Юлия Тютюник - Джонатан Кристофер Моргенштерн (СИ)

• Название: Джонатан Кристофер Моргенштерн (СИ)
• Автор: Юлия Тютюник
• Жанр: Разное

Меня зовут Джонатан Кристофер Моргенштерн.

Вы знаете меня как сына Валентина Моргенштерна и Джослин Фейрчалд. Моя младшая сестра — Кларисса Моргенштерн. Вы знаете меня как чудовище, желающее власти. Но боюсь вы не знаете меня настоящего, не Себастьяна, а Джонатана. Я расскажу вам о себе с самого начала, с дня моего рождения.

---

Предисловие

Меня зовут Джонатан Кристофер Моргенштерн.

Вы знаете меня как сына Валентина Моргенштерна и Джослин Фейрчалд. Моя младшая сестра — Кларисса Моргенштерн.

Вы знаете меня как чудовище, желающее власти. Но, боюсь вы не знаете меня настоящего, не Себастьяна, а Джонатана.

Я расскажу вам о себе с самого начала, с дня моего рождения.

Напоминание

Я влюбилась в него в шестнадцать лет. Тогда Валентин казался совершенным: умный, забавный, прекрасный, очаровательный… Понимаю, вы думаете, полюбить его могла только безумная. Однако, вы видели нынешнего Валентина. А тогда, в школе, его все обожали. Юный Валентин излучал свет, словно открыл дверь в некую часть вселенной, к источнику этого света, которым еще можно и делиться с окружающими. По Валентину все девчонки сохли, и казалось, у меня ни единого шанса. Во мне ведь ничего особенного парни не находили. Моим лучшим другом стал Люк, и я держалась ближе к нему. Однако, он выбрал меня.

Я вышла за него в восемнадцать. Валентину исполнилось девятнадцать.

Родные — и Люк — радовались. Думали, Валентин — отличная пара. Он и был отличной парой… в юности… Единственный, кто отговаривал меня от свадьбы, это Мадлен. Мы дружили со школы, и, когда я рассказала о помолвке, она заявила, будто Валентин на самом деле эгоистичен и нетерпим и под маской шарма прячется страшная аморальность. Я упрекнула Мадлен в ревности. Но она оказалась права.

Мы жили счастливо, по крайней мере, первые годы. В поместье родителей, за городом. Валентин не хотел жить в пределах Аликанте и то же советовал остальным членам Круга. Хотел избежать любопытных глаз Конклава. Вэйланды поселились всего в миле от нас, недалеко обосновались и прочие: Лайтвуды, Пенхоллоу. Вокруг нас кипела жизнь, работа, и я ощущала себя словно в центре мира, подле Валентина. Он же ни разу не дал мне почувствовать себя не у дел, ненужной. Напротив, я стала ключевым элементом Круга. Одной их тех, к чьему мнению Валентин прислушивался. А он все твердил, что без меня ничего не добился бы, остался бы никем.

Валентин так говорил — и при этом лгал. Он просто не мог остаться никем. Он родился быть вождем революции. Все больше и больше народу присоединялось к Кругу. Все больше людей заражал Валентин своей страстью, блеском новой мысли. В ту пору он почти не заговаривал о нежити, только о старых, негибких и неверных законах. О реформе Конклава. Дескать, в мире должно быть больше нефилимов, мы должны сражаться с демонами в открытую, не прятаться. Гордо исполнять миссию. Соблазнительная идея: мир, где монстры нас боятся, а примитивные боготворят. Мы были молоды и считали: да, благодарность необходима. И ни о чем не догадывались.

Вскоре я забеременела.

Я была счастлива узнать, что скоро стану матерью. Валентин — тоже. Он говорил, будто мечтает стать отцом, помочь сыну стать воином, как ему самому помог отец. «А если родится дочь?» — спросила я. «Девочка тоже станет бойцом, не хуже мальчика», — с улыбкой отвечал Валентин, и мне тогда все казалось идеальным… Затем покусали Люка. Говорят, шансов, что с укусом передастся ликантропия, — один из двух. Я бы сказала: три из четырех. На моей памяти ни один укушенный не избежал инфекции, и Люк — не исключение. В следующее полнолуние он обратился, а наутро пришел к нам на порог, весь в крови и лохмотьях. Я хотела утешить друга, однако Валентин загородил меня, сказав: «Ты беременна». Как будто Люк собирался вырвать у меня дитя из-под сердца. Я по-прежнему видела перед собой Люка. Но Валентин увел его в лес и вернулся позднее один. На расспросы ответил: дескать, Люк в отчаянии покончил с собой. Предпочел… смерть.

А на самом деле Валентин просто дал Люку нож. И заставил Стивена развестись с Аматис. Только потому, что его шурин стал оборотнем.

Но тогда я этого не знала. После известия о смерти Люка я словно провалилась в бездонный колодец. Все время спала, ела только из-за ребенка. Примитивные такое состояние называют депрессией, но у нефилимов подобных слов нет. Валентин решил, что у меня трудная беременность, и сказал всем, будто я заболела. Потом и правда напала болезнь — бессонница. По ночам мерещились странные звуки, вопли. Валентин снабдил меня снотворными зельями, но от них только снились кошмары. Очень страшные: словно Валентин вонзает в меня нож или травит удушающим ядом. Утром я просыпалась измученной. О событиях во внешнем мире никто не сообщал. Оказывается, Стивен развелся с Аматис, взял в жены Селин. Я жила как в тумане. Потом… родился ребенок.

При родах мне помогала мать. Ты ее не видела, свою бабушку. Добрейшая женщина. Она бы тебе понравилась, это точно. Мама передала мне сына, и в первый момент я лишь чувствовала, как удобно он лег мне на руки и в какое мягкое одеяльце его запеленали. И макушка его была покрыта светлыми легкими полосками… затем он открыл глаза…

Меня накрыло волной ужаса. Я словно окунулась в кислоту, плоть как будто начала сползать с костей. Я чуть не отбросила младенца с диким воплем. Говорят, родное дитя мать узнает моментально. Обратное, пожалуй, тоже правда. Мне дали не родного ребенка. Что-то совершенно чуждое, паразита… Почему мама не заметила?! Она улыбалась, как ни в чем не бывало. «Назовем его Джонатан», — произнес от дверей Валентин, и ребенок вновь открыл глаза, как будто узнав его довольный голос. Глаза младенца были черны, как ночь, и бездонны, как два тоннеля. Я не заметила в них ни капли человеческого…

Валентин считал, что я просто не поправилась после болезни.

Я-де больна, как можно не любить родного сына?! Сам Валентин в Джонатане души не чаял. Я думала, он прав, и чудовище — я, потому что не терплю родное чадо. В голову пришла мысль о самоубийстве, и я поддалась бы ей… если бы не огненное письмо от Рагнора Фелла, мага и друга семьи. Именно его мы звали, когда случалась болезнь или другая беда. Рагнор писал, что Люк жив и сделался вожаком стаи, обитавшей у восточных пределов леса Брослин. Письмо я сразу сожгла. И когда лично убедилась, что Люк и правда жив, что Валентин солгал, то возненавидела мужа всем сердцем.

Я призналась Люку в страхах, будто слышу в стенах поместья какие-то крики. И Люк — бедный, наивный Люк! — спросил обо всем у Валентина. В ту же ночь мой муж взял его на охоту, и Люка укусил оборотень. Валентин заставил меня забыть о страхах, заставил думать, будто это сон, кошмары. Он же, скорее всего, и подстроил нападение оборотня. Убрал Люка с пути, чтобы никто не напомнил, как я боюсь мужа. Я сама догадалась обо всем, но не сразу. После отчуждения с Люком мы повидались мельком, и я так хотела рассказать о Джонатане… и не успела, не смогла. Джонатан мой сын, а встреча с Люком придала сил. Я возвращалась домой, веря, что сумею полюбить ребенка, научусь быть к нему ласковой. Заставлю себя. Той же ночью я проснулась от детского плача. Села одна в кровати — Валентин ушел на заседание Круга, и поделиться впечатлением я ни с кем не могла. Видишь ли, Джонатан никогда не плакал, даже не хныкал. Его молчание тяготило… Тогда я побежала вниз, в его комнату. Сын мирно спал в кроватке, однако детский плач продолжался. Я пошла на звук, исходивший как будто из пустого винного погреба. Дверь была заперта, потому что погребом не пользовались, однако я выросла в поместье и знала, где отец хранит ключ…

По истории Синей Бороды, Он запретил супруге входить в запертую комнату, но однажды женщина ослушалась наказа и обнаружила за замком останки своих предшественниц, которые муж хранил, как засушенных бабочек. Спускаясь в погреб, я понятия не имела, что застану внизу. И теперь, задавая себе вопрос: спустилась я бы заново, позволила бы свету ведьминого огня вновь увести меня вглубь по спиральным ступенькам? Я не могу ответить. Не могу! Какой там стоял запах… Запах крови, смерти, гниения. Но я не могла забыть о плаче ребенка. Валентин очистил погреб и заставил его клетками с существами, демоническими тварями, закованными в цепи из электрума. Они корчились, извивались, издавали странные звуки… и это не все. Была там и нежить: оборотни, чьи тела наполовину растворили серебряной пылью; вампиры, которых свежевали, макая вниз головой в святую воду; феи, чью кожу пронзили холодным железом… Впрочем, даже сейчас Валентин не представляется мне мучителем. Он скорее напоминал ученого. На дверце каждой клетки висело по отчету об эксперименте: как долго какая тварь продержалась. Я видела вампира, кожу которому жгли раз за разом, проверяя, до каких пор бедняга сможет регенерировать. Меня тошнило, я чуть не падала в обморок, но держалась…

Нашелся и отчет об опытах, поставленных Валентином на себе. Он где-то вычитал, будто кровь демона усиливает способности нефилима, и кололся ею. Правда, безрезультатно. Ему лишь сделалось дурно. Мой муж, в конце концов, пришел к выводу, что он слишком стар для такого эксперимента и нужен ребенок. Предпочтительно нерожденный. Среди заголовков в дневнике я нашла свое имя: Джослин Моргенштерн. Помню, как дрожали руки, когда я листала записи, и слова врезались каленым железом мне в мозг. «Джослин приняла на ночь микстуру. Видимых изменений нет, однако меня интересует плод… Если продолжать поить Джослин ихором в тех же пропорциях, то ребенок приобретет невиданные способности… Прошлой ночью я слышал биение сердца младенца, оно сильнее, чем у кого-либо из ныне живущих. Сердце стучит, словно колокол, возвещающий о рождении новой расы Охотников, наследников мощи ангельской и демонической крови… Конец превосходству нежити…» Там говорилось еще много о чем. Я с ужасом вспомнила микстуры. Вспомнила кошмары: как меня режут, душат, травят… Валентин осквернил кровь Джонатана, превратил его в полудемона. И вот тогда, тогда я поняла, кто такой на самом деле Валентин…