Александр Туркин - Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. Том 2

• Название: Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. Том 2
• Автор: Александр Туркин
• Издательство: Свердловское книжное издательство
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1956

Во второй том включены произведения А.С. Погорелова, А.Г. Туркина, И.Ф. Колотовкина, Г.П. Белорецкого (Ларионова).

---

— А что же Аликай?

— Он тоже прожил недолго. По рассказам, значительную часть своих сокровищ он роздал народу. Но вскоре и его постигла божия кара: захворала и умерла его любовница, жена Золина. Схоронив ее под камнем, Аликай поседел в одну ночь и целые сутки лежал на ее могиле, как мертвый, потом распустил шайку, щедро наделил ее деньгами, остальное зарыл, затем поднялся на вершину, бросился вниз и разбился о камни.

— Гм!.. Да, были нравы! — сказал генерал и поднялся с места.

— Да, было да прошло… и слава богу!..

VI

Слегка прихрамывая на левую ногу, генерал вышел из палатки. За ним потянулось все общество.

— Какая прелесть! — сказал он, осматриваясь кругом.

— Да, да!.. прелестно!..

Дамы кокетливо взвизгивали, заглядывая в пропасть, на дне которой белели крупные и мелкие камни и чернела узкая излучина реки.

— Ух, костей не соберешь!.. Ринуться с такой высоты — это ужасно!

— А ночь-то, ночь!.. Ваше превосходительство, посмотрите, от росы луг кажется белым…

— А слышите, как журчит река… она точно лепечет о чем-то…

Горевший неподалеку костер то вспыхивал ярким пламенем, освещая колеблющимся светом деревья и камни, то разливал вокруг себя ровный, багрово зловещий свет. Около него копошились подростки и прислуга, приготовлявшая ужин. На вышке скалы опять хором запели песню, от которой все ожило, и мерцавшая в лунном сиянии даль получила какой-то загадочный смысл.

— Очень, очень мило, — говорил генерал. — Это молодежь поет? Очень, очень мило!..

— У нас иногда составляется большой хор… Сегодня еще не все.

Конюхов, заложив за спину руки, длинный и прямой, как палка, стоял почти у самого обрыва и смотрел вдаль своими бесцветными оловянными глазами.

— Дядя просил передать вам, — обратилась к нему Катя, — что записка готова, остается только переписать.

Конюхов, не меняя позы и все смотря куда-то вдаль, слегка качнул головой в знак того, что он слышит. Это была его обычная манера обращения в разговоре с людьми низшего ранга.

— Завтра или послезавтра перепишут, — прибавила Катя.

— Надо прежде прочесть, что он там написал, — процедил Конюхов сквозь зубы.

— Но дядя хочет подать записку от себя.

Конюхов удивленно приподнял брови, помолчал и, наконец, смотря куда-то вдаль, произнес тем же ровным голосом:

— Старик с ума спятил. Записка должна быть подана от меня. Передайте ему это.

— Пожалуйста, потрудитесь передать ему сами, — сказала Катя сердито и отошла.

Конюхов, не сделав никакого движения, продолжал стоять все в той же позе.

Кто-то нашел большую, засохшую на корню пихту с красной хвоей и поджег ее. Ослепительно белое пламя вихрем взвилось кверху и с шумом обняло дерево, осветив все далеко кругом. Небо вдруг стало темным, луна побледнела. Неожиданно и странно изменилась вся картина, обнаружив невидимые до сих пор подробности: сидящую в траве собаку, белые камни в ложбине, громадного роста сосну по другую сторону рва… Катя заметила внизу, по ту сторону ущелья, недалеко от тропинки, каких-то людей полувоенного вида и между ними в белом кителе офицера. Очевидно, их испугал внезапный свет: они беспокойно задвигались и стали прятаться в низкорослые кусты можжевельника. Пока пламя с ревом пожирало сухую хвою, молодежь в восторге кричала и хлопала в ладоши, подростки визжали, прыгали и кружились вокруг огня. Но хвоя быстро сгорела, свет погас, и только раскаленные сучья слабо светились, жалобно потрескивая, отламываясь и падая вниз. Кругом опять все потемнело, небо стало синим, и на нем с прежнею яркостью светила луна.

Конюхов предложил подняться на самую вершину камня, откуда открывался вид на все четыре стороны. Генерал выразил согласие и, хромая, но стараясь ступать твердо, пошел рядом с ним. Общество зашевелилось, все стали осторожно подниматься вверх по тропинке, по осыпающимся мелким камням, между уродливыми глыбами скал, освещенных луной.

— Подождите! — шепнула Светлицыну Анна Ивановна Конюхова, тихонько касаясь его руки и вглядываясь в его лицо, покрытое черной тенью: — Нам надо поговорить.

Светлицын, нахмурившись, замедлил шаги и пошел вслед за нею. Несколько минут они шли молча, прислушиваясь к удаляющимся голосам гостей. Когда голоса смолкли, Анна Иванова остановилась, прячась в тени.

— Ты сердишься? Да? — сказала она, привлекая его к себе.

Светлицын молчал.

— Ты сердишься и нарочно ухаживаешь за Катей, чтоб позлить меня? да? Но я никогда не поверю, чтоб тебе могла нравиться эта ходячая пропись.

— Почему же?

— Фи!.. Что в ней?

— Она мила, умна, образованна, красива…

— Она невоспитанна, груба… ведет себя, как семинарист в юбке… Но не в этом дело… На что ты сердишься?

— Могу тебя уверить, нисколько.

— Разве я не вижу!.. Надо тебе сказать, что уже все замечают и говорят про нас бог знает что…

— Гм!.. И тебя это беспокоит?

— Еще бы!.. Ты странный человек! Я не понимаю, чего ты от меня хочешь?

— Ничего… ровно ничего.

— Нельзя же компрометировать себя…

— Конечно!

— С тобой невозможно говорить!.. Мы слишком у всех на виду, и простая осторожность требует, чтоб свидания наши были как можно реже. Ты должен это признать.

— Охотно признаю.

— Перестань!.. Не злись!.. в чем же ты меня обвиняешь?

— Ни в чем… я вполне с тобой согласен…

— Говори тише… везде народ… Тогда в чем же дело?

— Не знаю… кажется, ни в чем.

— Это несносно!.. Пожалуйста, не ломайся!.. Ты ревновал меня к этому уроду — вот в чем дело!.. Не отпирайся, не отпирайся… к этому расслабленному баричу…

— Это к которому же?

— Ах, отстань!.. Ты отлично знаешь, о ком я говорю… Но должен же ты понять, что это нужно было для дела… Мой Петр Саввич такой опехтюй, а тут нужна дипломатия… Нужный человек… как же иначе?.. Он личный секретарь князя.

Светлицын засмеялся.

— Чему ты? — удивилась Анна Ивановна.

— Меня забавляет твоя наивность… как все это просто: нужный человек!..

— Пожалуйста, не продолжай: я наперед знаю, что ты скажешь… Но только это глупости… ведь не влюбилась же я в этого идиота!.. Поухаживал да уехал… экая важность!.. Зато теперь наше положение так прочно, как никогда… Милый мой! ты самых простых вещей не понимаешь, а умный человек… Все так делают… чего тут особенного?.. Надо уметь жить… Ну, не сердись же, милый.

— Ей-богу, я нисколько не сержусь.

— Нет, нет, ты злишься, разве я не вижу?..

Она стала ласкаться к нему, но он вяло и неохотно принимал ее ласки.

— О чем ты думаешь, милый?

— Ни о чем… никаких дум в голове… скоро совсем оглупею, ей-богу. Скука, все надоело… Я серьезно подумываю бежать от вас.

— Как? — удивилась Анна Ивановна. — Бежать? Зачем?.. что значит бежать?

— Так… уехать.

— Куда?

— Куда глаза глядят.

— Какие глупости!

— Не век же мне здесь оставаться… надо жить, работать, учиться, пробивать дорогу… Я еще молод, вся жизнь впереди, а оставаться здесь — значит, заплесневеть, обрасти мохом…

Анна Ивановна вдруг замолчала.

— Скучно здесь, — продолжал Светлицын, — и, знаешь, противно… Удивляюсь, как здесь с ума не сходят… пьяниц много, а сумасшедших нет… удивительно!.. Не жизнь у вас, а тюрьма… и нравы каторжные… Воздуху нет, дышать нечем…

— Ты меня не любишь — вот что! — прошептала Анна Ивановна. — Ты разлюбил меня?

— Не знаю… не в этом дело.

— Нет, в этом, в этом!.. Я не верю тебе… Ни одному твоему слову!.. Чем здесь нехорошо? Чего еще надо?.. Ты можешь сделать карьеру… Скука… но везде скука. Может быть, где-нибудь в Париже… но и там скучают. И что это за вздор: воздуха нет? Какого воздуха?.. Нет, нет! Никуда ты не поедешь!.. Куда? Зачем?.. Как это глупо!.. И не отпущу я тебя, так и знай!..

— Будто? Но к чему тебе меня удерживать?.. Место мое недолго останется пустым, я и теперь тебе почти не нужен.

— Нет, нужен, нужен…

Светлицын пожал плечами. Анна Ивановна неожиданно заплакала.

— Я без тебя жить не могу…

— Какой вздор!.. Перестань, что за новости!..

— Нет, не вздор… не вздор!.. Милый!.. Прости меня. Ну, я виновата… ну, я винюсь перед тобой… чего же еще! Ах, эти идут сюда, противные!.. Отойди от меня… шляются, шляются — нет ни минуты покоя!.. Но видеться нам необходимо сегодня же…

— А где ж его превосходительство?! — пыхтя, как паровик, кричал, поднимавшийся в гору заводский лекарь Ожегов. За ним тяжело тащился земский врач Веретенников. Оба были уже на втором взводе.

— Эки чертовы горы! — пробасил Веретенников и плюхнулся на землю в совершенном изнеможении. — Уф!.. больше не могу!.. ноги подкашиваются… сердце стучит, как молот… А где же генерал и прочие?

— Впереди. Мы идем на вершину камня.

— Добре, добре!.. А мы с Иваном Осиповичем клад искали… черт знает! И ведь не нашли!.. И свечку видели, и солдата на часах, а клада нет как нет!.. Отложили до другого раза.

— Да, не везет нам, — вздохнув, подтвердил Ожегов и сел рядом с Веретенниковым. — Ну и хорошо же, черт побери!..