Элиза Ожешко - Господа Помпалинские. Хам

• Название: Господа Помпалинские. Хам
• Автор: Элиза Ожешко
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1987

В книгу польской писательницы Э.Ожешко вошли известный роман «Господа Помпалинские» и повесть «Хам».

Роман посвящен изображению польской шляхты после восстания 1863 года.

Повесть рассказывает о жизни крестьян Неманского края 80-х годов XIX века.

---

Павел почтительно поцеловал у нее руку, но к руке девушки, призвав на помощь все свое самообладание, едва прикоснулся. Роза почувствовала какую-то холодность и принужденность в обращении кузена и с грустной укоризной посмотрела на него, бросив, как бы между прочим, по дороге к двери:

— Не думаю, что кузену очень хочется каждый раз навещать нас!

— Что вы! — не на шутку испугался Павел, уловив в ее словах упрек.

Видя, что он огорчен, Роза перестала сердиться и смущенно пробормотала:

— У нас как-то скучно и… неинтересно!

Тут Павел, забыв обо всем, схватил кузину за руку, крепко сжал ее, — казалось, с губ его вот-вот сорвется нежное, пылкое признание. Но вдруг, точно вспомнив о чем-то, он выпрямился, помрачнел, выпустил девичью руку, поклонился молча и, занятый своими мыслями, взялся за шляпу, собираясь идти. Пан Вандалин остановил его:

— Павлик, мне бы надо с тобой поговорить, — неуверенно сказал он. — Сядь-ка поближе, сюда, в кресло и давай поболтаем…

Павел сел и с интересом ждал, что он скажет. Но тому, видимо, трудно было начать; он долго ерзал на узком, жестком диванчике, покашливая, барабаня по столу толстыми пальцами.

— Вот что… — с усилием произнес он наконец. — Я хотел спросить: как там дела, у графов Помпалинских?

Павел громко рассмеялся, нь— Ну, о них вы можете не беспокоиться, уважаемый пан Вандалин. Господа Помпалинские крепко стоят на ногах, у них под ногами твердая почва — мешки с золотом. У графа Августа есть, правда, кое-какие долги по закладной, но он выкарабкается: женит сына повыгодней, да и старший брат поможет, — словом, не пропадет!

Пан Вандалин внимательно выслушал, а потом простодушно сказал:

— Ну, слава богу, что у них все в порядке… а то я думал, не пошатнулись ли их дела в нынешние тяжелые времена, а коли нет, то и слава богу… Должна же страна кем-то держаться… Только я не об этом хотел тебя спросить… Скажи, Павлик, как они к тебе относятся? На каком ты там положении и какие у тебя обязанности?

Краска залила лицо Павла, но губы сложились в насмешливую улыбку.

— Это не простой вопрос, — сказал он, разглядывая что-то на полу. — Как они ко мне относятся? Да никак. Любви особой нет, неприязни тоже. Как раньше, так и теперь — ничего не изменилось. Кто я у них в доме? Какие у меня обязанности? Это долгая история! На первый взгляд, никто, на самом деле — все: чтец графа Святослава, ловчий графа Августа, нянька Цезария, шут Мстислава, комнатная собачка графини Виктории, а кроме того, посыльный и поверенный всего семейства.

Пан Вандалин, слушавший его сперва внимательно, хотя и с некоторым удивлением, потупился, словно ему было не по себе.

— М-да, — протянул он, — однако что же тут плохого? Парень ты способный, ловкий, энергичный — отчего же им не пользоваться твоими услугами?.. Только не знаю, конечно… одним словом, выгодно ли это для тебя?.. Но я не об этом хотел с тобой поговорить… Ну, да будь что будет, перейду прямо к делу… — Он вытер оот со лба и, запинаясь от волнения, продолжал: —Видишь ли, голубчик, я хотел тебя просить, не мог бы ты выхлопотать для меня у графов… не пойми меня дурно… ну, там местечко какое-нибудь или работу? Ты ведь там свой человек… Не мог бы, а?

— Почему же нет? — сказал Павел, подумав немного. — У них такие большие имения, да и живут они на широкую ногу, — наверно, найдется что-нибудь. Вопрос в том, какое место хотели бы вы получить?

Пан Вандалин на радостях чуть не бросился обнимать Павла.

— Вот спасибо! Спасибо, что обнадежил меня! Какое место, говоришь? Да лучше всего в деревне… если можно, Павлик, в деревне… Женушка моя больно тоскует по ней, и Роза прямо на глазах чахнет. Я ведь смыслю немного в хозяйстве… С радостью пойду в экономы, хоть в Помпалин, хоть в Малевщизну, хоть в Конары — куда угодно, в любой фольварк, самый маленький… Ну, а не выйдет — так я на все согласен… Пускай меня управляющим одного из своих домов назначат, привратником, простым швейцаром… Ливрею надену, булаву возьму в руки и буду в застекленной будке сидеть, гостям двери открывать. Лишь бы заработать, жене с дочкой помочь…

— Да, — повторил он, выпрямляясь и борясь с охватившим его волнением, — работать! Работать — и не видеть больше, как они надрываются, чтобы кормить и одевать меня! Ах, Павлик, голубчик, ты не представляешь, как тяжело мне сидеть сложа руки, этаким лентяем, когда они, бедняжки…

Рыдания не дали ему договорить. Он замолчал, и две большие, с горошину, слезы скатились по его румяным щекам.

— Жена, бедная, чужих ребятишек учит, а Роза… она и этого не может. У нее ведь, по правде говоря, никакого образования нет… Какое мы ей могли воспитание дать, если сами скитались по свету да бедствовали… Учила ее мать немного, но разве это учение? Вот и приходится девочке целыми днями на фабрике сидеть, пылью табачной дышать… Она и так все бледнее становится, кашляет уже… О господи! А я… сижу здесь сложа руки да гляжу, как моя единственная дочь возвращается каждый день чуть живая и кашляет до полуночи в подушку, чтобы меня не разбудить…

Бедный экс-помещик заломил руки, и по щекам его покатились слезы.

. — Кто мне поверит, что я мучаюсь, страдаю, работы жажду, как манны небесной? Ну кто поверит, глядя на эту тушу проклятую? Я самого себя стыжусь, от зеркала шарахаюсь, чтобы от злости не лопнуть или не сгореть со стыда… Ну хорошо, мы сейчас кое-как сводим концы с концами, а дальше? Не дай бог жена или дочь захворают… что тогда? С голоду подохнем — без воды, без лекарств, без ничего! Ой, Павлик, Павлик, не дай тебе бог пережить такое!

Он закрыл лицо руками и громко заплакал.

Павел, сам взволнованный рассказом убитого горем отца семейства, попытался все-таки его утешить:

— Все еще устроится, только не отчаивайтесь, не падайте духом! Сказано же в Священном писании, что птицы небесные не сеют, не жнут, а сыты бывают!

Пан Вандалин поднял мокрое от слез лицо.

— Ах, оставь ты птиц небесных в покое! — воскликнул он. — Я сам испытал, что значит не сеять, не жать, и больше пташкой быть не желаю…

— Надо поискать, — серьезным тоном сказал Павел, — какая-нибудь работа обязательно найдется…

— В том-то и беда, что я не умею искать. Да ты посмотри только… посмотри…

И, словно для того, чтобы Павел мог получше обозреть его тучное, круглое тело, расставил руки.

— Ну, кто поверит, взглянув на эту тушу, что я хочу работать?.. Разве с таким брюхом пойдешь и скажешь, что голоден. Да меня на смех поднимут: ничего, мол, похудеешь немного! Не умею я искать… Да и барство прежнее мешает — трудно мне обивать чужие пороги, часами дожидаться в прихожих, спину гнуть… Не могу, да и только… Вот я и прошу тебя, Павлик, пожалей, помоги, замолви графам словечко. Были ведь мы знакомы когда-то… И жена им родственницей доводится… Никаких других милостей мне не надо, пусть только работу дадут… А не то и жена замучается до смерти, и Роза чахоткой заболеет, да и я со стыда и горя руки на себя наложу…

Павел встал и с чувством пожал дрожащую руку пана Вандалина.

— Сделаю все, что смогу… — сказал он. — Постараюсь… Не выйдет у Помпалинских, в другом месте попробую… Я вас очень хорошо понимаю… я ведь и сам…

Но он не договорил, залившись густым румянцем. Постоял немного, уставясь в пол и думая о чем-то своем, невеселом. Потом сорвался с места, как человек, которому не хватает воздуха, и стал торопливо прощаться с хозяином.

На пороге пан Вандалин опять удержал его за руку.

— Будь так добр, — прошептал он, — если услышишь от докторов или просто людей сведущих о каком-нибудь лекарстве… средстве от ожирения… скажи мне — или лучше напиши… Благодетелем будешь… от позора избавишь!

Павел поспешно выскочил за дверь, но, когда она закрылась, стал медленно спускаться по лестнице. На втором этаже он совсем остановился, закрыл лицо руками и, облокотясь на перила, заговорил сам с собой:

— Ия ничем не могу помочь этим бедным, добрым и честным людям! Бессилен ее вырвать из этой проклятой табачной фабрики!.. И вдобавок еще должен следить, как бы не выдать себя каким-нибудь неосторожным словом! Не сметь даже глянуть на нее с любовью, чтобы, неровен час, не вызвать ответного чувства и не взять греха на свою совесть. Видеть бедствия ее родителей, не в силах помочь им! Иметь возможность завоевать ее сердце и отрекаться от него! Неужели так будет всегда? Неужели это моя судьба?.. Нет! — сказал себе Павел, выйдя на улицу. — Нет, этого не будет! Неужели придется послушаться старую ведьму-генеральшу?

Домой он вернулся хмурый и задумчивый. И не успел еще подняться по лестнице, как ему сказали, что графиня требовала его к себе и велела прислать, когда он придет.

IV

Пока Павел был у своих родственников на узкой, темной улочке, графиню Викторию навестила княгиня Б. с дочерью. Этот визит, которому графиня придавала большое значение, очень ее обрадовал.