Зиновий Каневский - ЗАГАДКИ И ТРАГЕДИИ АРКТИКИ

• Название: ЗАГАДКИ И ТРАГЕДИИ АРКТИКИ
• Автор: Зиновий Каневский
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1991
• ISBN: 5-07-001317-3

Загадочное и трагическое, идут в Арктике рука об руку. Погибшие и исчезнувшие экспедиции далекого прошлого, суда Русанова и Брусилова, пропавшие уже в XX в., исчезнувший самолет Сигизмунда Леваневского, секреты, связанные с эпопеей спасения ледоколом «Красин» генерала Нобиле, таинственная Земля Санникова и подобные ей острова-миражи в Ледовитом океане — об этом и многом другом читатель узнает из книги. И еще об одной, наименее известной странице истории Крайнего Севера — об уничтожении советских полярников (моряков, летчиков, зимовщиков) в 30—50-е гг. нашего столетия.

---

Что и говорить, вряд ли может вызвать симпатию адмирал, зверства которого в 1918—1919 гг. наводили ужас на людей. Но сейчас речь идет о другом Колчаке, об арктическом мореплавателе, с риском для жизни прокладывавшем маршруты будущих навигаций в Северном Ледовитом океане. Продолжать перечеркивать его имя, по-моему, глубоко несправедливо. Более того, его необходимо вспомнить как можно основательнее, потому что с ним тесно связаны имена и судьбы многих других, очень достойных людей. Семьдесят лет на них как бы лежит мрачный отсвет имени верховного правителя России, с которым они когда-то плавали в полярных морях, делили один спальный мешок и одну краюху хлеба, делая общее гуманное дело, служа отечественной военной гидрографии. О некоторых из них у нас еще будет случай поговорить подробнее, а теперь обратимся к дальнейшей судьбе ГЭ СЛО.

Война и революция оставили от нее обширное «белое пятно». Ее участники оказались разбросаны кто куда, разведены в прямом смысле «по обе стороны баррикад». Столь же разрозненны, а то и безвозвратно утрачены оказались и экспедиционные материалы. Значительная часть бумаг была в 1918 г. эвакуирована из фронтового Петрограда в тихий Ярославль, но там вскоре вспыхнул мятеж, и здание, где хранились документы, сгорело дотла.

К счастью, погибло далеко не все. Некоторые бумаги в итоге осели в Центральном государственном архиве Военно-Морского Флота и уже известных нам фондах Географического общества СССР в Ленинграде. Кое- что осталось в руках участников экспедиции, а со временем — в их семьях. Отдельные документы начали постепенно перекочевывать из личных архивов в государственные хранилища, например, в Центральный государственный архив народного хозяйства в Москве, где несколько лет назад был создан специальный личный фонд полярных исследователей. В общем, несмотря на чувствительные и порой невосполнимые утраты, экспедиционные документы все же продолжали существовать. Чтобы собрать их воедино, требовалась личность особенная: специалист, эрудит, энтузиаст и подвижник одновременно. Такой человек нашелся. Нетрудно догадаться, что я имею в виду Николая Ивановича Евгенова.

Он занялся этой, поначалу казавшейся совершенно безнадежной, деятельностью еще в 20-е гг. Начал переписку с оставшимися в живых сослуживцами, с их близкими и друзьями, с друзьями друзей. Но работа полярного гидрографа все время отвлекала Евгенова. Он вел изыскания на реках Лена и Оленёк, на Новой Земле, руководил Карскими морскими экспедициями. В страшном 1938 г. его надолго лишили права на доброе имя... Но в середине 50-х гг. он снова вернулся к главной теме своей жизни (в многочисленных письмах и других документах Николай Иванович обычно так и писал: «Тема», — и любой адресат отлично понимал, о чем идет речь).

Как прирожденный исследователь он мечтал прежде всего собрать и опубликовать фактические исходные результаты всех научных наблюдений ГЭ СЛО. И времени, и сил у него, к счастью, хватило. Подобно Б. А. Вилькицкому, Н. И. Евгенов дожил до семидесяти пяти лет, успев завершить титанический труд над «Темой». Ему, разумеется, помогали. Ленинградский университет, некоторые научно-исследовательские и учебные институты, Географическое общество, Гидрографическое предприятие Главсевморпути — все они хорошо поработали на фонд № 19. Самым преданным и надежным помощником стал кандидат географических наук Валерий Николаевич Купецкий, действующий арктический гидрограф, специалист по ледовым прогнозам и прогнозам погоды.

Проходили год за годом, множились папки с перепиской, которую Николай Иванович вел с издательствами и должностными лицами самого высокого ранга, много обещавшими, но ничего не предпринимавшими для публикации материалов ГЭ СЛО. Да и как, честно говоря, было все это издавать, весь этот неохватный фонд № 19, эти распираемые бумагами, таблицами, графиками, картами, рисунками папки, толстенные тетради-дневники?!

И все-таки в 1985 г. Ленинградское отделение издательства «Наука» выпустило в ротапринтном исполнении и тиражом в тысячу двести пятьдесят экземпляров работу Н. И. Евгенова и В. Н. Купецкого «Научные результаты полярной экспедиции на ледоколах «Таймыр» и «Вайгач» в 1910—1915 гг.». В нее вошла лишь небольшая часть материалов: результаты обработки ряда наблюдений и, что весьма ценно, библиография из трехсот шестидесяти двух наименований.

Автор обещал поближе познакомить читателей с тремя русскими полярными экспедициями, вышедшими в Ледовитый океан в одном и том же 1912 г., с их загадками и драмами. Пойдем же вслед за ними, за штурманом Альбановым и лейтенантом Брусиловым, за геологом Русановым и старшим лейтенантом Седовым. 

КАК ЗВАЛИ ИВАНА ЛЬВОВИЧА ТАТАРИНОВА

СКОЛЬКО БЫЛО КАПИТАНОВ?

Историки Арктики и Антарктики давно уже обратили внимание на то, что 1912г. был особенно несчастливым для исследователей высоких широт. То ли сам год оказался аномально суровым и ледовитым, то ли путеводная Полярная звезда отказала в покровительстве морякам — известно лишь одно: три русские полярные экспедиции вышли в Северный океан в 1912 г., и все три завершились трагически. Одна погибла целиком, другая — почти целиком, в третьей умерли двое, включая начальника. Если же вспомнить жертвы, понесенные тогда же зарубежными экспедициями, и в первую очередь гибель в 1912 г. доблестного английского капитана Роберта Скотта и четырех его товарищей, достигших Южного полюса в Антарктиде и умерших на обратном пути, то волей-неволей задумаешься о роке, с особой изощренностью преследовавшем полярников именно тогда.

Нет ничего удивительного в том, что упомянутые события взволновали два десятка лет спустя одного молодого, но уже известного советского литератора. Правильнее сказать, поначалу его взволновало совсем другое: находясь в санатории под Ленинградом, он увлекся рассказами биолога Михаила Ефимовича Лобашова и в течение шести вечеров подряд записывал все, что тот рассказывал о своей удивительной, насыщенной драматическими происшествиями жизни. Однако это повествование стало лишь житейской канвой будущего романа, насквозь «пронизанного» Арктикой — она была всюду: и в реальной жизни, и в недавней истории. Так в середине 30-х гг. рождались «Два капитана». Вениамин Александрович Каверин среди многочисленных романов, повестей, рассказов оставил нам эту нестареющую книгу о любви и коварстве, отваге и трусости, самоотверженности и предательстве.

Происходившее в ту пору на Крайнем Севере не могло не вдохновлять писателя. Первые сквозные плавания по Северному морскому пути, челюскинская эпопея, герои-летчики, свершившие, казалось бы, невозможное при спасении пленников ледового «Лагеря Шмидта», высадка в точке Северного полюса четверки папанинцев. А еще — книги, множество научно-популярных произведений, мемуаров, сборников документов, касающихся и самых известных, и надолго забытых экспедиций прошлого, сенсационные находки 30-х гг., реликвии, связанные с пропавшими без вести полярными путешественниками. Такие находки были, в частности, сделаны в 1934 и 1936 гг. на безымянных островах в Карском море и, как свидетельствует сам автор «Двух капитанов», взбудоражили его воображение.

В. А. Каверина захватила героика и высокая романтика арктических широт, Он читает полярную литературу, словно завороженный, слушает рассказы художника Николая Васильевича Пинегина, участника экспедиции Георгия Седова 1912—1914 гг. А во время Великой Отечественной войны корреспондент «Известий» на Северном флоте Вениамин Каверин сам становится очевидцем и участником многих событий. И роман свой завершает в 1944 г., когда еще идет война. Роман о двух капитанах. О двух? Нет, никак не о двух!

Отвечая на многочисленные вопросы о прототипах одного из своих главных героев, автор говорит, что у капитана Татаринова их было несколько, да и угадываются они без большого труда: лейтенант Георгий Львович Брусилов, штурман Валериан Иванович Альбанов, полярный геолог и мореплаватель Владимир Александрович Русанов, старший лейтенант Георгий Яковлевич Седов. И еще одна «составляющая» — британский капитан Роберт Фолкон Скотт: в уста И. Л. Татаринова писатель вложил строки из дневников и прощальных писем этого путешественника, вслед за Руалом Амундсеном покорившего Южный полюс. Слова же мальчишеской клятвы Сани Григорьева и его друзей взяты из поэмы классика английской литературы Альфреда Теннисона «Улисс», написанной свыше ста лет назад: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» Именно эта фраза-призыв начертана на могильном кресте, высящемся в Антарктиде в память о пятерых погибших в 1912 г. англичанах во главе со Скоттом.

Вы уже знакомы и с лейтенантом Брусиловым, и со штурманом Альбановым, помните, как унесло льдами «Святую Анну», как полтора года спустя ее покинула группа Альбанова, из которой спаслись лишь двое. И когда в романе, в письме капитана Татаринова мы читаем: «Среди одного такого поля и стоит наша «Святая Мария», по самый планшир засыпанная снегом. Временами гирлянды инея срываются с такелажа и с тихим шуршанием осыпаются вниз», — перед нами дневник Альбанова, только вместо «Святой Марии» следует читать: «Святая Анна». А приказ, отданный капитаном Татариновым штурману Ивану Климову, — это подлинное распоряжение лейтенанта Брусилова, врученное штурману Альбанову перед уходом его группы с судна. И подобных мест в каверинском романе немало, хотя дело, разумеется, не в дословных совпадениях, не в очередном упоминании каких-то реалий экспедиции — суть в том, что лучшие черты характера арктического исследователя, будь то Брусилов, Альбанов, Русанов или Седов, писатель сделал основными чертами своего любимого героя, и это прослеживается на протяжении всего произведения.