Кальман Миксат - Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак

• Название: Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак
• Автор: Кальман Миксат
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1967
• ISBN: не указан

Кальман Миксат (Kálmán Mikszáth, 1847―1910) — один из виднейших венгерских писателей XIX―XX веков. В четвертый том собрания сочинений Кальмана Миксата вошли романы «Выборы в Венгрии» (1897) и «Странный брак» (1900).

«Выборы в Венгрии» ― увлекательный роман-памфлет, в котором Миксат создал великолепный сатирический портрет «мамелюка» (сторонника правительства), депутата-авантюриста Меньхерта Катанги, уютно и прочно обосновавшегося под крышей венгерского парламента.

Роман «Странный брак» начинается с романтической и трогательной истории знакомства гимназиста Яноша с хрупкой девочкой Пирошкой. Пять лет молодые люди мечтают о счастье. Янош кончает университет, просит руки Пирошки и получает согласие. Но вскоре происходит событие, которое нарушает планы влюбленных… 

---

Граф ответил на это, что не признает ее своей женой, но, принимая во внимание, что закон остается законом и один приговор суда уже вынесен, разрешает Марии Дёри впредь до изменения этого приговора жить в эрдётелекском замке Бутлера и ежемесячно брать из его казны две тысячи форинтов, с тем, однако, условием, чтобы в других его замках и ноги ее не было.

Итак, Мария обосновалась в эрдётелекском замке. Граф Тиге и эгерские армейские офицеры были ее каждодневными гостями. Шум веселых пиршеств нарушил тишину доселе заброшенного гнезда. И все же соглядатаи Фаи не могли сообщить ничего такого, что свидетельствовало бы о распутном поведении Марии. А между тем в качестве мажордома в замке подвизался сам хитроумный Крок, под именем Яноша Кампоша, и особенно зорко следил за тем, не начнет ли посещать замок поп из Рёске (переодетый или еще в каком-нибудь виде).

Но Мария была умна и умела себя блюсти. Более того, с присущей женщинам хитростью она так преобразила Эрдётелек, словно эта была подлинная резиденция Бутлеров; что касается самого графа, то он «просто-напросто выродок, циник, который бросил свою честную дворянскую семью и рыщет по свету, одержимый бредовой манией».

Надо сказать, что в Германии проживало множество Бутлеров; здесь были и бароны, и просто дворяне, и обедневшие, но достойные рыцари. Была там целая куча детей, уйма старых дев, всевозможные дяди и тети, с которыми Мария завязала родственную переписку, всячески заманивала их в Эрдётелек и даже оплачивала им путевые расходы. Тут они как сыр в масле катались, и не проходило дня, чтобы за столом в замке не сидели четыре-пять человек из рода Бутлеров.

Было поистине удивительно, как ловко сумела она собрать в своем доме столько красноносых пожилых особ, носивших очки, напудренные парики, а также имя Бутлеров. Большинство этих благородных дам в прошлом были фрейлинами при каком-нибудь из тех маленьких немецких дворов, где княгиня запирала на ночь сахарницу, а его светлость князь с возмущением отпихивал стул, если поданный к обеду цыпленок оказывался без одной ножки; за хищение цыплячьей ножки рассвирепевший князь грозил всему двору драконовскими мерами, а если был по природе добросердечен, — то своим отречением.

Бывшие придворные дамы придали эрдётелекскому замку такой лоск, что сливки дворянского общества комитата Хевеш постепенно стали смотреть сквозь пальцы на «предшествующие события», и Алмаши, Брезоваи, Добоцки, Луби и даже пуритане Папсасы не устояли перед искушением повезти своих жен с визитом в Эрдётелек.

Обо всем этом папаша Крок докладывал Фаи следующим образом:

«Придворные дамы ходят в донельзя поношенных шелковых юбках, но окрестным дворянкам нравится их шелест, и они по очереди приезжают в Телек поучиться хорошим манерам.

И все же госпожа Мария несчастна, ее снедает какая-то тайная грусть. Часто она часами бродит в одиночестве по саду, прикасаясь концом зонтика к цветам. А когда женщина прикасается к цветку, она всегда мысленно кого-то целует. Probatum est.[99]

Не могу разобраться, кто засел у нее в голове. Только не граф Тиге. Недавно во время прогулки Тиге попытался было поправить локон, выбившийся у госпожи из-под шляпки, но потерпел неудачу. Рассердившись, она пригрозила ему: «Ведите себя прилично, слышите, господин граф, ибо я хоть и одна-одинешенька, но есть у меня муж или нет, а десять ноготков всегда при мне, и если вы сомневаетесь, я помогу вам в этом убедиться».

С остальными офицерами она, можно сказать, холодна как лед и беседует с ними только от скуки. Удивительная женщина! Свою маленькую девочку, именуемую «графинечкой», она не любит, из чего следует, что не любит и попа, и я напрасно подкарауливаю его…

Позавчера сюда прибыл и сам старик Дёри вместе со своим шимпанзе. Приживалки графини Бутлер проделывают с обезьяной всевозможные шутки. Да они и походят друг на друга.

Недавно я подслушал в замочную скважину следующий разговор между отцом и дочерью. Она сказала:

— Ах, отец, такая жизнь — сущее рабство, и коли продлится долго, станет для меня невыносимой.

— Терпение, терпение, время может поправить все то, что мы упустили.

Госпожа заплакала.

— Даже камень может повернуться в недрах земли, подмываемый подземными ручейками, но его сердце никогда не обратится ко мне.

— Кто знает! Со временем он забудет Пирошку.

— Ты думаешь, папа?

— Уверен в этом.

— Из чего ты это заключаешь?

— Я знаю человеческое сердце: оно пылает, пылает, но время гасит его пыл.

— Так ли?

— Эх, видела ли ты когда-нибудь, чтоб толстое полено непрестанно горело и не сгорало бы, не превратилось в пепел? Видела ли ты нечто подобное? А ну-ка, скажи! Ясно же — такого не бывает! Так и его сердце когда-нибудь охладеет; а когда это случится, то ветер, быть может, принесет к тебе пепел его сердца, особливо если ты проявишь побольше ловкости.

Этот разговор я только потому сообщаю вашей милости, что у меня есть подозрение, что госпожа Мария уже наказана господом, поскольку она втайне любит графа Яноша. Конечно, это только предположение Крока, который лишь чует, но не видит. Хотя очень часто нюх у него куда лучше зрения. Остаюсь преданный слуга вашей милости и т. д.».

Фаи прочитал это письмо, но Бутлеру не сказал о нем ни слова. Он считал более полезным отвлечь внимание графа Яноша от этого злополучного процесса и уговорил его поехать на сессию государственного собрания в Пожонь, чтобы там приобщиться к политике. Конечно, политика — это размалеванная девица, и в конце концов она обманывает человека, но на некоторое время ею можно порядком увлечься.

Между тем время летело, как птица, а процесс полз, как черепаха. Прошел год, прежде чем коллегия архиепископов объявила свой приговор; еще год понадобился для решения этого дела папским судом. Дважды замерзал и дважды оттаивал маленький ручеек в борноцком саду Берната, пока и эти две высшие апелляционные инстанции признали законность брака.

— Ну, теперь нам осталось обратиться только к богу! — воскликнул Фаи с глубокой горечью.

Трудно даже представить себе, как подавлены были сторонники Бутлера. Теперь и надежды никакой не оставалось. А ведь в кладовой у бога надежда хранится в самом большом мешке, который никогда не завязывается, чтобы каждый мог запустить в него руку; лишь в этом одном бог безотказно щедр.

Так случилось и теперь. Не пришлось даже обращаться к богу: он сам вскоре пробудил в них надежду; правда, на сей раз это было сопряжено для него с некоторыми трудностями, ибо сначала ему пришлось взять к себе на небо почтенную тетку Симанчи. Так вот, тетка Симанчи умерла. Поговаривали, — что в ней скопилось слишком много палинки, — от нее старуха и сгорела. Лежа на смертном одре, она позвала к себе сельского старосту и двух соседей: скорняка Йожефа Турпиша и нашего доброго знакомого трактирщика Дёрдя Тоота. Плачущие внуки предлагали послать и за попом, но старуха только головой покачала: дескать, не нужно, потому что она хочет умереть как добрая христианка; ей нужны лишь представитель власти и два соседа.

Когда все собрались у ее постели, старуха, вверяя богу свою душу, заявила, что на совести у нее лежит тяжкий грех, который она не хочет брать с собой на тот свет.

Она чистосердечно призналась, что в Эгере перед судом каноников дала ложные показания: граф Бутлер не хотел жениться на барышне Дёри, отшвырнул обручальное кольцо и угодил ей, Симанчи, в глаз; с тех пор каждое полнолуние она чувствует боль в виске. Граф вырвал свою руку у невесты, не раз повторяя, что она не нужна ни душе его, ни плоти…

Некоторое время это признание передавалось крестьянами из уст в уста под большим секретом; никто не решался говорить о нем открыто из боязни перед Дёри. Однако почтенный Тоот не счел за труд собрать свою котомку и отправиться в путь к тому, кого оно так интересовало. Поскольку граф Бутлер был в отъезде — в Пожони, на сессии государственного собрания, трактирщик поспешил в Борноц, к его невесте, которая вот уже третий год носила траур по своему отцу.

Ах, и до чего же хороша была эта маленькая Пирошка! Никогда в своей жизни не забудет ее старик Тоот. А как она была любезна с ним, как благодарила его! Ему стряпали самые лакомые кушанья, расспрашивали, что и как он любит, словно герцог какой остановился у них в доме; не хотели отпустить из дому на ночь глядя (старик-то пришел к ним поздним вечером), спать его уложили в роскошную постель, и сама Пирошка шла впереди со свечкой, провожая в отведенную ему комнату.

Наш бедный Тоот долго отказывался принимать все эти знаки внимания, смущался, не зная, как себя вести. В комнате он то и дело натыкался на всевозможную мебель, поминутно повторяя, что дело-то не стоит и разговоров, что молодой граф — его хороший знакомый, что сейчас, мол, он свободен от полевых работ и забрел сюда больше прогулки ради. Есть он тоже не очень-то хотел, а при каждом новом блюде вздыхал и сетовал, что-де молодые господа не пожелали тогда съесть у него жареных цыплят, — с этого и начались все напасти.