Лев Златкин - Охота на мух. Вновь распятый

• Название: Охота на мух. Вновь распятый
• Автор: Лев Златкин
• Издательство: Терра
• Жанр: Политический детектив
• Год: 1997
• ISBN: 5-300-01282-3

В сборник включены произведения известного современного российского писателя Льва Златкина.

Роман «Охота на мух» и повесть «Вновь распятый» на примере нашего недавнего мрачного прошлого показывают несостоятельность любого диктаторского режима.

---

Две свадьбы играли одновременно. Шофер смотрел тоскливо на свою жену, которая была старше него на семь лет, и на своего новоявленного зятя, старше него на тридцать лет, а на сколько лет он старше своей жены, падчерицы, на которую шофер искоса бросал страстные взгляды, и подсчитать трудно. Но женщины были довольны: вдова, получив такого молодого и красивого мужа, отца ее ребенка, была так благодарна Мир-Джаваду, что некоторые «мелочи» прощала, такие, например, как смерть сардара Али, друга ее семьи, насилие над дочерью и даже навязанного ей мужа, от одного вида на которого мутит и тошнит. А Гюли как раз была очень довольна, что муж такой старый и безобразный.

«Уродина! В самую тоскливую минуту не придет даже мысль, не говорю о желании, лечь к тебе в постель. Сидит, словно на похороны пришел», — думала Гюли, изображая счастливую новобрачную.

На столе было все, чего только душа ни пожелает. Мир-Джавад не поскупился, ничего не пожалел: обложил дополнительным налогом всех торговцев, и они принесли все самое свежее, самое лучшее. Обычно на все свадьбы приглашают зурначей, ансамбль восточных инструментов: тар, кеманча, зурна, нагара. Но Мир-Джавад решил пустить пыль в глаза и пригласил еще духовой оркестр. Духовой оркестр играл вальсы, польки-бабочки и марши, когда гости пили и ели, а при смене блюд, для отдыха, квартет бодро играл «шур», или тарист надсадно пел длинный мугам. Специально по вызову Мир-Джавада приехал и спел несколько классических арий известный баритон Бай-булат. Получив оговоренную сумму в запечатанном конверте, он привычно, не вскрывая, положил деньги в карман, собираясь ехать на следующую гастроль, но Мир-Джавад пригласил его остаться. Знаменитость не посмела отказаться, хотя следующий гонорар ему не суждено было получить. Приглашенный к столу, как всегда, напился, стал хвастаться и приставать к молоденьким дочерям и женам сослуживцев Мир-Джавада. Но гости с завистью смотрели на его присутствие и прощали ему маленькие шалости: эта знаменитость не ходила к простым смертным, да и гонорары брала умопомрачительные.

Старый молодожен тупо смотрел на собравшихся в его доме людей: все чужие, видел он их впервые, только с Мир-Джавадом у него состоялась предварительная беседа, о которой старик без содрогания не мог вспоминать. Молодую жену свою, на пятом месяце беременности, старый муж уже тихо ненавидел, второй день, как переехала, а распоряжается, как будто выросла здесь, хозяйка… «А ее мамаша, шлюхи чертовы, выглядит так глупо: смотрит, дура, как влюбленная девочка, на молодого мужа, а тот смотрит на ее дочь. Ну, семейка! Что делается на свете, все перевернулось: молоденькие выходят замуж за стариков, ведь я ей в дедушки гожусь, а молодые женятся на старухах, а этот брак мне вообще непонятен. Раньше, если совершались подобные браки, то только по расчету, а какой расчет может быть у этого молодого парня, денег-то у вдовы нет, хотя какая она, к черту, уже вдова. Выгнать бы всех к чертям собачьим! Вот так; встать и крикнуть матом: „пошли, мол, к такой-то матери!“ Где уж мне, этот дьявол тут же убьет моего Джаваншира, а я все готов отдать, всем пожертвовать ради спасения моего единственного ребенка. Ради мальчика моего я на коленях готов ползать перед ними. Но этой молодой шлюхе я отомщу, я уже придумал, как я это сделаю… А какая у меня была свадьба сорок лет назад, о перевороте никто тогда и не думал, какая при Ренке была жизнь, ах, какая жизнь. Недавно слышал по радио, как знаменитая актриса давала интервью: слащаво хвалила кровавый режим Гаджу-сана, рассказывала, как всем хорошо живется, но когда ее спросили: как она представляет себе наше светлое будущее, ответила, что когда все будет, как при Ренке, магазины полны товаров, за границу свободно можно будет ездить… и еще что-то там подобное, я уже и не помню. Уверен, что всех работников радио, имевших отношение к этой передаче, либо уволили, либо посадили в тюрьму, а то и расстреляли… Ради Джаваншира я пошел на такую сделку, что, по сравнению с ней, продать черту душу — это пустяк»…

Мир-Джавад скоро увел «молодых» в спальню. Провожали их со смехом, с сальными шуточками, с гнусными предложениями. Гюли со страхом смотрела на Мир-Джавада. «Неужели положит ее в постель к старику? Потешиться захотел?»

Но Мир-Джавад, никого не стесняясь, разделся догола и залез в постель, приготовленную для «молодых».

— Раздевайся и иди ко мне, — приказал он Гюли. — Или тебе этот старик понравился? Так я встану… Только не уступить ему место, а убить его.

Гюли начала было раздеваться, но застыдилась, покраснела и умоляюще посмотрела на Мир-Джавада.

— Что, этот старый хрен тебе мешает? — изгалялся наглец. — Эй, старый хрен, ты слышал? Мешаешь своей законной жене. А каждое ее слово для тебя — закон. Принеси маленький столик, поставь на него вино, фрукты и исчезни. Рядом есть маленький чулан, ты не забыл его, я думаю, сегодня переночуешь там, чтобы гости думали, что ты спишь в нежных девичьих объятиях… Да, пока не забыл: возьми в моей сумке простыню, забрызганную кровью, через два часа выйдешь к гостям и продемонстрируешь ее со счастливым видом. Задание понял?

Старик мрачно кивнул головой. Мир-Джавад нахмурился.

— Не слышал, повтори!

— Через два часа со счастливым видом выйду к гостям и продемонстрирую символ ее невинности. Если гости не помрут от смеха, то останутся довольны.

— Если кто начнет умирать от смеха, мне доложат, я ему помогу… умереть.

Старый «молодожен» поставил к кровати столик, на него поставил вино и фрукты, достал из сумки Мир-Джавада заранее заготовленную простыню со следами чьей-то невинности и удалился в расположенный рядом со спальней чулан.

Гюли медленно раздевалась, ощущая необычное волнение и новизну. Будучи на пятом месяце беременности, она ни разу, по сути, не познала до сих пор мужчину. Это была ее, по-настоящему, первая брачная ночь. Гюли потушила свет и легла в брачную постель рядом со своим любовником, отцом ее будущего ребенка.

А в это время ее законный муж лежал без сна в чулане и думал о сыне, о тех огромных жертвах, которые он принесет во имя спасения его жизни, выжидая обусловленного срока, когда за ним придут, и он обязан будет разыгрывать комедию, удостоверять чистоту навязанной ему жены, кто женой ему не является, и следовательно, признать себя отцом чужого ребенка, во имя спасения своего…

И вот этот позорный момент настал. Люди Мир-Джавада поднялись за ним и отвели его к гостям. Гости встретили «счастливого молодожена» пьяными, сытыми смешками. Изображая изо всех сил счастье на лице, старик, несчастный муж и отец, развернул простыню и продемонстрировал свежие пятна крови. Раздались приветственные крики, одобрительные возгласы, даже хулиганские выкрики. Но лишь на мгновение опустилась тишина, сосед старика домами ехидно произнес:

— Ты, как святой, можешь творить чудеса. Впрочем, ни один святой еще такого чуда не сотворял, ты — первый.

Каждое его слово было словом его смертного приговора. Утром соседа арестовали, днем судили с группой «заговорщиков», причем все заговорщики охотно его признали за своего, а вечером расстреляли… Если бывают убийственные шутки, то эта была самоубийственной.

Мир-Джавад стал демонстрировать свое всесилие.

Незаметно пролетели зима и весна. Муж Гюли по ее требованию переписал на нее свой дом и все имущество и жил в своем доме теперь как квартирант. Вдова жалела его и ухаживала за ним, кормила, стирала белье, а Гюли не обращала на него никакого внимания, словно его и не существовало. Человек так уж устроен: любит тех, кому делает добро, и ненавидит тех, кого обидел или причинил зло, вольно или невольно. Шофер влюбленно ухаживал за Гюли, стараясь ей во всем угодить, ловил каждый ее взгляд, а его жена тихо ревновала к своей дочери, молчала, но следила за каждым их шагом.

Летом мать Гюли родила девочку, а Гюли мальчика. Ее первые роды прошли тяжело, и Гюли предстояло пробыть в роддоме для избранных не менее месяца. Мир-Джавад навещал ее, но не ежедневно.

— Начальник не может проявлять к своей подчиненной повышенного интереса, — так он успокаивал ее.

На самом же деле Мир-Джавад охладел к Гюли. Он увлекся одной эстрадной певицей. Женщина оказалась несговорчивая, а Мир-Джаваду было трудно ее арестовать по подозрению в шпионаже и три законных дня предварительного следствия наслаждаться ею. Мир-Джавад почти каждый день приезжал в тюрьму навещать молоденьких арестованных. Новенькую переводили в специально оборудованную камеру, где стояла никелированная кровать с мягкой сеткой, в камеру приносили деликатесы и спиртные напитки, и Мир-Джавад три ночи проводил в тюрьме. Насладившись свеженькой, Мир-Джавад выпускал ее на свободу, даже если она на самом деле была шпионкой. Но если девица упрямилась, то ее за руки, за ноги привязывали к спинкам кровати, и Мир-Джавад получал свое, но и том случае после него выстраивалась очередь стражников, все, кто был свободен и имел желание, больных венерическими болезнями ставили в конец очереди, и бедная жертва против своей воли обслуживала всех. Иногда слабые жертвы испускали дух под очередным потным и вонючим телом. Если скандал не удавалось замять, то стражники бросали жребий, и того, кому он выпадал, «с позором» изгоняли с работы. Наверх отсылался рапорт о принятых жестких мерах, а Мир-Джавад пристраивал неудачника где-нибудь в районе.