Дмитрий Косырев - Продавец радости

• Название: Продавец радости
• Автор: Дмитрий Косырев
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988

Дебютный рассказ будущего известного мастера прозы.

---

Дмитрий Косырев Продавец радости

Мне бы какого-нибудь кандидата искусствоведения в платные консультанты. Голова кругом идет, а ошибаться нельзя. Не должно быть никаких неожиданностей. Все закономерно. Вот после второй мировой что происходило? Ясно, люди хотели вернуть то, что было до войны, что было отвоевано. Значит, все те же «Дождь идет», «Кокетка», вальс-бостон, духовой оркестр, хороший джаз. Эстрада в галстуке бабочкой, одним словом, Эдит Пиаф, Глен Миллер, Фрэнк Синатра. Ах, эти серенады Глена Миллера: слушаешь их, и хочется вздохнуть поглубже и сказать: «Пустое все, Игорь». Это то, что звучало на туманной заре моего детства, так сказать, еще до меня.

Ну, хорошо, потом эпоха сломалась, начались «Битлз» и все прочее. Логично. Музыка папы с мамой полетела вверх тормашками. И можно было понять, что это надолго, а главное — тиражи пойдут на сотни миллионов.

Но дальше-то… Опять слом эпохи — диско. Здрасьте вам. Старое надо сбывать, хватать новые шедевры, и быстро. Нельзя вовремя не угадать, заранее.

Фирма не позволяет. Извините. Надо готовиться, идти первое время против течения. Конкуренты не спят.

Помню, удачно я усек, что диско долго не протянет: когда появился мюзикл Уэйна «Война миров» по Уэллсу. Сигнальчик: танцы-манцы кончились,

диско начинает становиться чем-то серьезным, значит, конец масс-тиражам. Дальше что? Еще за полгода до того, как итальянцы заполонили рынок, Игорь С. — то есть я — уже ненавязчиво предлагал клиентам лежавшие без движения: Бонгусто, Батисти, Дзаникки. Говорил: итальянцы могут скоро пойти, возьмите, пригодится. Игорю верили — фирма! — и брали. И не ошибались. Ну, а потом я, а не дядя первым начал штамповать «Рикки и повери», как на заводе. Запись — трояк. Трояк. Трояк. «Там-там-там, та-ра-па-рара…» Но…

(Игорь, хоть на отдыхе можешь ты остыть и отключиться? Все о делах, о делах… Замедлись, освободи голову.)

…Но что дальше, вот вопрос. Когда пойдет новая волна? Какая волна? Должен знать. Вот только инженерного образования для этого, черт, не хватает. Историком надо быть. Социологом. Языки знать. Или действительно брать в фирму консультанта. Я бы взял — оборот позволяет. И секретаршу бы, и офис в небоскребе. Хе. Хум-хум-хум. Если бы мне раньше кто сказал, что «Мелодия» станет моим конкурентом… Что-то вроде самого короткого анекдота. Все течет, все меняется. Издали страшное количество «Битлз», двух Манфредов Мэнов, кучу итальянцев — в общем, все, что раньше шло, так сказать, по линии Игоря, сейчас может неожиданно оказаться на прилавке и оставить меня в дураках. Нет покоя измученной душе. Приходится постоянно вести разведку в «Мелодии», узнавать, что выходит там через месяц или два… И искать выход. Он должен быть. Вот хотя бы «металлисты»… что вообще сейчас считается металлическим роком? Говорят, что с ним пытаются бороться в школах. В путь-дорогу: значит, будем работать. Чем больше борются, тем больше будем работать. Клиентура, правда, незнакомая, но неужели не освоим?

(Игорь, остановись. Ты уже у синего моря. Вздохни глубже.)

Ну, вот так. Сижу в номере, озираю его — сойдет номерок — и разбираю свои сумки. Тридцать два новых поступления, не считая тех кассет, которые я взял из старых — просто так, послушать. Все тридцать две фирменных надо обработать, то есть прослушать, рассортировать: эти срочно сплавить с концами и без выходного пособия, эти на бобину для растиражирования, а то и в диске заказать, эти еще и в «хромовый фонд» задублировать (почти триста кассет на хромированной пленке — гордость моя). Еще важно и качество записи — хоть и фирменные кассеты, но и у «Полидора» бывает брак. Будем слушать — дело есть дело. Все тридцать две — с начала и до конца. Осатанеешь. Отдых, называется. Черноморское побережье, называется. Но в Москве времени точно не будет. Ничего, как-нибудь, потихоньку.

Отдыхаем все-таки. Выл я здесь три года назад, вроде все осталось на своих местах. Реликтовый камыш из заповедника шумит, шуршит длинными листьями, ежевика. На ногах — вьетнамочки, песочек горячий. Спать можно после обеда — ну просто разврат. Зарядочка на пляже до завтрака, в любую погоду. Погода, кстати, идеальная. А корт дрянной был и остался — асфальт. Ничего, поиграем. Новенький мячик из данлоповской банки — шмяк-стук. Девчонка по ту сторону сетки скачет: нравится ей, когда гоняют. Худеть, наверное, хочет. Правильно хочет. Ну, а я… мастер двигается медленно, а то и вообще стоит на месте, а мяч так и отлетает от ракетки: шмяк-стук.

Когда она бегает за мячами, есть время ее рассмотреть. Ничего. Лапы чуть толстоваты, как у щенка. Но есть что-то… Шмотки. Все ведь стараются не отстать друг от друга. Как в форме ходят. А у нее — нет, не похоже. Здесь все настоящее, оттуда— и без претензий, для того, чтобы носить, а не для того, чтобы гнаться за другими. Диагноз: папа или муж — там работали.

Не вижу лица: мешает козырек от кепочки. Рассмотрим. Что-то в целом интересное.

Хорошо, мамочки: море, тепло, теннис, девочки.

Ах, вам еще хочется играть на сок? Ладно, и вот мы уже пьем проигранный ею сок, а я себе говорю: Игорь, ты отдыхать сюда приехал, женщины тебя погубят.

И еще одно я давно усвоил: Игорь, лучше молчи. Не уверен — молчи. Улыбайся. Пусть она говорит. Что она и делает:

— Вам идет сухой закон, сок и утренняя зарядка. Мне с балкона видно. А от сока этого мы тут уже на ушах стоим. Мандарин и мандарин. Знакомые приезжают, конца им тут не видно, и с ходу: не угостить ли тебя соком? Стаканом бы в них кинула, но ведь могут не понять.

Пора вставить слово, загадочно улыбаюсь глазами:

— А чем же вас надо угощать?

— Как это чем? Холодным шампанским.

Стоп. Я знаю людей. Вот эта фраза о шампанском у девяносто девяти из ста — девятьсот девяносто девяти из тысячи! — прозвучала бы, как у обычной проститутки из фильма о временах нэпа. Так, как эта сказала, — надо уметь. Диагноз: девчонка из верхней десятки. Чистое золото. Как коньяк «КВ». Как гитарное соло Харрисона: он может сыграть четыре ноты, но вы почувствуете, что это Харрисон.

Лицо: никакой штукатурки, после корта по нему лишь чуть прошлись платочком. Другая бы горстями сыпала пудру… Складки у рта: рановато для ее лет. Из тех, видимо, которые пишут стихи, но никому не показывают. Такие отгораживаются от всех барьером: своя девчонка, своя, и вдруг полшага дальше — и мягко стукаешься лбом во что-то, и ни шагу.

Но штука в том, что я люблю ломать барьеры. Наверное, оттого, что надоело: эти аристократы духа хватают кассету в метро, суют, озираясь, деньги, потом с надрывом пять минут вежливо говорят. Да ладно, уходите, чего говорить… За что презираете? За то, что я, как бобик, кручусь и делаю человечеству добро? Ну давайте, давайте.

Встаю. Говорю девице: «Иду превращать сок

в шампанское. До новых встреч». Внутренний голос: Игорь, что ты творишь, ты отдыхать будешь или нет? Поздно. Иду к стойке. Бармен, молодой и красивый, заросший волосами, похож на звезду эстрады, тоскует: сухой закон в домах отдыха — любого бармена заставит затосковать. Бизнес идет мимо него в гремящих стеклом сумках, которые отдыхающие тащат в номера.

Что ж, будем знакомиться со страдальцем.

— Как доходы? — интересуюсь я после обмена приветствиями.

— Ну какой может быть доход? — взвывает бармен. — Еще и на соки вчера цены снизили! Повышать надо, а они понижают! Топчешься тут из-за паршивого мандаринового сока и пепси-колы, да? Больше ничего не дают, а? О чем думают, неизвестно…

Разговор течет в том же духе. Косо посматриваю на девицу, оставшуюся за столом. К ней подходят. Ее знают. И у нее совсем другое лицо, когда она говорит с ними. Ага.

А мы с барменом все болтаем. И вот мой ход.

Запускаю руку в висящую через плечо сумку. Не глядя вытаскиваю пригоршню кассет (из тех, что я заранее отобрал как отсев). Высыпаю на стойку.

— Попробуй, хочешь? — говорю. — А то ведь на всем побережье, небось, одно и то же.

На лице его рассвет. Он пальцами шевелит кассеты. Потом поднимает голову:

— Переписать даешь, да?

— Зачем? — говорю. — Совсем даю.

Я уже давно понял, что — первое — деньги покупают не все, щедрость и бескорыстие дороже денег; и второе — что нельзя просить, надо сделать так, чтобы предложили.

Вот так я обеспечил себя шампанским в безалкогольном баре. Заметьте, никакого насилия. Я лишь внес уточнение и подсказал детали:

— Ты не рискуй… Ей-богу, я же просто так — подумаешь, кассеты («о чем ты говоришь!» — вопит бармен). Ну, если только так: вот этот графин — он непрозрачный. В холодильнике лежит одна бутылка, в газете. Вроде бы твоя. Больше одной за вечер мне не надо. Не для себя, девушка тут есть, понимаешь… Что налито в графин — не видно, да и вообще, может, я с собой принес. И конечно, за мои деньги, чтобы не было вопросов, — говорю я напоследок («какие деньги, что ты», — возмущается он). Жму ему руку и отхожу. Точка. За спиной он осторожно вставляет в аппарат мою кассету.