Анатолий Жуков - Необходимо для счастья

• Название: Необходимо для счастья
• Автор: Анатолий Жуков
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1986

Перу Анатолия Жукова принадлежит немало произведений, получивших признание читателей и литературной критики. Рассказы, составившие нынешнюю книгу автора, объединяются в единый цикл темой ответственности человека в современном обществе. Писатель одинаково хорошо знает как городскую, так и сельскую жизнь, а создаваемые им человеческие характеры объемны и художественно убедительны.

---

Он тогда оставил велосипед на просеке и, углубившись с сыном в лес, который манил малыша яркими пичужками, порхающими в кустах, нашел просторную травяную полянку, где было много клубники. Малышу скоро надоело нагибаться за каждой ягодкой, и он лег на траву и ползал, открывая попутно мир букашек, муравьев, червей, пока не заполз далеко в кусты. Как же испугался отец, когда увидел, что его малыша нет на поляне, как бегал тогда, обшаривая каждый куст, и как радостно рассердился, когда увидел, что малыш спрятался за высокий пень и не откликается, хитро прислушивается, ждет, когда его отыщут.

Их обдало теплым потоком воздуха, электричка с грохотом подкатила к платформе и замерла, готовно раздвинув створчатые двери.

Вагон был почти пустой, сын прошел вперед, заметив с улыбкой, что так им придется меньше ехать: на несколько метров Москва ближе.

Они заняли первое кресло, и сын спросил:

— Пап, а помнишь, как мы ездили на лодке удить рыбу, вымокли и потом на берегу пили водку? Стакана у нас не было, и ты выскоблил ножом мякоть помидора и наливал в него водку нам с Колькой.

— Да, — ответил отец, — оригинальные были рюмочки. Последнюю ты выпил, а потом съел и саму рюмку на закуску. («Не надо было тогда давать им водки, рано еще, лет одиннадцать ему было, а Коле и того меньше, но они промокли и могли простудиться».)

— Тогда тебе было двадцать девять, — сказал сын, — и ты рвался к большой журналистике, а я к самолетам. Всегда рисовал их, читал книжки о летчиках, любил смотреть на пролетающие самолеты. Вряд ли ты помнишь это.

Отец засмеялся:

— В самом деле не помню. Прости.

— Бог простит. Днем ты мотался по району на редакционном мотоцикле, ночью читал или писал, а по выходным пропадал на рыбалке. Только там мы тебя и видели. Вручишь нам удочки, сам возьмешь узелок с обедом, весла — и на Волгу.

— А помнишь, как я учил тебя ездить на мотоцикле?

— Еще бы! Я тогда уж окончил третий класс и любил машины.

— Это у тебя от деда, любовь к машинам… Он погиб в самом конце войны. Вы бы с ним подружились. Он был такой чуткий, интересный…

— Я тогда быстро научился.

— Да, быстро. Только рукам твоим было далеко до руля, и я посадил тебя на топливный бак, а сам был на сиденье.

— Я помню. Сначала ты объяснил мне все на месте — сцепление, переключение передач, правила поворотов и обгонов, — а потом я сидел на баке и держался за руль, как дублер, как второй пилот, и ждал, когда ты передашь мне управление.

— На втором круге я тебе уже передал. Сначала мы сделали большой круг по новостройке к заливу и рыбацкому поселку, а потом обогнули школу, и, когда поехали мимо нашего дома к пристани, тут уж ты вел сам. Если бы ты не ездил так хорошо на велосипеде, ты на мотоцикле не смог бы научиться так быстро.

— А ты сидел позади и держался за мои бока. Вернее, поддерживал. И все говорил, чтобы я не торопился. А мать глядела на нас от палисадника и потом ругала тебя: мол, не дело ты затеял, рано, убьешь ребенка, остановись…

— Она потому ругалась, что незадолго до этого дня я катал вечером Кольку и мы сбили пьяного рыбака. Он ехал на велосипеде навстречу и повернул налево, пересек наш путь, а о правилах, видно, не подумал: какие правила для пьяного…

— Колька мне рассказывал. Он ведь тогда перелетел через тебя, когда рыбак неожиданно повернул и угодил прямо под мотоцикл, а ты перелетел через руль и сразу кинулся к Кольке, а потом вырвал ключ зажигания и стал крыть рыбака.

— Не сдержался, каюсь. Слишком уж он был бестолковый.

— Платформа метро «Ждановская», — весело объявил динамик. — Следующая — Вешняки. Граждане пассажиры, не забывайте в вагонах свои вещи.

Поезд стал у новенькой станции метро, щелкнули и зашипели открываемые двери.

— Может, поедем в метро? — спросил отец.

— А двадцать копеек пропадут, — улыбнулся сын. — Это тебе можно, а я еще на курсантском бюджете, первая зарплата будет только через месяц.

Опять зашипели и щелкнули двери, вагон мягко качнулся, и станция метро уплыла назад.

— Вам неплохо платят, — сказал отец. — И на пенсию можно выйти раньше.

— Вроде бы рановато о пенсии.

— Кому как. В сентябре исполнилось двадцать пять лет, как я работаю. С четырнадцати лет.

— И журналистика уже надоела?

— Вроде пока нет. На рыбалку бы сейчас закатиться… Помнишь, как прошлый год мы удили карасиков на Цне?

— Конечно. Здорово ты приладился их таскать. А какие рассветы там, речка какая! И желтые кувшинки горят на воде, и белые лилии… Только мне показалось, что Валентина Николаевна была не в восторге от моего приезда.

— Это тебе показалось. И потом, она ведь с утра до вечера занималась экспедиционными делами, квартира частная, а хозяйка — ты заметил, наверное, — не из приветливых.

— Да, старуха строгая. И здоровенная, как драгун. Стоит у двора и спрашивает каждого проходящего: «Ты куда?.. Ты откуда?.. Что в сумке?..» Смешна-ая старуха.

— Много она крови попортила. И в основном жене. К тому же и Надя доставляла хлопот. Понравилась тебе Надя?

— Ничего девчонка, шустрая. Ей уже пять лет?

— Пять. Ты заканчивал школу, когда она родилась.

Разговор подошел к такой точке, когда лучше не продолжать. И они замолчали. Сын вспомнил, что год рождения этой девочки, наполовину сестры, был, пожалуй, самым беспокойным в его жизни. Да и не только тот год. И предыдущие два года отец приезжал уже отчужденным, мать встречала его, как гостя, и не столько радовалась, сколько нервничала, и они с Колькой не могли понять, что происходит. Даже в тот год им ничего не говорили, хотя где-то далеко от села уже должна была родиться Надя, шустрая девочка, наполовину сестра, что она уже родилась, когда отец уезжал в последний раз, и как-то странно было услышать потом, что у них нет отца, когда он был и любил их по-прежнему, если не больше. Пожалуй, даже больше, потому что он стал внимательней к ним, бережней и всегда рад был их видеть.

А отец вспомнил, как встречал сына ранним утром на Казанском вокзале. Он приехал туда вместе с Валей, получив телеграмму от той жены, матери его двух ребят. Перрон вокзала был непривычно пустынен, электрички еще не ходили, и, когда по радио было объявлено о прибытии поезда из Ульяновска, Валя отошла под фонарь на платформе, а он, один, стал ждать, заглядывая в лица прибывших пассажиров. И когда увидел сына, худого еще подростка, — он тогда только закончил восьмой класс, — сразу бросился к нему, забыв обо всем на свете, обнял за плечи и тут почувствовал на себе взгляд со стороны, зовущий, требовательный. Он уже знал, откуда этот взгляд, обернулся к фонарю и в его тени увидел Валю, такую близкую, родную и одинокую, что хотелось броситься туда и вывести ее на свет, но одной рукой он обнимал сына, тоже родного, близкого и одинокого в большом городе, а в другой нес его чемоданчик. И он прошел мимо фонаря, мимо нее, будто разорванный надвое, ощущая глубокую боль не оттого, что разорван, а оттого, что каждая часть живет отдельно и их нельзя, невозможно соединить. Интересно, понимала ли она тогда его состояние или не понимала? Вероятно, все-таки понимала. Будь она не такой чуткой, все было бы проще…

— Электрозаводская. Следующая — Москва. Граждане, будьте внимательны, переходите улицу в установленных местах, берегите свою жизнь!

— Пап, а помнишь, как ты приезжал в училище, когда у меня гостил Колька? Неплохо мы погуляли, правда?

«Молодец, что перескочил через эти годы. Перескочил, но не забыл, а хорошо бы их забыть обоим. Всем бы забыть о них».

— Неплохо, — сказал он. — И купались почти целый день, и на пароме прокатились. Смешной у вас паром, допотопный.

— Зато безотказный. Стоишь на мостках, перебираешь канат и плывешь. Сам двигатель, сам пассажир. А над тобой «Яки» летают.

— Городишко у вас тихий, скучный.

— Жалко все равно. Девчонка там есть… Славная такая девушка, провожала меня. Вот теперь осталась одна. — И посмотрел отцу в глаза, пристально посмотрел, испытующе.

— Не знаю, — сказал отец. — Лучше бы не торопиться в таком деле. Ранние браки часто бывают неудачными.

А сын не отводил взгляда, не деликатничал, дело было нешуточное. «Значит, твой первый брак был неудачен, значит, мы с Колькой родились по ошибке, да? Почему же тогда ты любишь нас, почему с теплотой говоришь о нашей матери?» И с улыбкой поддразнил:

— А если это любовь, пап?

— Если это любовь, решай сам. — И чуть было не сказал, что в таких делах он не советовался, решал, но вовремя спохватился: его сразу встретит новый безмолвный вопрос, а возможно, этот вопрос прозвучит и вслух — не очень-то они с нами церемонятся. Как, впрочем, и мы когда-то.

— Ладно, — сказал сын, — не сердись, я уже решил. Просто мне хотелось знать твое мнение.

Вот-вот, он решил, а как — это уж тебя не касается, в свое время узнаешь. И глядит с торжеством, весело: ну как, мол, папочка, здорово я тебя прижал?