Себастьян Фолкс - Возможная жизнь

• Название: Возможная жизнь
• Автор: Себастьян Фолкс
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-905891-78-6

Бывает, что человек, с которым никогда не встречался, или место, где никогда не был, странно кажутся нам знакомыми. Умом мы понимаем, что это невозможно. А сердце настаивает на своем…

Порой, когда мы почти верим, что наша жизнь не лишена смысла, глупая случайность смешивает карты и обрывает сюжет. А иногда та же случайность заставляет нас ощутить присутствие чуда и осознать свое предназначение.

Об этом – новая книга британского писателя Себастьяна Фолкса, автора мирового бестселлера «И пели птицы…». Пять новелл, соединенных в подобие симфонии, повествуют о пяти разных судьбах. Персонажи романа живут в разные эпохи и принадлежат к разным кругам общества. Присоединяясь к бойцам французского Сопротивления, английский филолог Джефф Тальбот не знает, что его ждет ад немецкого концлагеря. Лондонский оборванец Билли попадает в викторианский работный дом, но потом «выбивается в люди». Итальянский невролог Елена Дюранти на исходе XXI века совершает открытие мирового масштаба, доказав, что человеческое «я» имеет физическую природу. Темная крестьянка Жанна из французской деревни и в наполеоновскую эпоху живет в плену средневековых предрассудков. Блистательная Аня Кинг, автор и исполнитель песен в стиле фолк, производит фурор в Америке 1960-х… Но откуда у Елены статуэтка Мадонны, принадлежавшая Жанне? Что это за таинственный источник, из которого Анна черпает свои пронзительные образы? И какими неисповедимыми путями ее возлюбленный, рок-гитарист Джек, оказывается в старом викторианском работном доме?

---

Себастьян Фолкс Возможная жизнь

Sebastian Faulks

A Possible Life

Copyright © Sebastian Faulks 2012

Иллюстрация на обложке: © Tina Hillier

© С. Ильин, перевод на русский язык, 2015.

© Перевод, оформление, издание на русском языке. Издательство «Синдбад», 2015.

Посвящается Лоренсу Юлтену

О, как мы лжем…

Часть I Другой человек

Предполагалось, что Джеффри Тальбот выучится на филолога, однако в университете он занимался по большей части спортом. Дважды он попадал в первый состав крикетной сборной, однако в центральном матче на стадионе «Лордз» его место занял «Крошка» Трембат, не человек – глыба, еще тогда замеченный ланкаширскими букмекерами. Что касается регби, то хотя стремительные отборы мяча, которыми Джеффри блистал в студенческих играх, и принесли ему право выступать за университет против «Рослин-Парка», но на «Туикенем» фланкером тем не менее отправился бакалавр из Родезии.

Джеффри эта двойная неудача нимало не удивила. Гемпширская школа без пансиона внушила своим ученикам, что в жизни им придется довольствоваться средними ролями. Отец Джеффри спекулировал на Лондонской фондовой бирже и надеялся, что сын, выучив языки, попадет когда-нибудь на дипломатическую службу. Мать, уроженка Лиможа, никаких честолюбивых надежд насчет Джеффри не питала: главный интерес ее жизни состоял в разведении породистых такс, вследствие чего дом Тальботов близ заповедника Твайфорд-Даун вечно наполняло щенячье тявканье.

Окончив университет, Джеффри заглянул в комиссию по распределению, где джентльмен с трубкой выдал ему брошюрки «Шелл» и «Империал Тобакко».

– Вид у вас импозантный, – сказал он. – Думаю, сможете сделать карьеру в промышленной сфере.

– А как насчет дипломатической службы?

– Ну, против высшего спортивного образования там возражать не станут, – да о нем и спрашивать не станут, – а вот экзамен у них каверзный.

И вот в сентябре 1938 года после череды неудач Джеффри очутился в одной из ноттингемпширских начальных школ для мальчиков, где ему предстояло преподавать французский, латынь и элементарную математику. Директор школы побеседовал с ним в конторе лондонского агентства по подбору учителей и нанял, не сходя с места.

Привокзальное такси проехало через предместья шахтерского городка, а затем по мере приближения к Крэмптону с дороги открылся вид на поросшие дубами и буками холмы. Школа стояла на возвышенности, над речкой с быстрым течением – притоком Трента; такое расположение и одинокая кирпичная башенка делали ее, что называется, командной высотой; сложенные из серого камня стены школьного здания оплели ползучие растения, а окна были стрельчатые, с каменным средником и свинцовым переплетом. Супруга директора, миссис Литтл, отвела Джеффри наверх, в выделенное ему жилище. Это была женщина на седьмом десятке, и пахло от нее лавандовой водой и мятой.

– Комната невелика, – сказала миссис Литтл, – однако холостякам выбирать не приходится. Мальчики возвращаются завтра, но сегодня к шести в столовой подадут чай, и вы сможете познакомиться с коллегами. Насчет ужина похлопочите сами. Выпивать в здании школы не разрешается, однако против посещений «Герба Уитби» директор не возражает.

Единственное в комнате подъемное окошко выходило в парк, больше похожий на лес. В комнате имелся комод, неглубокий стенной шкаф с перекладинкой для вешалок, книжный шкаф на четыре полки и узкая кровать. Когда дом принадлежал богатому семейству, подумал Джеффри, здесь спала горничная. Обстановка комнаты, казалось, диктовала распорядок предстоящей жизни. Полки книжного шкафа необходимо будет заполнить, а читать он будет при свете вечернего солнца, сидя вот в этом кресле, покрытом просторным чехлом в цветочек; он попросит университет прислать его книги и даже, может быть, перечитает Шиллера и Расина; да, пожалуй, и в городке найдется библиотека, выдающая книги на дом. Он и представить себе не мог, что станет школьным учителем, однако теперь эта роль ощущалась такой же легкой, как черная мантия, которую он повесил на дверь.

Разговор с директором Крэмптонского аббатства получился недолгим. Капитан Литтл, высокий седой мужчина в роговых очках, одно стекло в которых было затемнено, дал понять, что главная задача Джеффри – повысить уровень игры школьных спортивных команд. «Знаете, родители надеются, что мы хоть несколько матчей выиграем, – сказал он. – Мы уж двадцать с лишним лет не брали верх над „Бирвуд-Холлом“».

Достав из чемодана единственный костюм и запасную твидовую куртку, Джеффри решил прогуляться по территории. Под дубом, росшим рядом с крикетным полем, он наткнулся на деревянную скамью с табличкой «Дж. Д. Фармингтон, 1895–1915». «Сражение при Лосе, – подумал он. – Может быть, угрюмость капитана Литтла и его незрячий глаз как-то связаны с войной?» Отец Джеффри воевал во Франции пехотинцем, но о войне ничего не рассказывал, разве что бормотал про газы, заходясь в приступе кашля, да пренебрежительно высказывался о немецких собаках жены.

Джеффри взглянул направо, где площадка вплотную подходила к деревянному павильону. И представил себе, как открывающие игру бэтсмены выходят, нервничая, в центр поля, чтобы попасть под обстрел первых боулеров «Бирвуд-Холла». Всего несколько недель назад и сам он выходил вот так сырым гилфордским утром навстречу Альфу Гоуверу и его зятю Эдди Уотсу из Суррея – и взял всего двенадцать мячей, да еще и получил болезненный удар в предплечье. Джеффри не знал, хватит ли его знаний о регби и крикете, чтобы стать хорошим тренером, но настроить дюжину мальчишек на борьбу вряд ли так уж трудно.

Маленькое футбольное поле окаймляли деревья. В их кронах возились дикие голуби и шумные дрозды. Поколение за поколением приходят и уходят в подобные места, думал Джеффри; в распахнутые парадные двери, обитые железом, с крепкими железными засовами, вбегают мальчишки, и каждый думает, что только с ним приключилась такая беда – он разлучен с матерью и домом и угодил под власть непонятных правил, – и каждый надеется, что скоро все это неприятное как-нибудь пройдет. Ребенок и вообразить не может, что его переживания вовсе не уникальны и что со временем они выродятся в нечто и вовсе безличное – так же, как его слезы, испарившись, станут частью облаков. Джеффри любил поэзию и втайне мечтал научиться писать стихи в духе Руперта Брука, однако плодов своих студенческих усилий никому не показывал, даже друзьям по собиравшемуся раз в неделю читательскому клубу «Марвелл».

Когда он направился обратно к школе, чтобы выпить чаю, задул легкий ветерок; Джеффри шел к террасе по кривой, нелепо вымощенной дорожке и думал о том, что вот сейчас ему предстоит знакомство с опытными представителями его новой профессии. Толкнув высокие дубовые двери столовой, он увидел длинный стол, часть которого покрывала скатерть в красную клетку. В столовой никого не было; Джеффри вошел и уселся в блеклое кресло. Из распахнутых дверей кухни появилась всклокоченная женщина в синем комбинезоне. Она принесла тарелку и молча поставила перед Джеффри: две разогретые сардинки на половинке ломтика поджаренного хлеба. Затем взяла со стола чайник и налила полную чашку красновато-коричневого чая. Джеффри, успев проголодаться, пока ехал из Гемпшира, быстро расправился с сардинами и задумался, хватит ли их ему до конца дня. Он уже собрался покинуть столовую, когда двери распахнулась снова и вошел лысый мужчина в твидовом костюме и коричневых брогах на толстой резиновой подошве.

Вошедший протянул руку и представился:

– Джеральд Бакстер. Классическая литература и крикет в младших классах.

Женщина принесла сардины и ему.

– Спасибо, Элси, – сказал Бакстер. А когда она удалилась на кухню, сообщил, понизив голос: – Их тут в сумасшедшем доме набирают. Вы, наверное, видели его, когда ехали с вокзала. Старый местный приют для умалишенных. Они вполне безобидны. Если не считать одной – влюбилась в нашего математика и попыталась проткнуть его церемониальной шпагой, что висит у нас над камином. Но это еще до меня было. В паб заглянуть не желаете?

– А это разрешено?

Бакстер улыбнулся. Зубы у него были желтые, а один клык оказался жутковато-черным.

– Старушка Литтл вас уже предостерегла? Нет, это вполне в порядке вещей. Просто не надо соваться в «Зайца и гончих», чтобы не напороться на Долговязого Джона. Он с нижними чинами не бражничает.

– Долговязый Джон?

– Наш директор. Прозван в честь Долговязого Джона Сильвера.

И Бакстер прикрыл ладонью глаз, изобразив пирата.

«Герб Уитби» находился в пятнадцати минутах ходьбы вниз по склону. Ресторанный зал оказался большой безликой комнатой с несколькими раскрашенными фотографиями старых автомобилей на стенах и маленьким угольным камином; по другую сторону раздаточной виднелся бар, в котором мужчины в кепках пили темное пиво без пены. Джеффри понял, почему мистер Литтл предпочитал «Зайца и гончих» с окнами, застекленными донышками бутылок, и разноцветными фонариками.