Кальман Миксат - Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак

• Название: Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак
• Автор: Кальман Миксат
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1967
• ISBN: не указан

Кальман Миксат (Kálmán Mikszáth, 1847―1910) — один из виднейших венгерских писателей XIX―XX веков. В четвертый том собрания сочинений Кальмана Миксата вошли романы «Выборы в Венгрии» (1897) и «Странный брак» (1900).

«Выборы в Венгрии» ― увлекательный роман-памфлет, в котором Миксат создал великолепный сатирический портрет «мамелюка» (сторонника правительства), депутата-авантюриста Меньхерта Катанги, уютно и прочно обосновавшегося под крышей венгерского парламента.

Роман «Странный брак» начинается с романтической и трогательной истории знакомства гимназиста Яноша с хрупкой девочкой Пирошкой. Пять лет молодые люди мечтают о счастье. Янош кончает университет, просит руки Пирошки и получает согласие. Но вскоре происходит событие, которое нарушает планы влюбленных… 

---

— Сосчитайте, дорогой Бот, много ли тут денег?

Граф Бутлер был простодушным идеалистом и, обладая огромными богатствами, не знал цены деньгам.

— Здесь очень много денег, ваше сиятельство.

— Ну, так вот что: соберите их, отнесите к моему поверенному и скажите, что я дарю эти деньги на Академию Людовика *. Слышали вы о такой?

— Еще бы, она находится под самым Пештом, в усадьбе семьи Орци.

— Как по-вашему, сколько молодых людей может ежегодно учиться на эти деньги?

— Думаю, человек двадцать.

— Скажите откровенно, не маловат ли мой дар?

— Напротив, царский подарок.

Первый сундук произвел большой эффект. Видно, есть у профессора Кёви и практическая сметка. Другие магнаты, воодушевленные примером Бутлера, стали тоже кое-что находить в своих глубоких карманах. Они и до этого делали вид, что шарят в них, только на деле всегда оказывалось, что им лишь хотелось почесаться. Кое-где стали развязывать старые чулки. Имя Бутлера завоевало широкую известность. Даже при дворе настроение стало благожелательным.[101]

Сам император был до невозможности скуп, но очень приветствовал щедрость своих подданных. Бутлер же, видя успех доброго совета Кёви и страстно увлеченный борьбой за Пиркера, пустил в ход содержание остальных железных сундуков — огромные суммы, некогда переданные на хранение и лежавшие в церковных епархиях или отданные взаймы отдельным лицам. Собрав все эти деньги, граф Янош обратил их в золото и уехал в Рим к папскому двору. В Рим Бутлер явился с такой помпой, что об этом заговорил весь город. Его, словно какого-нибудь короля, сопровождала свита гусар, украшенных серебром и золотом, поглазеть на которых стекались многочисленные толпы жителей «вечного города». Но гусары нравились преимущественно женщинам. Бутлер же мечтал об успехе у чернорясников. А для этого нужен был не гусар, а ловкий малый, который с умом заставил бы заговорить железные сундуки, привезенные графом на одной из повозок. И такой человек имелся в распоряжении Бутлера — господин Ференц Ногал, управляющий графскими имениями в Пардани, который говорил по-итальянски, как истый итальянец, а в обращении был хитер и гибок, как дипломат. Ногал по очереди навестил всех святых отцов, самых влиятельных в Ватикане, и так сумел их расположить, что не успел Бутлер возвратиться на родину, как Пиркер уже был назначен архиепископом.

Земля, казалось, готова была задрожать от радости, когда стало известно о назначении Пиркера. Клерикалы взвыли и принялись корить императора:

— Давно надо было обломать рога этому Бутлеру!

Следующей весной Пиркер прибыл в свою резиденцию в Эгере. Сам Бутлер организовал ему подобающую встречу. Новый архиепископ ехал в бутлеровском экипаже, следом скакали бутлеровские гусары с саблями наголо. У ворот резиденции его встретил торжественной речью сам граф. Новый архиепископ не смог дослушать до конца этой речи — до того он расчувствовался. Пустив слезу умиления, он обнял оратора и всенародно, под радостные крики зрителей, дважды поцеловал его. Во дворце он снова бросился к графу на шею, воскликнув:

— Тысячу благодарностей, сын мой, за то, что ты сделал для меня. Теперь мой черед.

Да, теперь черед был за ним! Снова появилась надежда. Еще раз выглянуло из-за туч солнце.

А может быть, солнце вовсе и не появлялось, просто было тепло, как бывает, когда хорошо протопят печь? (Один лишь господин Ногал мог бы сказать, сколько «топлива» он на это потратил!)

Но печь греет до тех пор, пока ее топят, а потом она постепенно остывает и становится холодной и ко всему безразличной.

Граф Карой Майлат, близко знавший Пиркера, наблюдая все эти объятия и излияния чувств, сказал Бутлеру с грубоватой откровенностью:

— Хорошенько всмотрись в архиепископа, Янош, таким ты не увидишь его больше никогда.

Так и случилось. По прошествии определенного времени Бутлер стал поторапливать нового архиепископа с пересмотром дела. Пиркер все обещал, а на самом деле оттягивал. Волнуясь за исход дела, граф Янош напоминал Пиркеру о его обещании, а тот все оправдывался: всегда находились тысячи причин, всегда мешало то одно, то другое. Подобная игра в прятки длилась в течение нескольких лет, пока, наконец, Бутлер не потерял терпение и не сказал Пиркеру в лицо: должен — плати, раз сторговались на расторжении брака! Тут Пиркер сбросил маску!

— Видите ли, милейший граф, то, чего вы требуете, просто невозможно. Теперь это уже не только ваше дело. Вашего в нем так мало, что даже и не видно. Это была грандиозная борьба, любезнейший граф, которая шла между церковью и людьми, косо взиравшими на духовенство. Очень печально, что на том корабле, который мы потопили, находилась и ваша пшеница. Однако нам нужно было потопить корабль, потому что на нем были наши враги, иначе они уничтожили бы наше судно…

— Значит, моя пшеница…

— Ваша пшеница, господин граф, на дне моря, и она останется там навсегда.

— Но ведь вы же когда-то сулили мне совсем другое, господин архиепископ! — с негодованием возразил Бутлер.

— Прошу прощения, дорогой граф, но я не был надлежащим образом информирован.

— Ах, понимаю, — презрительно сказал граф, — я тоже поступил неосторожно. Я тоже не был достаточно информирован относительно вашей совести.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Экипаж едет в неизвестное

С чувством бесконечной горечи покинул Бутлер дворец архиепископа. Когда он вышел на улицу, весь мир показался ему таким пустым, словно был необитаем. Глубоко задумавшись, как человек, которому негде приклонить голову, стоял он перед дворцом возле своего экипажа, запряженного четверкой. Лошади нетерпеливо били копытами, фыркали и горделиво закидывали головы. Они унесут его куда угодно. На куда? Что сказать кучеру? Ехать в Бозош? А что там делать? Ехать в Патак? К кому? Там лишь одна печаль. Старого Фаи еще в прошлом месяце разбил паралич, и с тех пор он без движения лежит в постели, не в силах даже языком пошевелить. Уже ни устно, ни письменно не может он освободить Яноша от обещания не встречаться с Пирошкой. Он уж никогда больше ничего не скажет… Да и зачем ему теперь встречаться с Пирошкой? После всего случившегося в этом нет никакого смысла.

Погруженный в свои мысли, Бутлер сел в экипаж.

— Куда поедем, ваше сиятельство?

С минуту он колебался, перебирал в уме названия всевозможных местностей, потом вдруг его осенила мысль, что есть еще одно владение, которого он никогда не видел: имрегское имение.

— Поедем в Имрег, Михай.

Он не стремился в Имрег, конечно, нет. Этот Имрег интересовал его не более, чем прошлогодний снег, но теперь все равно: он назвал Имрег — пусть будет так.

Они ехали и ехали, где-то останавливались кормить лошадей… Янош даже не помнил где. Камердинер спросил, не хочет ли граф поужинать.

— Нет.

— Может быть, вы прилегли бы?

— Нет.

— Что ж, ехать дальше?

— Едем дальше.

И снова они ехали и ехали, минуя леса и поля. Шум леса успокаивающе действовал на разгоряченную голову графа Яноша. Ему чудились в нем какие-то таинственные голоса. Дорога пролегала мимо озера, освещенного луной; у самого берега купались птицы и тоже, казалось, прислушивались к шепоту леса.

Необычные думы проносились в голове Бутлера. Ночь в таких случаях незаменимый товарищ; она дает пищу воображению. Горы сдвигаются с мест, из туманного мрака выступают грифы и другие чудовища; облака, послушные фантазии человека, принимают любые образы. Янош погрузился в глубокое раздумье. А интересно было бы встретиться со смертью. Вот если бы та вон гора оказалась смертью и приковыляла сюда со своей косой, — пожалуй, с ней можно было бы сговориться. Ведь только смерть может ему теперь помочь. Смерть ему кума. Что для него император? Ничего! Влиятельная родня, графский титул — все это ничего не стоит. А вот если бы договориться с кумой! Она, уж конечно, не обманула бы его, как Пиркер. Он сказал бы куме: «Послушай-ка, смерть, я отдам тебе половину своих имений, только скоси ты эту женщину, ту, что сидит сейчас в Эрдётелеке». И тогда все сразу разрешилось бы.

Вот снова показался водоем. В этих местах было множество мелких озер, образовавшихся после обильных ливней. Яношу почудилось, будто маленькое озеро, представшее перед его взором, — глаз смерти, лукаво подмигивающий ему. И снова чередой побежали мысли. А что, если смерть скажет: «Мне нужны все твои владения, твой герб и титул, твое имя, — все, что ты имеешь»? Что ж, хорошо, он отдаст все. Но постой, что ты говоришь, кума? Ведь если он отдаст все, что имеет, — имя, титул, богатство, — то не так уж будет и нуждаться в тебе. Ведь тогда он и сам обретет свободу!

Изредка он вздрагивал, потревоженный в своих сумасбродных размышлениях каким-нибудь праздным замечанием секретаря.