Варвара Мадоши - Драконье Солнце

• Название: Драконье Солнце
• Автор: Варвара Мадоши
• Жанр: Фэнтези

Часть 1: Есть такой артефакт, Драконье Солнце. Говорят, страшно могучий: время поворачивает, богов побивает, силу дает. Владеет им будто бы некий астролог из далекой Шляхты — единственный странствующий Магистр на континенте.

За Драконьим Солнцем охотятся двое: агент герцога-завоевателя, желающий отомстить богам, и сумасшедшая шаманка, мечтающая повернуть время. Да вот беда: они даже не знают, правда ли эта штука существует. И не представляют, как она выглядит.

В общем, слухи не врут. Но только в общем. У самого астролога на этот счет особое мнение.

Часть 2: Стар Ди Арси продолжает преследовать астролога, но чем дальше, тем больше становится ясно: не все так просто с Драконьем Солнцем. Что если это не то, что можно отобрать? Что если это не то, что можно отдать или подарить — и что если вы никому не пожелаете доли обладателя этого «артефакта»?… Близится древний праздник. Погоня должна завершиться.

---

Но я плохо понимала, что делать. Два года назад мое обучение у отшельника окончилось, и я спустилась с гор. Не показалась в родных местах, обошла их десятой дорогой, и сразу направилась в Империю. Надеялась разузнать там что-нибудь. Мне было все равно, чем я буду жить. Попрошайничала, воровала. Прятала лицо, но, конечно, все равно попала в неприятности почти сразу… Один человек напал на меня — он был менестрелем, а заодно агентом Тайной службы императора. Он увидел, как я выгляжу на самом деле, и решил попробовать продать меня своим господам. Я защищалась слишком яростно, и убила его… вы понимаете, что было потом. Около суток пролежала пластом. Сперва в какой-то придорожной канаве — еле успела отойти подальше от трупа. Мне повезло: мимо проходил странствующий целитель. Он сразу понял, что я не пьяна, и у моего состояния есть какие-то непростые причины. Он помог мне оправиться. Мне пришлось ему все рассказать. Тогда он предложил мне следовать за ним, быть его помощницей и ученицей. Сперва я опасалась его, но он оказался очень хорошим человеком. Шаман, убитый мною, разбирался в травах, да и отшельники учили меня, так что наука целительства давалась мне легко. Зарабатывать этим было легче, чем побираться, хоть и медленнее.

Мое новое имя на языке Империи звучало как «Виола». Старик-целитель говорил, что имя «Виола» слишком длинное для меня — ведь я небольшого роста. Он так шутил. Поэтому стал называть меня «Вия».

Из памяти того менестреля, когда я разобралась в ней, я узнала о Драконьем Солнце, которое заполучил астролог Гаев. Менестрель был в курсе всех самых свежих сплетен Континента. Тогда же я решила разыскать астролога, но у меня не было возможности странствовать по своей прихоти — я понимала, что одной мне не выжить. Я могла положиться только на судьбу. Все эти, внутри меня, верят в судьбу.

Уже в Адвенте моего учителя убили. В первый день осады. Он не сумел вылечить женщину от родильной горячки. Когда она умерла, ее муж впал в ярость и заколол лекаря ножом. Я попыталась выбраться из города, но попалась страже. Они сперва решили, что я подсыл Хендриксона, и привели к бургомистру Фернану. А он, насколько я поняла, читал кое-что о древних силах… а может быть, и сам сталкивался с ними — я слышала, он был купцом, а купцы с чем только не сталкиваются. Он понял, что я шаманка, и знал, что обученный шаман может многое. Он попытался заставить меня колдовать для города. Остальное вам известно.

Вы только не знаете, почему я вам это все рассказываю. Или догадываетесь?… Ну ладно, если не догадываетесь, скажу. Я сразу, как увидела вас, поняла, что мы с вами в одной лодке. В одной и той же дырявой, прохудившейся лохани, если вы понимаете, о чем я… а уж вы-то понимаете.

Вместо эпилога

Интерлюдия саламандры

…и вообще в Средние века жилось несладко. Потому что детство кончалось очень рано. Практически сразу.

А. Егорушкина. «Настоящая принцесса и снежная осень»

В Чертовой крепости была собственная мастерская, где изготавливали хорошие восковые свечи. В некоторые даже добавляли ароматические масла — такие свечи потом очень хорошо пахли, прогорая. Но даже обыкновенные, без масел, горели ровно и света давали много. Господин Бурже, учитель Стара, настаивал, чтобы мальчик зажигал как минимум две свечи, а лучше три. Стар вообще-то особым послушанием не отличался, но в этом отношении не спорил.

Агни лежала на подушке кровати и наблюдала за мальчиком из-под полуприкрытых век. Саламандра очень любила вот так просто смотреть на него, когда он работал. Люди иногда могут быть очень красивыми. Красивее, чем деревья, красивее, чем камни, и даже красивее, чем лепестки огня. Не все, но иногда на них нисходит некий сорт вдохновения, освещая изнутри.

Стар, чертящий карту Весского княжества, был чудо как хорош: он злился, досадовал на нудное задание, на непослушное перо, которое так и норовило зацепиться за пергамент и поставить кляксу, на герцога, зачем-то обязавшего его слушаться громогласного пьяницу Бурже, но держал эти чувства в себе. Эмоции прорывались наружу чудными, бледно-лиловыми, почти осязаемыми и необыкновенно вкусными языками. Агни наслаждалась. Она уже знала, что далеко не все люди умеют думать так же вкусно, как ее собственный, личный человек.

— Слушай, прекрати на меня таращиться! — вдруг вспылил Стар. Действительно, вдруг: хотя Агни и наблюдала за тем, как он чувствует, она никак не ощутила прорыва.

— Я тебе мешаю? — удивилась ящерка, приподняв голову. — Я ничего не делаю!

— Ты меня прямо взглядом сверлишь! Я же чувствую! Я из-за тебя вот-вот кляксу поставлю! Тогда все с начала!

— Ты сам виноват, — резонно заметила Агни. — Зачем дотянул до вечера? Можно было еще до захода солнца все сделать.

— Я с его светлостью на инспекцию ездил! Сама же знаешь!

— Ездил, а меня не взял!

— Ах, так вот оно что… Ты же сама не захотела в бутылку лезть!

— А толку тогда?… Когда я в этом пузырьке, я ничего не чувствую и ничего не вижу.

— Слушай, огонечек, ну не мог же я тебя просто на плечо посадить, верно? Там же люди были! Что они сказали бы, если бы в свите герцога оказался мальчик с саламандрой?

— О тебе и так по всему замку судачат. Сплетней больше, сплетней меньше…

Стар замер. Лопатки его напряглись, обращенная к Агни спина дрогнула.

— Дождешься, огонечек, — пообещал он мрачным голосом. — Водой плесну.

— Увернусь, — пообещала саламандра в ответ.

Стар замолчал. Агни ругала себя за то, что снова завела разговор о сплетнях. Освоить человеческий юмор, сарказм и все такое прочее было делом пары часов, но вот понять, когда и над чем шутить можно, а когда и над чем нельзя… Вроде бы, они эту тему обсудили раз и навсегда и решили больше ее не касаться, ан нет, время от времени все равно проскальзывало. Наверное, Агни просто хотелось побольнее задеть Стара: она действительно сердилась, что он не взял ее с собой на инспекцию, хотя был такой замечательный солнечный денек, и вообще…

Кроме того, когда он сердился, у него действительно мысли становились еще вкусней…

Но не стоит забывать, что люди не саламандры. Если их обижать, они на это реагируют. Это забавно, но ведь у них тогда жизнь становится короче. Агни может видеть это. А ей хочется, чтобы Стар жил долго. Долго-долго. По-возможности, оставаясь Старом, а не превращаясь в какое-то идиотское божество.

Самым трудным было понять, что такое день, а что такое ночь.

Зрение саламандры устроено не так, как человеческое — смотрите, у них и зрачков-то нет. Сплошная синь. Строго говоря, это и не глаза вовсе, а… ну, в общем, много чего. И глаза, и уши, и нос. Потому что кроме глаз и маленькой клыкастой пасти на треугольной мордочке ничего нет.

В общем, как нетрудно догадаться, саламандры света белого не видят. Темной ночи тоже. Зрение у них есть, но все им кажется совсем другим. Так что Агни стоило большого труда понять, почему время от времени люди начинают вести себя как деревья зимой — почти не шевелятся и молчат (ну, во всяком случае, не говорят членораздельно). Единственное различие: люди, в отличие от деревьев, во сне росли. По крайней мере, десятилетние мальчики.

Да, еще трудно было научиться откликаться на собственное имя. У нее ведь сроду имени не было. И привыкнуть к тому, что время так быстро несется мимо — до сих пор Агни время вообще измерять не приходилось. Она просто жила и жила… только иногда становилось холодно и приходилось залезать в деревья, чтобы дождаться тепла. Некоторых саламандр деревья не терпели, выгоняли прочь. Такие сбивались в стаи, но все равно чаще всего в итоге погибали. Агни повезло — то ли она деревья выбирала хорошо (ящерка особенно любила клены: они все были самолюбивые, но в глубине души добрые), то ли умела нравиться, но с ней ни разу такого не случилось. Хотя холодов Агни пережила множество. Может быть, сто. Может быть, двести. Счет — это была еще одна захватывающая штука, которой саламандра научилась от людей. Она очень любила считать — тем более что при желании могла восстановить в памяти все, что угодно, и сосчитать, скажем, количество съеденных ею за всю жизнь мышей — и всякий раз получала немного разный результат.

Определенно, все эти вещи — смена дня и ночи, имена, счет — делали жизнь людей осмысленной. Агни никогда не понимала, зачем им за это цепляться, когда можно просто всласть поноситься по мягкой траве или вздремнуть в каком-нибудь дереве, но мирилась с тем, что им это непременно надо, а то они сходят с ума и постепенно хиреют. Кроме того, если подумать, ей люди по-настоящему помогли…

Это случилось, когда Агни поняла, что стареет.

Саламандры, как уже было сказано, времени не чувствуют. Но однажды они понимают: все, конец. Воздух перестает быть сладким, огонь — вкусным, а мыши — забавными. Никуда не хочется бежать, ничего делать, и даже превращаться в Праздничную Ночь в человеческое существо или, скажем, в белую лань, и заманивать путников в лес на жертвоприношение тоже не очень хочется, хотя, казалось бы, что может быть веселее?… Тогда одно из двух: либо ты не найдешь ранней осенью, пока они еще сговорчивые, дерева на зиму, останешься одна-одинешенька и тебя заметет снегом, либо ты попадешься на зуб лисе, потому что тебе даже сдачи этой животине давать не захочется. А, ну еще единорог какой может наступить из жалости, чтоб не мучилась. Но это редкость. Единороги, вообще, довольно флегматичные, лишний раз не вмешаются… только людей они ненавидят лютой ненавистью.