Сулейман Велиев - Узлы

• Название: Узлы
• Автор: Сулейман Велиев
• Жанр: Русская классическая проза

---

Акоп понятливо хмыкнул. Сирануш замахала руками в ответ на немой вопрос Васифа.

- Такой же! Все такой же, каким был в молодости, - гордый. Удивлять людей любит. Все шутки шутит.

- А что? Значит, душой молод, - заметил Васиф. Бахши вернулся и с гордостью поставил на стол глиняный кувшин в белесом налете паутины.

- Вот. Двенадцать лет хранил.

- Мама же сказала, - улыбнулась Женя. - Подумать только. Двенадцать лет!

- Дорогой Васиф, бог свидетель, берег как зеницу ока в подвале среди инструментов. Все боялся: попадется на глаза Акопу, вмиг разделается. А чем бы тогда я встретил дорогого гостя?

Тем временем Женя со свекровью успели заставить стол шипящей глазуньей, колбасой и маринованными баклажанами - коронным блюдом тетушки Сирануш.

- Садитесь, садитесь. Это только закуска, дорогой, - обратилась Сирануш к Васифу. - Настоящий пир устроим завтра.

Бахши терпеливо ждал, пока Акоп наполнит бокалы. И наконец, строго оглядев близких, сказал:

- Я хочу рассказать интересную историю этой водки. Ты, наверное, не знаешь, Васиф. Она приготовлена из вашего тута. Было у твоего покойного отца дерево. Плодородное на редкость, урожая не соберешь. Он, бывало, смотрит, как мальчишки облепят ветви, и говорит: хоть бы ты, Бахши, что-нибудь придумал... Пропадает сколько. Ну я и набрал однажды ведер десять. А потом дома два кувшина водки сделал. Отец твой покойный не пил ведь... Но я его один раз заставил. Это когда заболел он малярией. Сколько ни лечили, не помогало. И вот взял я, налил в пузырек этой водки, пошел к больному. "Слушай, говорю, Быглы-ага, большие деньги я отдал за это редкое лекарство. Сам профессор сказал: примешь - как рукой лихорадку снимет. Только надо сразу. Раз - и все". Отец твой поморщился. "Не надо, говорит, температура уже падает". - "Что ты, Быглы-ага, - говорю. - Эта проклятая болезнь так просто не оставляет человека. И потом, я столько заплатил! Обижусь". Он поверил. Одним глотком ахнул. И слезы из глаз. А сам мне кулаком машет. Тут хмель его окрутил. Протрезвел, смотрю, не разговаривает со мной. Потом помирились. Но сколько я ни просил, он больше не стал пить. И однажды я разозлился, пристал к нему: "А на свадьбе сына ты что, тоже молоком будешь тосты запивать?" Он подумал и говорит: "Вот этой твоей тутовкой, от которой глаза на лоб лезут... Только, при условии, что ты будешь тамада". Вот поэтому я так хранил эту бутыль. Кувшин цел, а отца твоего нет среди нас... Бахши прослезился, поднял бокал.

- Слава богу, зато ты здесь, Васиф. Сердце мое ныло все эти годы. А сейчас будто занозу вынули. Недаром, значит, берег я эту бутыль.

Они чокнулись.

- Спасибо, дядя Бахши. Двенадцать лет - целая жизнь. Я не знал тогда, почем фунт лиха. А сейчас... Спасибо вам.

Бахши не стал возражать, когда Васиф в третий раз наполнил его бокал. Но Акоп строго посмотрел на отца.

- Хорошо, хорошо. Нечего на меня коситься. Сам знаю, что делаю. А за сердце ты не бойся. Когда человеку весело, болезнь даже из сердца уходит. В такое время оно не остановится, будь спокоен. Стучит, как станок-качалка. Такой день! Единственный сын друга нашелся. Сын Быглы-ага! Эх, что вы, мальчишки, понимаете? Быглы-ага... За ним рабочие в огонь и в воду шли. Он был настоящим человеком. Два лица не имел. И врагам и друзьям прямо в глаза смотрел. Во время армяно-мусульманской резни мы уцелели только благодаря дружбе с ним. В своем доме прятал он меня, очень рисковал. Если бы не он, давно мне в земле гнить. Братьями нас называли. А он мне роднее брата был. Все вы обязаны ему своей жизнью. И я, и ты, Акоп, и дети твои, и Женя.

- Отец, а Женя при чем тут? - рассмеялся Акоп.

- Молчи. Не смей шутить над этим! - гневно накинулся на сына Бахши. Ты лучше скажи: почему до сих пор не искал, не нашел Васифа?

Акоп чуть покраснел, сжал кулаки под подбородком.

- Что? Молчишь?

- Это было невозможно, отец.

Из-под густых бровей старика трезво и зло сверкали прищуренные глаза.

- Невозможно, говоришь? Скажи честно - струсил.

В последнее время старик стал резковат, как-то беспощадно прям в оценках. Вспыхивая, он быстро остывал и виновато заискивал перед обиженными. Переглянувшись с женой, Акоп поторопился заговорить с другом. Незаметно отставив в сторону пустой бокал отца, он поднялся, снял со стены фотографию в рамке.

- Слушай, Васиф, мне иногда кажется, суеверным я стал. Помнишь? Это мы в пионерском лагере снимались. Я потом увеличил сам. Вот, веришь, только недавно смотрел на карточку, вспоминал друзей, Жене рассказывал. Пятеро не вернулись с войны. И ты пропал где-то. А сегодня ты "воскрес". Ну, не чудо, скажи? Почему именно вчера мы здесь, вот за этим столом, вспоминали тебя?

- Вчера и я о тебе думал, Акоп.

- Что ж, выходит, есть от сердца к сердцу невидимая связь? А Мустафу помнишь?

Акоп показал на круглоголового, большеротого мальчишку в тюбетейке.

- Конечно. Как же не помнить "сына революции"? Где он сейчас?

- Здесь, здесь! Секретарь парткома! Мастером работает. Вот обрадуется твоему приезду!

Васиф поднес фотографию поближе к свету, вгляделся в смеющиеся лица мальчишек с пионерскими галстуками поверх безрукавок. Только этот большеротый парнишка серьезен, досталось ему тогда от вожатого - на Шахдаг решил один влезть, волю проверить. Эх, Мустафа, Мустафа - "сын революции".

Отец Мустафы был известным в стране революционером. Шесть лет на поселении в Сибири прожил вместе с политзаключенными. А вернулся - снова начал борьбу. Жена у него была русская, Нина. Она телефонисткой работала. Красивая была у них любовь, говорят. Правда, не пришлось им пожить. Убил его двоюродный брат Абдулали, - хорошо заплатили ему заводчики за голову бунтаря. А через несколько месяцев у Нины родился сын. Она отдала ему самое ценное, что у нее оставалось, - славное имя мужа. Мальчика, как и отца, назвали Мустафой. Нина продолжала дело мужа до самого установления советской власти в Азербайджане. А маленького Мустафу с детства прозвали "сыном революции".

- Все вспоминаешь? - спросил Акоп. - Хорошо, что достойный человек получился из Мустафы. Тянутся к нему люди. Правда, злые языки брешут, что такое отношение из-за дяди. Дядька вроде большой пост в Москве занимает. Известный человек. Но сам Мустафа... Если спросишь об этом самом дяде, буркнет: "Не знаю". И все. Я, конечно, понимаю его. Не из тех Мустафа, что рады сидеть под крылом родственника. Своими силами живет человек. Это честнее, чем прохлаждаться в тени чужого дерева.

- Давай выпьем за Мустафу! - предложил Васиф.

Акоп наполнил бокалы.

- А мне? - несмело спросил старик.

Но Акоп только нахмурился. И Бахши, вздохнув, что-то ворчливо стал выговаривать жене.

- А этого узнал? - Акоп ткнул пальцем в красивого крепыша, что сидел, прижавшись плечом к руке пионервожатого.

- Еще бы! Балахан! Улыбается - рот до ушей. Шустрый был такой, помнишь?

- Ладно. О нем не стоит.

- Почему ты так? Просто счастливым, как говорится, в рубашке родился.

- Ну, счастливым его не назовешь, - Акоп нехорошо усмехнулся.

- Почему?

- Ты что? Не знаешь историю его женитьбы?.. Назиля ему проходу не давала. Сам знаешь, мужчина видный. Это сейчас живот отрастил. А тогда был парень, - девки сохли. Он и не смотрел в сторону Назили! Кого только она к нему не посылала. И родственников, и подруг. И вдруг - мы ушам не поверили женится! Женится на Назиле! Оказывается, он сватов в тот день послал, когда началась война. Отец же Назили тогда в военкомате работал! В общем, цели он своей достиг. Вот ты и четверо, кто не вернулся, вшей в окопах кормили, а Балахан новую квартиру отделывал. Поднимался тесть, тащил зятя. А ты говоришь: "В рубашке родился Балахан". Ну, хватит. Говорить о нем не хочу. Васиф поднялся.

- Не говори плохо о нем. Неприятно мне слушать. Все у тебя какое-то черно-белое. Плохой - хороший.

Акоп тоже встал. Руки его беспокойно заметались по столу, дотрагиваясь то до одного, то до другого предмета.

- Ах, тебе не нравится? А ты заметил, как он моргает глазами, когда произносит сладкие слова? Заметил? Вот каждое такое мигание - ложь, слышишь?

Васиф вспыхнул.

- Нет, нет. Дай договорить. Уж я - то его хорошо знаю. Одна история с алмазным долотом чего стоит. Алмазное долото - дефицит. Без него нет скоростного бурения. Как оно нужно было нам здесь в Кюровдаге! Я специально ходил к Балахану, доказывал. Если б ты видел, как он меня встретил в своем кабинете! Золотые горы обещал! Я вернулся успокоенный, заверил товарищей будет! Время идет - ничего. Ни долот, ни Балахана. Надо мной подсмеиваться начали. Ну мы с Мустафой пошли в ЦК. Сколько бумаги одной на докладные извели. Справились. Добились. Прислали нам долота эти. И вдруг звонок Балахан. С тебя, говорит, бахшыш. Просьбу вашу выполнил... Ну? Как тебе это нравится? На самом деле палец о палец не ударил. Просто учуял, куда ветер подул, и тут же примазался.

- Не знаю, не знаю, Акоп. - Васиф взял себя в руки, погасил вспышку. По-разному говорят о нем. Я вот с ним целую ночь провел. О многом говорили. И на другой день от чужого человека узнал, что матери моей, которая голодала в войну, умирала долго, трудно, только один Балахан помогал. И что бы ты ни говорил, этого я до конца своей жизни не забуду. Не обижайся, Акоп. Такое не зачеркнешь. И учти: сам-то он промолчал, ни словом не обмолвился.