Урсула Ле Гуин - Левая рука тьмы (сборник)

• Название: Левая рука тьмы (сборник)
• Автор: Урсула Ле Гуин
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-389-11383-1

Этот сборник – еще несколько загадок вселенной Хайнского цикла: закрытая для контактов планета в «Роканноне», захваченная пришельцами Земля в «Городе иллюзий», непримиримая вражда колонистов и туземцев в «Планете изгнания», уникальная физиологическая зависимость обитателей планеты Зима от лунного цикла в «Левой руке тьмы». Необычные миры, удивительные народы, сильные и страстные герои, оригинальные фантастические идеи и прекрасный литературный слог. Волнуя умы и завоевывая многочисленные награды, книги Урсулы Ле Гуин мгновенно становились классическими.

---

Тут было над чем подумать: свисток мог разбудить летающих обитателей купола, а спрашивать совета у киемхрир было бы слишком сложно. Поскольку летающие великаны вроде бы вели исключительно ночной образ жизни, путешественники все же решили попытать счастья. Могиен вытащил из-под плаща тоненькую дудочку, что всегда висела у него на ремне, и легонько дунул в нее; Роканнон даже ничего не расслышал, однако киемхрир вздрогнули. Через двадцать минут над куполом повисла огромная тень, покружила и снова устремилась на север; вскоре вернулись двое Крылатых и, быстро махая крыльями, опустились прямо посредине двора – полосатый зверь Роканнона и серый Могиена. Белого они с тех пор никогда не видели. Возможно, именно его высохшую мумию обнаружил Роканнон в золотистом полумраке купола: летучий кот стал пищей для детенышей этих ангелоподобных насекомых.

Коричневые существа явно боялись крылатых хищников. Элегантность их манер совершенно растворилась в этом страхе, и когда Роканнон попытался поблагодарить их и попрощаться с ними, Черномордый сумел лишь жалобным тоном простонать:

– О, лети, правитель! – стараясь держаться подальше от серой когтистой лапы Крылатого.

В часе лета от города-улья они обнаружили свое кострище, поклажу, плащи и шкуры, которые подстилали на землю во время ночевок. Все было нетронутым. На некотором расстоянии от лагеря валялись трупы трех летучих великанов, а рядом с ними – оба меча Могиена. Один из них был словно откушен у самой рукояти. Оказывается, Могиен ночью проснулся и увидел этих «ангелов», склонившихся над Яханом и Кьо. Один из них укусил его.

– И я сразу утратил способность говорить, – сказал Могиен. Но он все-таки вступил с ними в бой и убил троих, прежде чем парализующее вещество свалило его с ног. – Я слышал, как зовет на помощь Рахо. Три раза он звал меня, а я не мог ему помочь… – И он сел на землю среди поросших травой руин, переживших все имена и все легенды, положил на колени свой сломанный меч и не произнес более ни слова.

Они сложили огромный костер из веток и хвороста и возложили на него тело Рахо, унесенное из этого страшного города-улья; рядом с покойным положили его лук и стрелы. Яхан добыл огонь, и Могиен поджег погребальный костер. Потом они сели на Крылатых – Кьо позади Могиена, а Яхан позади Роканнона – и стали кругами подниматься над столбом дыма, повалившего от жарко вспыхнувшего погребального костра, сложенного на залитой полуденным солнцем вершине холма в этой чужой стране.

И долго еще был им виден тонкий столб дыма над оставшейся позади равниной.

Киемхрир совершенно ясно дали понять, что путешественникам необходимо двигаться дальше и постараться позаботиться о ночлеге и часовых, иначе с наступлением темноты на них снова нападут ангелоподобные «насекомые». Так что ближе к вечеру они спустились на берег ручья, пробивавшегося между двумя тесно прижавшимися друг к другу, поросшими лесом холмами, и устроили себе лагерь в двух шагах от небольшого водопада. Здесь было сыровато, но воздух был чистый, душистый и наполненный птичьим щебетом и прочей музыкой природы – просто душа отдыхала. На ужин товарищам Роканнона удалось поймать настоящий деликатес – каких-то неторопливо двигавшихся в своих раковинах «моллюсков», вкус которых они очень хвалили; однако Роканнон их есть отказался. У «моллюсков» на суставах недоразвитых конечностей и на хвосте сохранились остатки шерсти – это явно были вовсе не моллюски, а самые обыкновенные яйцекладущие, которых на этой планете было особенно много; вполне возможно, даже киемхрир были такими.

– Сам ешь, Яхан, – отмахнулся Роканнон. – Не могу я есть то, что в любую минуту может со мной заговорить! – У него живот сводило от голода, но он отошел и сел рядом с Кьо.

Кьо улыбнулся и потер оцарапанное плечо.

– Если бы можно было слышать, что говорят и все остальные… – пробормотал он.

– Тогда я, наверное, умер бы с голоду, – сказал Роканнон.

– Ну, зеленые-то существа всегда молчат, – сказал фийян, поглаживая ствол деревца с жесткой корой, склонившегося над ручьем. Здесь, на юге, деревья, главным образом хвойные, как раз зацветали, и в лесу было полно пыльцы со сложными и различными запахами. Цветы здесь всегда отдавали пыльцу ветру – как цветущие травы, так и цветущие деревья: здесь не было ни насекомых, ни привычных глазу Роканнона цветов с лепестками. Весна в этом не имеющем своего названия мире вся была зеленой – темно-зеленой, светло-салатовой, – и лишь золотистая пыльца порой пролетала облачком на ветру.

Когда стемнело, Могиен и Яхан легли спать, вытянувшись у еще теплых угольев; костер они решили на ночь не оставлять, чтобы не привлекать внимания давешних «знакомцев». Как и предполагал Роканнон, фийян оказался куда менее восприимчивым к ядам, чем лийяр; он совершенно оправился и с удовольствием остался поболтать с Роканноном, усевшись в темноте на берегу ручья.

– Ты поздоровался с киемхрир так, словно давно и хорошо знаком с ними, – заметил Роканнон, и фийян ответил:

– То, что помнил один из нашей деревни, помнили и все остальные, Странник. А потому нам ведомо так много всяких сказок, слухов и слушков, правдивых историй и небылиц. Кто знает, насколько стары некоторые истории…

– И все-таки об этих летающих великанах ты ничего не знал?

Кьо вроде бы сперва решил не отвечать, но потом все-таки заговорил:

– Фийя не помнят страха. Да и зачем его помнить? Мы свой выбор сделали. «Глиняным» мы оставили ночь, пещеры, мечи, а сами избрали другой путь – предпочли зеленые долины, солнечный свет, деревянные чаши. И поэтому мы считаемся полулюдьми. И мы многое забыли, многое! – Сегодня его голос звучал более решительно, более настойчиво, чем когда-либо, звонкий, перекрывающий даже шум ручья под берегом, на котором они сидели, даже шум водопада в узком горном ущелье. – С каждым днем мы все больше приближаемся к югу, и мне все чаще наяву видится то, о чем я знаю из сказок, которые мой народ так любит. Слишком многие сказки оказались правдой! А ведь мы по крайней мере половину из них успели забыть! О маленьких любителях слов, этих киемхрир, мы знаем из древних песен, которые поем вместе мысленно, но вот о летучих великанах мы забыли совсем. Мы, фийя, помним только друзей, а не врагов. Помним солнечный свет, а не тьму. И я, фийян, иду вместе со Странником на юг, прямо в мир наших легенд, и Странник не несет с собой меча, но мечтает услышать голос своего врага. Я еду верхом вместе с тем, кто переплыл океан Ночи, кто видел наш мир висящим, точно прекрасный синий камень, в черной пустоте. Я ведь только половинка человека. Я не могу уйти дальше холмов, окружающих мою долину. Я не могу пойти с тобой в эти высокие горы, Странник!

Роканнон легонько коснулся плеча Кьо. И фийян сразу же успокоился и притих. Они сидели и слушали журчание бегущей воды, грохот водопада, смотрели, как звезды серым отблеском отражаются в воде ручья среди кусков плавника и водоворотов желтоватой пыльцы с цветущих деревьев. Холодна как лед была эта вода, бегущая с южных гор.

Дважды в течение следующего дня видели они сверху далеко на востоке купола и расходящиеся от них, точно спицы в колесе, прямые улицы городов-ульев. В ту ночь они дежурили по двое. К началу следующей ночи они были уже далеко в предгорьях, и всю ночь дул ветер и лил дождь, и весь следующий день они тоже летели под дождем. Когда же рассеялись мрачные тучи, стало видно, что холмы с обеих сторон обступили высокие мрачные вершины. Миновала еще одна дождливая ночь, проведенная почти без сна на вершине холма под руинами очередной старинной башни, и поздним утром, миновав перевал, они вылетели в залитое солнцем пространство над уходящей к югу обширной долиной, за которой в туманной дымке виднелись далекие горы.

Теперь они летели все время прямо; справа, точно верстовые столбы, высились белые вершины. Долина казалась им широкой зеленой дорогой; ветер был прохладный, золотистый от пыльцы, и Крылатые неслись на этом ветерке, точно просвеченные солнцем листья. В нежную весеннюю зелень внизу как бы вставлены были темно-зеленые самоцветы деревьев и кустов; над ними легкой сероватой дымкой проплывал туман. Крылатый Могиена вдруг сделал круг и пошел вниз; Кьо показал Роканнону на раскинувшуюся внизу деревушку. Спускаясь на золотистом ветре, они увидели, что деревушка удачно расположена у подножия холма, возле нее протекает ручей, все вокруг залито солнечным светом, и из маленьких печных труб идет дымок. Стадо домашних Крылатых паслось за деревней, а в самом ее центре, в кругу маленьких домиков с разноцветными крышами и веселыми светлыми крылечками, высились пять огромных деревьев. Путешественники ступили на землю, и фийя, застенчивые и смеющиеся, вышли им навстречу.

Жители деревушки плохо говорили на «общем» языке; они вообще не привыкли говорить вслух. И все-таки путешественникам казалось, что они наконец вернулись домой, когда вошли в эти светлые, полные воздуха жилища и отведали вкусных кушаний из полированных деревянных мисок. Наконец-то можно было отдохнуть после скитаний по диким краям, от дождей, от ветра – отдохнуть и вкусить доброжелательного гостеприимства маленьких хозяев этого селения. «Странный народец, эти фийя, – думал Роканнон, – уклоняющийся от прямого общения, неуловимый, непоследовательный, но исключительно доброжелательный». Кьо назвал свой народ «полулюдьми», хотя сам Кьо уже не был одним из них. Он выглядел в точности как они, – в чистой новой одежде, которую они ему дали, – так же двигался, так же жестикулировал, но все же, стоя с ними рядом и окруженный ими, он заметно выделялся среди прочих фийя. Может быть, потому, что был для них чужаком и не мог как следует говорить с ними «без слов»? А может, из-за дружбы с Роканноном он настолько переменился, что стал совсем другим существом – более одиноким, более замкнутым, более печальным и более самодостаточным – целым человеком, а не его «половинкой»?