Виктор Трихманенко - Небом крещенные

• Название: Небом крещенные
• Автор: Виктор Трихманенко
• Издательство: Мастацкая літаратура
• Жанр: Современная проза
• Год: 1976

События романа «Небом крещенные» развёртываются на протяжении летной жизни целого поколения. В книге показаны простые, скромные труженики боевой авиации, но вместе с тем каждого из них можно назвать героем — столь значительны их душевные порывы, так сильна страсть, с которой они выполняют обычное дело службы. Автор рассказывает о них тепло, убедительно, искренне. Он, бывший военный летчик, ныне писатель, хорошо знает своих героев и горячо их любит. Это в значительной степени усиливает жизненную правду и художественные достоинства романа.

---

Некоторое время двигатель молотил на малых оборотах, потом заревел, в его шуме появились угрожающие интонации. Вот опять маленько притих. Майор подозвал к себе Чуркина, и тот прибежал, как говорится, на полусогнутых.

— Уберите колодки! — прокричал майор Чуркину.

Это уж слишком! Пока тормозные колодки цепко удерживают колеса на месте, можно газовать — никуда самолет не денется. Но если колодки убрать, он же двинется вперед… Чуркин раскрыл было рот, но так ничего и не сказал. Властный, твердый взгляд замполита приказывал слушать да исполнять. Когда старшие начальники смотрели вот таким образом на Чуркина, он моментально сбрасывал личину нахальства, будто лишнюю одежду, мешавшую работать.

Нырнув под крыло, Чуркин сильно дернул за веревку, вытягивая левую колодку. Так же быстро убрал правую.

Никто из стоявших в сторонке офицеров не успел вмешаться.

Истребитель взревел и пошел на взлет. Прямо со стоянки! Толпу любопытных обдало теплой воздушной струей.

Набрал истребитель высоту и появился над аэродромом. Вираж влево, вираж вправо. Переворот — петля — боевой. Управляемая бочка…

Отпилотировав, зашел на посадку.

Он шагал к оторопевшей, восхищенной толпе, похлопывая ладонями — так отряхивает руки от опилок мастер, выточив новую деталь. То, что замполит проделал в воздухе, и впрямь было мастерским произведением. Оно существовало лишь мгновение, не оставив в небе ни тени, ни следа, но всем запомнилось.

Его окружили.

— Так вы, оказывается, летчик, товарищ майор?

Летчик. Командиром звена войну начинал.

— А как же в кавалерию попали?

— Как попал, так и попал… В тяжелых боях полк потерял почти весь летный состав, почти всю материальную часть — четыре самолета осталось, да и те пришлось сжечь. В окружении особенно не интересовались биографией, сунули туда, где надо было дыру заткнуть.

— Вы что же, товарищ майор, и на коне умеете… пилотировать?

— Научился, когда шастали по вражеским тылам.

С того дня майор влился в летный строй полка. Именно "влился", как любят говорить в военной среде. Может быть, это слово звучит несколько необычно, когда речь идет о человеке, прибывшем в новую часть, но вместе с тем оно очень точное по смыслу. Чтобы стать неотъемлемой частицей коллектива, надо показать себя в деле, проявить страсть, надо расплавленной каплей влиться в металл, и тогда уж будет крепко и навсегда.

Отныне летчики ходили за ним табуном, верили ему на слово. Он говорил, что должны скоро дать бензин, в то время как на складе ГСМ давно сохли емкости; он утверждал, что наши войска готовятся к решающему удару, хотя враг удерживал позиции на Волге; он твердо говорил, что победа в конечном счете будет за нами, хотя тогда, в сорок втором, ни в какую подзорную трубу невозможно было разглядеть нашу далекую-далекую звездочку-победу. Его убежденность и стойкость, его партийность передавались летчикам. Каким-то особым способом передавались — что-то вроде самоиндукции…

Не только эту историю рассказал друг отца Косаренко, когда нашел Ивана: рассказал много других случаев из жизни Косаренко-старшего. Тем более что стали ветеран и молодой летчик соседями по дому, часто встречались и подолгу беседовали. Рассказывал фронтовик о воздушных боях, проведенных вместе с замполитом, о его тонкой, умной работе с людьми на земле, о его сердце комиссара. Рассказал и о том, как погиб гвардии подполковник Максим Косаренко.

…Сопровождали ИЛов на штурмовку переднего края. Черновая, к тому же адская работа: глушить огневые точки, выковыривать фрицев из блиндажей и окопов. Замполита, как всегда, не пускали, а он, как всегда, полетел. В самый разгар штурмовки в боевой круг начали затесываться "мессеры" — и где только взялись! Истребители прикрытия оттянули их на себя. Дрались долго и ожесточенно: ИЛы тем временем заканчивали свою работу. Замполит двух сбил в том бою. А в конце схватки его самого как-то подловили: истребитель загорелся, и пришлось покинуть его без промедления. Высота была небольшая, замполит раскрыл парашют. Перед тем как приземлиться ему, может, за три секунды до земли, поддел его на огненную пику трассы проносившийся "Мессершмитт". Весь израненный, упал замполит. Да если бы в расположении наших войск упал, а то на ничейную землю угодил, на нейтралку. Долго пролежал там, истекая кровью. Пока-то наши утащили его оттуда… Спасти уже не могли. Но он до последнего дыхания был в ясном сознании. Велел отвезти на аэродром документы, продиктовал адрес семьи. Велел друзьям найти после войны сына и передать горячие объятия — так он сказал перед смертью: горячие объятия.

Не сразу после войны удалось другу отца найти Ваню: сам попал надолго в госпиталь. Встретились уже в сорок восьмом году, когда Иван Косаренко успел окончить летное училище, носил на плечах лейтенантские погоны. И тогда фронтовик передал сыну отцовские горячие объятия, как сумел: рассказал о нем. В тех простых, пересыпанных "Латунскими" словечками рассказах возник перед Иваном живой образ отца и стал ему в жизни и в службе светочем.

Чудо-техника сверхзвуковой авиации заставляет подчас думать, что все люди на аэродроме попали в окружение живых, разумных машин.

Сквозь стену-окно командно-диспетчерского пункта видна бетонная полоса — прямая, широкая дорога в небо. Вдруг сейсмическая волна пошла по аэродрому. Сверкающий серебром оперения, яростно ревущий истребитель с разгону полез в небо, пронзил белогрудую тучку. В радиодинамике звучит голос металлического тембра, и вроде бы не пилот докладывает, представляется устремленная в атаку машина, железная птица, оглашающая небесные просторы победным, восторженным кличем: цель вижу!

Вскоре на КДП появился тот, кто управлял в воздухе крылатой супермашиной — подполковник Косаренко, замполит полка.

XXI

Во время обеденного перерыва в столовой протяжно, требовательно зазвонил телефон. Дежурный взял трубку и слегка побледнел, услышав команду:

— Весь летный и технический состав на аэродром немедленно! Боевая тревога.

Были оставлены на столах дымившиеся ароматным парком тарелки, графины с янтарным квасом. Летчики и техники опрометью выскакивали в настежь открытую дверь, а около столовой их уже ждали автобусы с заведенными моторами.

В прошлом тревога объявлялась внезапно на рассвете, в субботу, в воскресенье, но слухи о предстоящем учении, несмотря на бдительность старших начальников, каким-то образом просачивались в полк накануне, и все знали, что это очередная проверка боевой готовности. Старались, конечно, действовать, как в боевой обстановке, каждый стремился добросовестно исполнить свою роль в игре при активной режиссуре командира. Однако сознание того, что все делается по учебному плану и что ничего, кроме дождя, на голову упасть не может, сдерживало усердие людей в определенных диапазонах.

На сей раз объявили тревогу во время обеденного перерыва — необычно. Предварительных "импульсов" об учении не поступало. Поднялись в воздух дежурные перехватчики.

Учение или война?

Никто не знает. Спрашивать у старших не положено.

Как только прибыли на аэродром, поступила команда — срочно готовить боевую технику.

И закипела работа, при которой — пот в три ручья. Адски сложная машина — сверхзвуковой истребитель; чтобы она взлетела, надо проделать множество технических операций.

Может быть, в самом деле война. Может быть, стратегические бомбардировщики противника уже на боевом курсе, а его межконтинентальные ракеты уже в полете.

Время и еще раз время! Оно стало нынче решающим фактором победы или поражения, жизни или гибели.

Совсем немного времени прошло с момента объявления тревоги, а истребители уже взлетают.

А гарнизон, маленький городок в степи, прирос к месту и никуда уйти не может. Если по аэродрому будет нанесен ядерный удар, кучку домиков сметет с лица земли, как сметает порывом ветра ореховую скорлупу. Летчикам это известно. Для их жен — тоже не секрет. Первейший долг рыцарей неба не в том, чтобы защищать свои хаты, а в том, чтобы прикрыть от ударов крупные промышленные центры и жизненно важные объекты страны.

Перед вылетом по тревоге Булгакову очень хотелось позвонить домой. Рука сама тянулась к телефонной трубке. Но он сдержался. Что сказать жене, когда в трубке прозвучит ее голос? Береги сына, береги себя? Это были бы пустые слова, а Булгаков распространяться попусту не любил. Так же, как другие летчики полка, он поднял в воздух свой истребитель.

В памяти людских поколений — много, много войн. И всегда было так, что солдаты уходили на фронт, а мирные жители оставались в тылу. На фронте побеждали в боях и погибали при поражениях; в тылу худо-бедно, но жили. Война, которая может охватить землю теперь, обещает быть не такой, как прежде. Люди знают о ней пока что лишь по предположениям военных специалистов. Норов и лик ракетно-ядерной войны чудовищный.