Кирилл Николаев - Жизнь и смерть Эдуарда Берзина. Документальное повествование

• Название: Жизнь и смерть Эдуарда Берзина. Документальное повествование
• Автор: Кирилл Николаев
• Издательство: Центрально-Черноземное книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-7458-1208-8

Эта книга выносит на свет божий то, что долгое время было скрыто от наших глаз. Талантливый латышский юноша Эдуард Берзин, художник и архитектор по образованию, соблазнился чекистской службой.

В 1931 году Сталин утвердил его директором секретного треста «Дальстрой». Силами десятков тысяч заключенных Берзин построил Магадан и добыл 110 тонн золота на колымских приисках.

Памятник Берзину стоит в Магадане на месте первого лагеря заключенных.

Многие документы, на которых построена книга, выявлены автором и публикуются впервые. В ней также приведены воспоминания вдовы и дочери Берзина.

---

…Я не присоединился к голодовке потому, что понимал: нас спровадили на Колыму не для того, чтобы создать нам условия нормального существования»100.

В воспоминаниях заключенной — сторонницы взглядов Троцкого — А. С. Берцинской, также прошедшей колымские лагеря, дается описание нескольких групп этого движения.

Официально количество сторонников Троцкого во времена его споров со Сталиным в 1925–1927 годах считалось небольшим. По данным победивших в этой борьбе сталинистов, троцкистов тогда насчитывалось всего 4120 человек101. Причем часть этих четырех тысяч после победы Сталина отказалась от защиты своих взглядов, подписав соответствующие заявления. Так поступили, например, Берцинская и ее муж Г. Т. Аскендарян.

Исключенные из партии во время споров, они были в 1928 году сосланы на три года в Сибирь. Но после отбытия ссылки в большинстве своем такие люди в партию были возвращены. Им дали возможность нормально жить и работать, в том числе в Москве и других крупных городах. Этих людей называли: «отошедшие троцкисты», то есть такие, которые увлекались взглядами Троцкого только в прошлом. Теперь они уже отошли от него.

«Но были и такие, — пишет Берцинская, — кто ни отчего не отказывался, продолжал защищать свои прежние позиции, оставаясь в ссылках и изоляторах. Их называли «неотошедшие троцкисты»102.

В 1936 году НКВД уравняло первых и вторых: «отошедших» вновь арестовали, а «неотошедших» забрали из ссылок. Как правило, и тех, и других суду не доверили, а для упрощения процедуры пропустили через Особое совещание НКВД. А затем объединили в общие этапы и отправили по общим адресам: многих — на Колыму.

В этапах к троцкистам добавили еще третью категорию — тех, кому органы НКВД троцкизм приписывали. «Были и те, — пишет Берцинская, — кто ни в каких оппозициях не состоял, но в годы, когда началось «освоение» новых экономических районов страны, их из партии тоже исключили и при отправке на Колыму определили как КРТД. Этих людей никак не называли».

Когда этапы со всеми этими людьми прибыли на Колыму, сопротивление организовали лишь заключенные «неотошедшие». Именно они объявили голодовку в связи с тем, что управление НКВД по Дальстрою отказалось принять их требования ослабить лагерный режим.

«Назавтра после объявления голодовки, — вспоминал Байтальский, — нас, неприсоединившихся, развезли по командировкам, т. е. по приискам.

Объявившие голодовку отказались грузиться, но их погрузили, насильно связав сопротивляющихся, и развезли по всем командировкам с таким расчетом, чтобы на каждом пункте было минимальное количество голодающих.

Голодающих кормили через нос питательным бульоном, что продлило голодовку чуть не до ста дней.

Голодовка твердокаменных троцкистов закончилась их победой. «Победа», как и следовало ожидать, была пирровой. Было достигнуто письменное соглашение, чуть ли не договор, что в случае прекращения голодовки НКВД обязуется выполнить предъявленные требования. До чего же наивны были голодающие, доверившиеся НКВД! Удивляло, как такие крупные работники с дореволюционным стажем, как член Президиума ВЦИК Самуил Кроль и член коллегии НКФ Украины Абрам Гринштейн, как даже эти участники голодовки не понимали, что уже давно, после убийства Кирова, Сталин взял курс на физическое истребление всякой оппозиции».

Да, на короткое время «неотошедшим», или как их называет Байтальский, «твердокаменным» троцкистам удалось добиться для себя небывалых в лагерях условий жизни.

Некоторые послабления режима коснулись и других троцкистов — отошедших. Та же Берцинская вспоминает, что ей, например, дали свидание с мужем Тиграном Аскендаряном, и только после этого их отправили в разные лагпункты. Ее — в совхоз Сеймчан, а его — на прииск имени Берзина.

В лагере этого прииска троцкистов поселили в отдельный барак, но «отошедшие» были уже отделены от семей, а «неотошедшим» было разрешено жить семьями. Вот как описывает эту ситуацию Берцинская по рассказам своего мужа:

«По прибытии на прииск Тиграна поселили в специальный барак, известный под названием КаэРТэДэ… Барак КРТД отличался от прочих бараков не только своим названием, но и внутренним устройством. Помимо обычных двухэтажных нар наличествовали в нем и небольшие клетушки, отгороженные одна от другой низкими дощатыми стенками. В этих клетушках и жили семьи тех самых «неотошедших» троцкистов, что выиграли голодовку».

Причем, как видно из этих воспоминаний, неотошедшим было разрешено жить в лагере даже вместе со своими малолетними детьми.

Продолжался такой «курортный» режим для выигравших голодовку очень недолго. Прав был Байтальский, который дал очень точную оценку бесперспективности организованной борьбы «твердокаменных» с огромной полицейской машиной НКВД. «Вместо линии, — писал он, — пассивного подчинения с целью физического сохранения своих жизней, подобно декабристам в ссылке и на каторге, они взяли курс на сопротивление сталинизму. В обезличенной, глухонемой стране, в условиях типичнейшего полицейского государства, лучшая часть былой мощной когорты обрекла себя на истребление неправильной тактикой борьбы».

Истребление скоро началось.

Здесь уместно воспользоваться воспоминаниями другой стороны — тех, кто сажал, допрашивал и затем, после постановления ОСО или «тройки», уничтожал КРТД. В личном архиве уже покойного литератора Н. В. Козлова сохранилось письмо одного из таких сотрудников УНКВД по Дальстрою. Козлов в 60-е годы попросил его вспомнить о событиях 1936–1937 годов, в которых тот участвовал. И хотя это письмо-воспоминание опубликовано анонимно, магаданским журналистам удалось выяснить, что его автор — молодой в те годы следователь дальстроевского УНКВД Н. С. Абрамович110.

Вот эти воспоминания, опубликованные под названием «Отрывок из письма бывшего следователя».

«В 1936 году содержащиеся в Магадане и на периферии осужденные к разным срокам изоляции троцкисты, зиновьевцы и бухаринцы (так их именовали) как по дирижерской палочке организовали — в местах их содержания волынки, открытые антисоветские Выступления, составляли и распространяли самые погромные (по тем временам) листовки-прокламации, требуя своего освобождения, требуя присылки из Москвы прокурора и предоставления им свободы передвижения, изменения рациона питания и т. д.

Попытки провести с ними беседы, которые предпринимались руководителями политотдела Дальстроя и УНКВД с тем, чтобы прекратить эти выступления, ни к чему не привели. А когда по указанию НКВД СССР оперативные работники начали изъятие из массы троцкистов зачинщиков, инициаторов, руководителей выступлений, они ответили устройством в бараках баррикад и объявлением массовых голодовок.

Каждое оперативное мероприятие, связанное с этими событиями, докладывалось Э. П. Берзину, который был, помимо всего, старшим оперативным руководителем, уполномоченным Наркомвнудела на Колыме.

…Зачинщиков-организаторов волынок среди троцкистов удалось изолировать от общей массы, а затем провести расследование и предать суду»104.

Политическая наивность троцкистов, их удивительный идеализм столкнулись с непробиваемой железобетонной карательной системой сталинского режима. Результат такого столкновения оказался трагичным для троцкистов.

В воспоминаниях Берцинской, на которые мы уже ссылались, ясно показана обреченность этих людей, пытавшихся достучаться в железобетон НКВД.

«С такими же «неотошедшими», — пишет Берцинская, — пришлось встретиться и мне в лагере совхоза Сеймчан. Небольшой партией их привезли зимой 37-го из Магадана, почти в то же время, что и нас, — группу женщин…

Всем нам дали работу если не по специальности, то во всяком случае не тяжелую. Однако это их не удовлетворило. И они продолжали борьбу, добиваясь соблюдения Трудового кодекса о восьми-, а не десятичасовом рабочем дне, как это практиковалось в лагере. Требовали и выходные (в лагере выходные в летние месяцы были полностью отменены). За отказ работать по воскресеньям их отправляли в карцер.

Особо запомнилось, как Нушик Заварян (молодая женщина армянской национальности — К.Н.), не дожидаясь когда ее посадят в карцер, отправлялась туда своим ходом. Нагрузив где-то добытые саночки своим скарбом (чемодан в чехле и завернутая в такой же чехол постель), положив на самый верх книги, она медленным шагом следовала через весь лагерь, мимо всех бараков, как бы молчаливо показывая: «Вот еду в карцер, но все с собой взяла и буду там отдыхать, как положено по советским законам». А на чехлах чемодана и постели большими красными буквами было вышито: «Нушик Заварян».

Прошло несколько лет, и вот в 42-м меня привезли в Магадан, чтобы дать мне свободу. И я вновь увидела и этот чемодан, и эту постель, и вышитую красными буквами на чехлах надпись: «Нушик Заварян». Запыленные, заброшенные, валялись они в дальнем углу лагерной каптерки. Когда я спросила, почему владелица этих вещей не забирает их, старожилы магаданского лагеря мне — ответили: «В каптерке находятся вещи не только Нушик Заварян, но и многих других. Там остаются лежать вещи тех, кого уже давно нет в живых».