Илья Штемлер - Война детей

• Название: Война детей
• Автор: Илья Штемлер
• Жанр: О войне
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-91498-064-8

Память о Великой Отечественной хранит не только сражения, лишения и горе. Память о войне хранит и годы детства, совпавшие с этими испытаниями. И не только там, где проходила война, но и в отдалении от нее, на земле нашей большой страны. Где никакие тяготы войны не могли сломить восприятие жизни детьми, чему и посвящена маленькая повесть в семи новеллах – «война детей». Как во время войны, так и во время мира ответственность за жизнь является краеугольным камнем человечества. И суд собственной совести – порой не менее тяжкий, чем суд людской. Об этом вторая повесть – «Детский сад». Война не закончилась победой над Германией – последнюю точку в Великой Победе поставили в Японии. Память этих двух великих побед, муки разума перед невинными жертвами приводят героя повести «Детский сад» к искреннему осознанию личной ответственности за чужую жизнь, бессилия перед муками собственной совести.

---

Рядом на столбе приклеены бумажки. Я читаю ту, что висит ниже всех. На тетрадном листке в клетку написано химическим карандашом: «Григорьев Саша ищет свою сестру Раю».

Листочек держится на одном уголке. Я отгибаю второй угол и, смочив слюной, прикрепляю к столбу.

Наконец мы выбираемся на улицу.

Чтобы попасть на промысел, надо добраться на трамвае до Сабунчинского вокзала.

Мы стоим и ждем трамвая. Рита пробует гребешок, но тот почему-то никак не хочет погружаться в волосы. Скользит по поверхности, и все. Вероятно, слишком густой.

– Помою голову, и все будет в порядке, – успокаивает себя Рита. А вот и трамвай: два огромных четырехосных вагона. Народу много – наверно, долго не было трамвая.

Ухватившись за свисающую с потолка ручку, я повис всем телом на руке и делаю вид, что смотрю в окно. На самом деле я рассматриваю Риту: ее худенькое лицо, голубые круглые глаза, тонкий нос.

Мы молчим. Вдруг трамвай остановился. Не на остановке, а так, между.

– Слушай, где вожатый? Что случилось? Где вожатый? – забеспокоились в вагоне.

Кондуктор, девушка в берете, читает книгу, сидя среди пассажиров.

– Откуда я знаю, где этот вожатый? – недовольно отвечает кондуктор, не поднимая глаз от книги. – Наверно, в парикмахерскую пошел. Туда ехали – он очередь занял.

– Как в парикмахерскую? А мы?

– А вы стойте, да! Не на солнце ведь, – ответила кондуктор.

Мальчишки, которые ехали в трамвае, вышли из вагона и уселись вдоль тротуара, как воробьи.

В вагоне стало просторно и тихо. Люди переговаривались:

– Вчера у нас рис давали. По июньским карточкам.

– У вас хороший магазин. А я прикреплена к гастроному на Кривой. Ужас, а не магазин!

– Сколько времени прошло, как обещали открыть второй фронт…

– Капиталисты, да! Им что? Наживаются на войне… А булку у вас дают для детей?

Я тоже вышел из вагона. В хвост нашему трамваю уже пристроилось четыре состава. Вот и пятый на подходе…

– Сыграем в орел-решку? – предложил белобрысый паренек. Он выговаривает слова мягко, с незнакомым акцентом. Наверное, беженец.

– Не хочу, – ответил я. – А тебя зовут не Григорьев Саша?

– Нет. Я Кирилл… А может, сыграем? На раз!

Я не успел подумать – из дверей парикмахерской выбежал веселый человечек в толстых очках.

– Садись, садись… Поехали! – прокричал он на ходу. – Станция Березай – кому надо, вылезай!

Мальчишки торопливо попрыгали в вагоны. Едва я успел вскочить, как трамвай тронулся.

– Безобразие! – вдруг завозмущались в вагоне. – Вы находитесь на работе! Такой здоровый лоботряс! А мой на фронте…

Вожатый опять остановил трамвай – теперь чтобы ответить:

– Послушай, мамаша. Я каждый день по девятнадцать часов работаю. Всего пять часов сплю, да. Когда мне бриться? Или когда рабочие домой едут с работы? Или когда всякие спекулянты? Соображаешь? А на фронт меня не взяли – минус шесть зрение имею… Чего и тебе желаю, если на то пошло…

Вожатый гордо еще раз оглядел пассажиров, чтобы кому угодно ответить.

– Ладно, поехали, ладно, – зашумели в вагоне.

– А я что говорю? Разве я говорю, не поехали? – выяснял вожатый, не двигаясь с места.

Тут начали звонить все трамваи, что плелись за нами. Раньше они почему-то не звонили.

Наш вожатый вылез до половины из окна и закричал:

– Сейчас, сейчас, да!

Вместо того чтобы сразу ехать…

И все же мы добрались до вокзала. Было три часа. В четыре мне надо было быть в столовой при школе, где детям фронтовиков дают обеды. А в пять – на уколы.

Рита все понимала. Конечно, если бы не гребешок, то можно было успеть съездить на промысел. Вот если завтра, к примеру?

А пока она попросила:

– Расскажи, что там интересного, на промысле.

Мы возвращаемся на бульвар. И опять я отодвигаюсь от Риты чуть ли не на всю ширину тротуара. Это очень неудобно, когда рассказываешь.

– Представь себе черную жирную землю. И много качалок. Они выкачивают нефть из земли. И трубы, много труб. По ним нефть течет в огромные, как горы, резервуары. И запах – приторный, горьковато-сладкий, что ли…

Рита молчит. Я так и не могу понять, слушает она меня или нет.

О чем она думает?

Мы подходим к дому тети.

– В котором часу он кричит? – спрашивает Рита. – Тот. С минарета.

– Муэдзин? В пять утра, – отвечаю я.

– Когда нас бомбили в Борисоглебске, одна женщина сошла с ума. Я видела. Она выбежала из теплушки и стала кричать, что бог – негодяй, раз он допускает все это… Она так кричала, что заглушала самолеты. Так мне казалось. Потом ее убило осколком… Послушай, как бы мне встать в пять утра? Наверно, это действительно красиво, когда поет муэдзин. Таинственно, да?

Я кивал головой и вспоминал, как по утрам звучит голос старика с минарета древней мечети Таза-Пир… Через длинные паузы.

КАК УБИЛИ МОЕГО ДЯДЮ

Моего дядю убили так.

На Керченском полуострове есть деревня Осовино. Множество раз деревня переходила из рук в руки. Бои шли жестокие – немцы рвались на Кавказ. И редко выпадали минуты, когда примолкали в степи охающие взрывы, не разносили свое тиуканье пули. Люди привыкли к голосам войны, и паузы тишины казались им необычными и грозными.

И вот однажды, 14 января 1944 года, тишину всколыхнул одинокий взрыв, как вздох задремавшей войны. Этот взрыв оповестил, что сейчас погиб лейтенант Евгений Заславский, мой дядя Женя.

Двадцати девяти лет.

В эту минуту захотелось ему напиться воды, умыться, возможно, и побриться. Колодец был метрах в двухстах от землянки. Сперва он хотел попросить старшину, но тот дремал. Дядя взял котелок и небольшими быстрыми пробежками, по всем правилам, как его учили, направился к колодцу. По открытой местности полз, где была возможность – пригибался, где была возможность – бежал. Так учили, чтобы он остался живым. Дядя это хорошо усвоил, даже сам учил солдат.

А когда до колодца оставалось несколько метров, лейтенант Евгений Заславский зацепился за маленький проводок. Так написал бабушке старшина.

Вот как погиб мой дядя.

14 января 1944 года у нас было два урока. Учительница по истории заболела. И это было, как всегда, кстати. Во всяком случае, в соседнем классе болели сразу две учительницы, и ребята дошли до такого состояния, что совершенно не приходили в школу – с утра они отправлялись на бульвар играть в футбол.

Итак, в это великолепное утро от свежеполитого асфальта школьного двора еще пахло каникулами. Впереди целый час беготни за шапкой, заменяющей футбольный мяч, и выкрикивания изумительных слов: пенальти, корнер, офсайд. И еще одного, из-за которого стоило жить на этом свете и которое относилось непосредственно ко мне, – голкипер. К тому же надо было спешить поиграть, потому что могут нагрянуть пацаны из старших классов и прогнать нас со школьного двора: у них были свои команды. А главное, в одной команде играл Витек со своим младшим братом. Все знали, что у того Витька смертельный удар правой ноги. Он вообще был драчун, занимался в секции бокса. С ним избегал связываться даже сторож Муслим. Но никто тогда не знал, что Витек вырастет и станет замечательным художником и гениальным детским писателем Виктором Голявкиным…

А пока я расположился между двумя булыжниками, обозначавшими мои владения голкипера, в повернутой козырьком назад чужой кепке. И хотя сражение происходило у ворот противника, я изображал спортивную бдительность – то и дело демонстрировал потрясающие прыжки, хищно хватая руками воздух и вновь свирепо замирая.

А там, вдали бои за шапку становились все азартнее. Шапка прыгать не хотела. Она лениво, не отрываясь от асфальта, отлетала на несколько метров и терпеливо ждала следующего удара.

Галдеж стоял неимоверный. Иногда он разом стихал на несколько секунд – так получалось, что все вдруг замолкали. Совпадение. Тогда я слышал, как кто-то торопливо выкрикивал из распахнутой форточки: «Я из лесу вышел, был сильный мороз…»

Но в следующее мгновение галдеж вспыхивал с новой силой, будто в костер плеснули керосину. Я увидел, что футболисты приближаются к моим воротам. Наконец-то!

Весь напрягся в ожидании удара и скосил глаза, примериваясь в воротах. Но что это? Одного булыжника не было! Справа есть, а слева нет. Хорошенькие ворота без одного столба! И я тут же завопил:

– Не считается, не считается!

Нападающие остановились. Что такое? Где ворота? Какая собака утащила ворота?!

Я оглядывался. Вокруг стояли несколько ребят из второй смены и прямо-таки падали от смеха. Разве узнаешь, кто из них украл булыжник? Положение спас рыжий первоклассник. Он подбежал и на место пропавшего булыжника бросил свой портфель. Ему не терпелось увидеть мой потрясающий прыжок.

Атака возобновилась. Я сорвал кепку, бросил рядом, чтобы не мешала, и совсем согнулся от напряжения. Еще секунда, еще… Я уже видел, как мой лучший друг Борис занес ногу, чтобы смертельным ударом пробить мяч. Все знали, что правая нога у Бориса «смертельная». Вот я сейчас им покажу, что значит настоящий голкипер, а не просто там вратарь! Ну! Бей!