении сражалась одна из наших армий. Заняла круговую оборону, немцы бомбили, все кругом горело… Многие солдаты из той армии потом объединились в партизанские отряды, с ними и местные жители.