Джордж Макдональд - История Фотогена и Никтерис

• Название: История Фотогена и Никтерис
• Автор: Джордж Макдональд
• Жанр: Прочая детская литература

---

Макдональд Джордж История Фотогена и Никтерис

I. УЭЙТО

Жила некогда ведьма, пожелавшая знать все. Но чем ведьма мудрее, тем сильнее расшибает себе голову о вставшую на пути преграду. Звали ее Уэйто, и в мыслях ее царил волк. Ничто не внушало ей любви само по себе — только любопытство. От природы она не отличалась жестокостью; жестокой сделал ее волк.

Уэйто была высокой и стройной, белокожей и рыжеволосой, и в черных глазах ее вспыхивало алое пламя. Порою сильное, статное тело ее сводила судорога, она падала на четвереньки и сидела так некоторое время, дрожа крупной дрожью и глядя через плечо, словно волк, покинув ее мысли, прыгнул ей на спину.

II. АВРОРА

У ведьмы гостили две дамы. Одна из дам состояла при дворе; муж ее в ту пору отбыл в далекие края с важной миссией. Вторая, молодая вдова, недавно потеряла мужа и с тех пор ослепла от горя. Уэйто разместила гостей в разных частях замка, так что дамы не подозревали о существовании друг друга.

Замок стоял на склоне холма, что плавно понижался, переходя в узкую долину: сквозь нее, по каменистому руслу, неумолчно журча, струилась река. Высокие стены, окружившие сад, пересекали реку и заканчивались на другом берегу. На каждой стене было по двойному ряду зубцов, а между ними неширокий проход.

Леди Аврора занимала просторные апартаменты из нескольких комнат на самом верхнем этаже замка, с окнами на юг. Окна эркера выдавались над садом; оттуда открывался великолепный вид на реку — вверх по течению, вниз по течению, и на противоположный берег, на крутой, но невысокий склон долины. Вдалеке высились снежные вершины. Аврора нечасто покидала свои покои, однако скучать ей не приходилось: к ее услугам были просторные, полные воздуха залы, великолепный пейзаж и небеса, избыток солнечного света, музыкальные инструменты, книги, картины и занятные безделушки, а также и общество Уэйто, что умело изображала обворожительную хозяйку. Ела гостья оленину и дикую птицу, пила молоко и светлое, пронизанное солнцем, искристое вино.

Бледно-золотые волосы Авроры волной струились по плечам, кожа была светлой, но не белоснежной, как у Уэйто, а глаза — синее небесной синевы; черты лица — тонкие и выразительные, губы — крупные и безупречной формы, а в уголках губ затаилась улыбка.

III. ВЕСПЕР

Позади замка холм поднимался совершенно отвесно; северо-восточная башня примыкала к скале и сообщалась с подземными пещерами. Ибо в камне таились залы, известные только Уэйто и ее доверенной служанке по имени Фалька. Бывший владелец замка выстроил эти покои по образцу гробницы египетского царя, и, возможно, с той же целью, ибо в центре одного из залов возвышалось нечто, весьма похожее на огороженный стеной саркофаг. Барельефы и прихотливая роспись украшали стены и своды. Здесь ведьма разместила слепую даму, а звали ее Веспер. Длинные, темные ресницы затеняли ее черные глаза; нежная, чистейшего оттенка кожа напоминала потемневшее серебро; иссиня-черные волосы, шелковистые и прямые, обрамляли прекрасное лицо; точеные черты печаль не сделала краше, но сделала милее; вид ее без слов говорил о том, что Веспер хотелось бы прилечь и уже не вставать. Дама не подозревала, что живет в гробнице, хотя удивлялась, что рука ее не нащупывает окна. В подземных залах повсюду стояли диваны, обитые роскошнейшим шелком, нежным, как щека самой обитательницы подземелья, а ковры с густым ворсом были столь плотны, что Веспер могла расположиться на покой где угодно — как то и подобает в могиле. Там было тепло и сухо, искусно проделанные отверстия обеспечивали приток свежего воздуха, так что в катакомбах не хватало только солнечного света. Ведьма поила гостью молоком, и вином, темным, как карбункул, и подавала на стол гранаты, и пурпурный виноград, и птицу болот; и наигрывала для нее печальные мелодии, и заставляла звучать жалобные напевы скрипок, и рассказывала ей грустные сказки, создавая вокруг леди Веспер атмосферу умиленной скорби.

IV. ФОТОГЕН

Со временем желание Уэйто исполнилось, ибо ведьмы часто получают желаемое: у прекрасной Авроры родился славный малыш. С восходом солнца мальчуган открыл глаза. Уэйто тут же унесла его в отдаленную часть замка и убедила мать, что мальчик вскрикнул только раз и умер при рождении. Вне себя от горя, Аврора покинула замок, как только к ней вернулись силы, и Уэйто больше не приглашала ее к себе.

Теперь ведьме предстояло позаботиться о том, чтобы дитя не знало тьмы. Посредством упорных упражнений Уэйто приучила мальчика не смыкать глаз днем и не просыпаться ночью. Ведьма убирала с глаз его все черное, оберегая его взор даже от тусклых цветов. По возможности ведьма и тени не давала на него упасть, ни на миг не теряя бдительности, словно тени были живыми существами, способными повредить малышу. Весь день дитя купалось в слепящем солнечном свете, в тех же просторных покоях, что некогда занимала его мать. Уэйто приучала мальчика к солнцу до тех пор, пока он не сделался закаленнее темнокожего африканца. Каждый день, в самый знойный час, ведьма раздевала малыша и клала под палящие лучи, чтобы он зарумянился, словно персик, и мальчик наслаждался живительным теплом и не позволял одеть себя снова. Призвав на помощь все свои познания, ведьма сделала его мускулы сильными, упругими и чуткими, — чтобы душа мальчика (со смехом говорила Уэйто) заключалась в каждом волокне, заполняла каждую клеточку и пробуждалась, едва позовешь. Волосы его пламенели алым золотом, но глаза со временем потемнели и стали черными, как у леди Веспер. То был веселый, жизнерадостный мальчуган, неизменно смешливый, неизменно любящий: сейчас пылал яростью, а в следующее мгновение снова хохотал от души. Уэйто назвала его Фотоген.

V. НИКТЕРИС

Пять или шесть месяцев спустя после рождения Фотогена темноволосая леди тоже разрешилась ребенком: в лишенной окон гробнице слепой матери, в глухую полночь, при неясном свете алебастровой лампы во тьму со слабым криком явилась девочка. И, едва она родилась для этого мира, Веспер родилась для мира иного, и ушла в пределы столь же неведомые ей, как этот мир — ее дочери, которой еще предстояло родиться заново для встречи с матерью.

Уэйто назвала ее Никтерис, и девочка выросла во всем похожая на Веспер — во всем, кроме одного. Та же смуглая кожа, темные ресницы и брови, темные волосы и нежная грусть во взгляде; но глаза ее были глазами Авроры, матери Фотогена, и если по мере того, как девочка становилась старше, глаза темнели, то лишь приобретая более глубокий оттенок синевы. Уэйто при помощи Фальки заботилась о ней как могла — то есть в соответствии со своим замыслом, — главная цель которого заключалась в следующем: девочка не должна была знать иного света, кроме света своей лампы. Так ее зрительные нервы и все органы зрения увеличились в размерах и обрели повышенную чувствительность, а глаза можно было бы счесть чрезмерно большими. В обрамлении темных волос, под темными бровями, они казались двумя просветами в затянутом облаками ночном небе, отблеском вышних сфер, где живут звезды, а не тучи. Это было хрупкое, печальное создание, и никто в мире, кроме тех двоих, не подозревал о существовании маленькой летучей мышки. Уэйто приучила ее спать в течение дня и бодрствовать в течение ночи. Она давала девочке уроки музыки, в которой сама не знала себе равных — но дальше этого образование Никтерис не шло.

VI. КАК РОС ФОТОГЕН

Долина, в которой стоял замок Уэйто, представляла собою скорее глубокую впадину на поверхности равнины, нежели лощину среди холмов, потому что там, где обрывались крутые склоны, к северу и к югу раскинулось широкое, бескрайнее плато. Там росла пышная трава и цветы, и тут и там поднимались рощи, удаленные колонии великого леса. В целом мире не нашлось бы лучших охотничьих угодьев, чем эти травянистые равнины. Там паслись бессчетные стада горбатых и гривастых диких лошадей, созданий небольших, но свирепых, а также антилопы и гну, и миниатюрные косули, в то время как в лесу кишели хищные звери. Леса и равнины в изобилии снабжали замок дичиной. Во главе охотников замка стоял славный ловчий по имени Фаргу; ему-то ведьма и передала своего воспитанника, когда Фотоген подрос и сама она уже ничему не могла его научить. Фаргу охотно взялся наставить мальчика всему, что знал сам. Он пересаживал Фотогена с одного пони на другого, по мере того, как тот взрослел, и каждый новый пони оказывался крупнее и норовистее предыдущего; со временем мальчуган дорос до коня, и переменил их немало, так что вскорости мог укротить любого скакуна тамошних краев. Точно так же Фаргу научил своего подопечного обращаться с луком и стрелами, каждые три месяца подменяя лук более крепким, а стрелы — более длинными, и вскорости Фотоген научился бить в мишень без промаха, и даже с седла. Ему едва исполнилось четырнадцать, когда мальчуган подстрелил первого буйвола, что вызвало немалое ликование как среди охотников, так и во всем замке, потому что и в замке Фотоген был всеобщим любимцем. Каждый день, едва всходило солнце, он выезжал на охоту и, как правило, проводил в полях целый день. Уэйто дала Фаргу один-единственный наказ, а именно: ни в коем случае и ни под каким предлогом Фотогену не дозволялось задерживаться за пределами замка вплоть до заката; мальчуган должен был возвращаться заблаговременно, так, чтобы приближение сумерек не вызвало в нем желания поглядеть, что произойдет потом. Этому наказу Фаргу свято следовал, ибо хотя он не дрогнул бы при виде целого стада разъяренных буйволов, несущихся через равнину прямо на него, в то время как в колчане у него не осталось ни одной стрелы, он панически боялся свою госпожу. Когда ведьма обращала на него свой взгляд, у Фаргу, по его же собственным словам, сердце в груди обращалось в золу, а в венах струилась не кровь, но молоко и вода. Так что, по мере того, как Фотоген взрослел, Фаргу преисполнялся страха, потому что с течением времени обуздывать юношу становилось все труднее. Фотоген был настолько полон жизни (пояснял Фаргу к вящему удовольствию своей госпожи), что напоминал скорее ожившую молнию, нежели человеческое существо. Мальчуган не ведал, что такое страх — но не потому, что никогда не смотрел в лицо опасности: однажды дикий кабан нанес ему рваную рану острым, как бритва, клыком, однако юноша разрубил зверю хребет одним ударом охотничьего ножа, прежде чем Фаргу подоспел на помощь своему воспитаннику. Фотоген на всем скаку направлял коня в стадо буйволов, вооруженный только луком и коротким мечом, или пускал стрелу в стадо и мчался вслед за нею, словно чтобы вернуть упущенный дротик, и довершал начатое точным ударом копья, прежде чем раненое животное успевало понять, куда рвануться. В такие минуты Фаргу с ужасом думал, что случится, когда его подопечного поманят за собой пятнистые леопарды и рыси с острыми, как ножи, когтями, коих немало водилось в ближнем лесу. Ибо мальчуган был настолько закален солнцем, с самого детства вбирая в себя его живительную силу, что на любую опасность взирал свысока, гордясь собственной отвагой. Засим, когда Фотогену пошел шестнадцатый год, Фаргу дерзнул умолять Уэйто о том, чтобы она сама объявила юноше свою волю и сняла ответственность с него. Легче обуздать рыжегривого льва, чем Фотогена, жаловался ловчий. Уэйто призвала юношу к себе и в присутствии Фаргу наложила на него запрет: не задерживаться за пределами дворца до тех пор, когда ободок солнца коснется горизонта. Наказ свой ведьма сопроводила намеками на последствия, намеками весьма туманными и потому еще более жуткими. Фотоген почтительно выслушал, но, поскольку не ведал ни страха, ни соблазна узнать ночь, слова ведьмы остались для него пустым звуком.