Виктор Трихманенко - Небом крещенные

• Название: Небом крещенные
• Автор: Виктор Трихманенко
• Издательство: Мастацкая літаратура
• Жанр: Современная проза
• Год: 1976

События романа «Небом крещенные» развёртываются на протяжении летной жизни целого поколения. В книге показаны простые, скромные труженики боевой авиации, но вместе с тем каждого из них можно назвать героем — столь значительны их душевные порывы, так сильна страсть, с которой они выполняют обычное дело службы. Автор рассказывает о них тепло, убедительно, искренне. Он, бывший военный летчик, ныне писатель, хорошо знает своих героев и горячо их любит. Это в значительной степени усиливает жизненную правду и художественные достоинства романа.

---

Одна из мотористок — моя землячка. Это выяснилось, когда мы, вызванные по тревоге на аэродром, драили самолеты. Женей ее зовут. Она невысока ростом, худощава и остроглаза. Кто-то уже научил ее курить.

Женя работает на аэродроме, я протираю казенные штаны в учебном корпусе; чтобы встретиться, надо ловить момент, когда девушки парами шествуют в столовую.

5 марта

В горсток привезли старый кинофильм. Кино у нас нечасто, и потому после ужина зал курсантской столовой битком набит. Сидели на столах и подоконниках, тесной толпой стояли в проходах. На экране мелькали разодетые в бальные платья красавицы, страдавшие из-за того, кто-то там не так на них посмотрел. По сравнению с войной, с бедствиями миллионов людей переживания барышень на экране ровно ничего не значили, но странное дело: они заставляли зрителей принимать близко к сердцу их жизненные неурядицы.

Пока шел фильм, мы с Женей могли погулять около столовой, с тыльной стороны — никому не придет в голову нас искать. Мы ходили туда и сюда. Когда проходили мимо открытой двери кочегарки, красно-желтый отсвет топок выхватывал из темноты ее профиль. Она красива и кого-то мне напоминает. Ей захотелось курить; я подскочил к топкам, достал ложкой для нее раскаленную щепку саксаула — как перо жар-птицы.

Нам было холодно. В кочегарку не зайти — там засекут. У Жени, кроме того, вылез гвоздь в сапоге и покалывает пятку.

Я вызвался носить ее на руках и уж подхватил было ее нетяжелое тело.

Но она вырвалась.

— Рукам воли не давай!

Сеанс окончился быстрее, чем нужно. Шумная, толкающаяся ватага зрителей высыпала во двор. Кто-то лихо присвистнул.

— Я убегаю, — заторопилась Женя. — Но что-то надо бы сделать с гвоздем. Ступить не дает.

— Зайдем в кочегарку на минуту, — потянул я ее за руку.

Около топок в это время как раз никого не было. Я разыскал в углу ломик.

— Давай сапог.

Она оперлась спиной о стенку, протянув мне ногу. Я сдернул маленький сапожок, нащупал в нем пальцами гвоздь. Пристукнул несколько раз тупым концом ломика, засунув его в голенище. Пощупал опять — нет гвоздя.

Встав на одно колено, я помогал Жене надеть сапог.

Так и застал меня, коленопреклоненным, дежурный лейтенант, заглянувший по каким-то надобностям в кочегарку.

— Эт-то еще что такое? — угрожающе спросил лейтенант.

Я оглянулся: синяя шинель, красная повязка на рукаве.

Черт знает, о чем он подумал, этот лейтенант. Разошелся — не остановить.

— Для всех проводится культурно-массовое мероприятие, а они тут уединились! — выговаривал лейтенант. Вид у него был прокурорский, иногда он нехорошо усмехался. — Безобразие тут развели! Скоро в казарму водить начнете! Ваша как фамилия?

— Курсант Зосимов.

— А ваша?

— Рядовая Селиванова.

Ткнув ей в грудь пальцем, дежурный приказал:

— Вы, кру-гом! Марш в подразделение.

А меня повел за собой, в канцелярию эскадрильи.

Там сидел за столом, листая книжечку устава, Чипиленко.

— Вот полюбуйтесь! — воскликнул дежурный о порога. — Во время киносеанса затащил в кочегарку девицу и начал ее раздевать. Позор! Если некоторым воинская честь не дорога, так мне, командиру, она дорога.

— Сейчас мы разберемся, — сказал Чипиленко, метнув на меня разящий взгляд.

Лейтенант ушел с уверенностью, что ему удалось в зародыше пресечь вопиющее нарушение порядка.

Выражение лица Чипиленко сейчас же переменилось. Старший лейтенант улыбнулся смущенно, стал ходить по комнате, заложив руки за спину. Я стоял столбом.

— На кого другого, а на вас бы не подумал, товарищ Зосимов, — бросил походя старший лейтенант. — Как же вы допустили такое дело?

— Он все врет! — выпалил я.

— Кто врет? Лейтенант врет? — Чипиленко остановился, посмотрел мне строго в лицо.

— Хотя бы и он.

— Поосторожней на поворотах, товарищ Зосимов. Он застал вас в кочегарке, на месте, понимаешь!..

— Ничего он не застал.

— Ладно, ладно! Не будет же дежурный выдумывать.

— Ничего не было, товарищ старший лейтенант, — твердо сказал я. — У нее гвоздь в сапоге вылез, а я его забил…

— Не будем копаться в этих самых деталях… — Чипиленко сделал рукой движение фокусника. — Но я вас должен предупредить: больше чтобы таких гвоздиков не было!

12 марта

Разговором в канцелярии дело не кончилось. Дежурный лейтенант доложил командиру эскадрильи письменным рапортом об "аморальном проступке курсанта Зосимова". В рапорте были приведены факты, обнаруженные дежурным лично, и капитан Акназов не стал дополнительно разбираться, арестовал на пять суток — и все!

Так мне пришлось познакомиться с гауптвахтой. Арестованных гоняли на тяжелые и грязные работы. Без ремней, понуро опустив головы, брели мы через двор городка, конвоируемые вооруженным солдатом — как будто нам вдруг захочется убежать. Обед нам отпускали в столовой в последнюю очередь, но зато щедро. "Для "губы", — говорил караульный, ставя на полку раздаточного окна ведерко, и повар, жалостливо покачивая головой, наливал полнехонько. "Губари" хлебали вволю, еще и караул подкармливали.

Дважды ко мне прорывался Валька Булгаков, хотя часовые его не пропускали. Принес табачку. Допытывался, за что меня посадили, я ответил: за грубость в разговоре с дежурным, а про Женю не сказал ничего.

Валяясь на арестантских нарах, я думал о Жене Селивановой. Мне представлялось, как Женя в строю девушек-мотористок идет на аэродром, и я сам почти физически чувствовал облегчение от того, что гвоздь в ее сапоге больше не колет.

Женя рассказала мне давнюю историю из своей жизни. Она училась тогда еще в седьмом классе, а в нее влюбился восьмиклассник. У него это все было серьезно. Чтобы сидеть с нею за одной партой, он стал плохо учиться, нахватал двоек и остался на второй год в восьмом. Материнские слезы и отцовский ремень не помогли. Остался он на второй год и сел за одну парту с Женей. Она была отличницей, и он сделался круглым отличником.

В эскадрилье начинают замечать, что курсант и мотористка в замасленном комбинезоне появляются вместе на аэродроме, в столовой, когда там "крутят кино". Булгаков бросает на меня свирепые взгляды и ждет, когда я ему все расскажу. А я не могу об этом говорить даже с лучшим другом.

Наступают такие времена, что за дневник, наверное, возьмусь не скоро…

V

"Весеннее солнце и вот та ветка урюка, убранная белым цветом, разлагают дисциплину", — констатировал Чипиленко. С напускной строгостью смотрел на курсантов, гонявшихся друг за другом по строевому плацу, игравших, кажется, в пятнашки. Видали, что у них в голове? Чипиленко достал сбои старомодные карманные часы, встряхнул их перед глазами и умышленно затянул перерыв на целых десять минут.

Около плаца — курилка, каре из четырех скамеек. Там сгрудились курсанты вокруг летчика-инструктора, младшего лейтенанта Горячеватого. Он сидит, покуривает, иногда начинает размахивать выставленными вперед ладонями, будто восточный танец исполняет.

В речи Ивана Горячеватого, рослого, с мужественным лицом детины, чувствуется сильный украинский акцент.

— Насколько она мне раньше нэ понаравылась, настолько она мне теперь понаравылась…

Не о девушке рассказывает младший лейтенант, нет. О машине, на которой недавно начали летать инструкторы. Ее называют УТИ-4, что значит учебно-тренировочный истребитель. Это тот же И-16, только двухместный, имеющий спаренное управление. Лобастый, с короткими крылышками самолет, стремительный и верткий, как шмель. Когда начиналась война, такие истребители разбудили однажды своим ревом небольшой рабочий поселок у Горячего ключа… Вадим вспомнил, как нёс тогда на коромысле два ведра горячей воды — для мамы…

Давно гремит война на западе, каждый день передают по радио гнетущие сводки, мирное житье всеми забыто, словно и не было его совсем…

— На посадке очень сложная машина. Чуть скорость потерял, сейчас провалится. Козел! — Горячеватый помахивает ладонью волнообразно, изображая, как будет козлить машина, то есть прыгать. — Допустим, сел нормально. Это еще не все! Надо выдержать направление на пробеге. Вертлявая она, как зараза, чуть успеваешь педалями работать. А упустили направление на пятнадцать градусов ваше присутствие в кабине не обязательно!..

Младший лейтенант таращит на слушателей страшные глаза, и все понимают, что он хотел сказать.

Почему наше присутствие в кабине не обязательно? Да потому, что машина, развернувшись на пятнадцать градусов, будет и дальше вертеться, и силы рулей уже не хватит, чтобы ее остановить. Может упасть на крыло, как подбитая птица.

Инструкторы, значит, летают на УТИ. Когда же курсантская очередь дойдет хотя бы на чем-нибудь полетать?