Виктор Трихманенко - Небом крещенные

• Название: Небом крещенные
• Автор: Виктор Трихманенко
• Издательство: Мастацкая літаратура
• Жанр: Современная проза
• Год: 1976

События романа «Небом крещенные» развёртываются на протяжении летной жизни целого поколения. В книге показаны простые, скромные труженики боевой авиации, но вместе с тем каждого из них можно назвать героем — столь значительны их душевные порывы, так сильна страсть, с которой они выполняют обычное дело службы. Автор рассказывает о них тепло, убедительно, искренне. Он, бывший военный летчик, ныне писатель, хорошо знает своих героев и горячо их любит. Это в значительной степени усиливает жизненную правду и художественные достоинства романа.

---

— Отныне прошу запомнить: если я сам буду буксировать мишень и кого замечу на "подсосе" — тому не поздоровится.

Сказав это, Зосимов отошел от группы летчиков, направился к эскадрильскому домику. Шагал медленно, устало. Глядя ему вслед, летчики единодушно решили, что Вадим Федорович сегодня просто не в духе: всех ругает, всех высмеивает.

В эскадрильском домике, куда вскоре заглянул Вадим, находилось несколько офицеров штаба, с ними — Булгаков. Предварительно уже "подбивались бабки" учений, потому что осталось всего два вылета.

Посредник, майор, что-то помечал в своем блокноте и говорил про себя:

— Стрельбы по наземным целям выполнены все. Троек нет. Отличных оценок сорок три процента, почти половина, остальные — "хорошо". По воздушным мишеням стрельба выглядит не хуже, а пожалуй, даже лучше. Тек-с…

Он подсчитал что-то, справился, вернувшись к предыдущим своим записям.

— Итак, я должен констатировать, Валентин Алексеевич… — Повернулся в полупрофиль к Булгакову начальственно и вместе с тем доброжелательно. — Учение прошло на уровне, общая оценка за боевые действия эскадрильи по данной теме гарантирована не ниже "хорошо".

Булгаков деланно нахмурился при этих словах майора, хотя в душе у него все играло — четверка, а может быть, и пятерка обеспечена.

Он с некоторой опаской поглядел на вошедшего Зосимова. Некстати пожаловал. Да уж ладно, хотя бы рта не открывал.

Завалившись на табурет в углу между стенками, откинув голову назад, Вадим будто почивал в кресле. Молчал-молчал и вдруг из полутьмы:

— Тройка за такое летно-тактическое учение!.. И то с натяжкой.

Офицеры повернулись к нему:

— Почему? — спросил майор.

Зосимов молчал.

— Если капитан Зосимов имеет какие-то серьезные доводы, опровергающие наше мнение… — Майор несколько запнулся. — То пусть выскажется яснее и… предметнее…

После некоторой выдержки Вадим проговорил из угла:

— Красная цена — тройка.

— Но почему?! — повысил голос майор.

— А потому, что никакого тактического учения, собственно, не было, — спокойно ответил Вадим. — С самого начала весь тактический фон был отброшен, как излишние хлопоты и обуза. Летчики не решали никаких тактических задач. Проводились просто полеты с боевой стрельбой по воздушным и наземным целям.

— Не понимаю вас, капитан Зосимов, — возразил посредник.

Вадим отбросил всю свою выдержку и вежливость:

— Не понимаешь, так нечего было и браться за руководство учением без понятия!

— Странное рассуждение…

— А что с вами вообще рассуждать!

Вадим встал и вышел, хлопнув дверью.

Вскоре после этого покинул эскадрильский домик и офицер штаба, высказав Булгакову новое свое мнение о том, что на четверку, конечно, можно надеяться, а о пятерке вроде и речи-то не было.

"Тут сбавил на целый балл. А что он еще в штабе выскажет?.." — невесело подумал Булгаков.

Пораскинул мыслями, покурил в одиночестве, чувствуя, как разгорается в душе зло на зама: что это он взялся палки втыкать в колеса?

Сшиблись они с глазу на глаз, когда летный состав уже был отпущен, а механики зачехляли машины, негромко перекликаясь на стоянке. Сошлись на бетонке две темные фигуры, увеличенные меховыми куртками и унтами до богатырского роста. Зосимов нёс в руке планшет, пухлый от штурманских карт. Булгаков держал руки вольготно засунутыми в карманы куртки, чуть пониже груди.

Уже давно понял Булгаков, что Зосимов режет правду, хотя и неприятную ему правду. Там, в штабе полка, тоже она не очень понравится. Слишком сложное это дело — практическая тактика, полеты на тактическом фоне. Не всегда можно организовать, немало горючего надо затратить.

И потому, что сознавал Булгаков правоту Зосимова, скорее всего именно поэтому не пожелал принять ее такою, как есть. Чтобы он, значит, комэск, оказался лежащим на лопатках?

Когда в тихих аэродромных сумерках сошлись они нос к носу на бетонке, Булгаков даже не вспомнил о сути дела. Он смерил своего зама этак с ног до головы и рубанул:

— Ты, Зосим, всегда был теоретиком… Еще в училище. А каким воздушным бойцом ты был, скажем, на фронте?

Вадим открыл рот, чтобы молвить какое-то слово в ответ, но не успел.

Булгаков кинул ему в лицо:

— Ну, скажем: скольких ты сбил?

Потемнело в глазах у Вадима. По всему телу какая-то дрожь пошла волной. Это не кто-нибудь, а Валька Булгаков спрашивает: сколько сбил самолетов на фронте? Но как он мог, как у него язык повернулся?! Да, он, Булгаков, сбил семерых, за что получил три ордена. Славно. Вадим сбил всего двух. Но как мог забыть Булгаков, что они летали на фронте неразлучной парой и что Вадим все время ходил ведомым, прикрывая его, Булгакова, как верный боевой щит, от внезапного нападения сзади! Валька бил и сбивал, Вадим охранял его и потому не сбивал. Хотя на аэродром возвращались: Валькин самолет целехонький, а его, Вадима, — весь в пробоинах.

Булгаков забыл?!

Булгаков сказал то, чего не могут, не должны вымолвить уста друга. Значит, больше нет друга…

Так как Вадим долго молчал, Булгаков решил, что он окончательно сражен, и уж было зашагал прочь, не вынимая рук из карманов куртки. В таком споре, как этот — кто кого? — Булгаков жалости не знал.

Уходил друг.

Если бы только это, Вадим так и остался бы пригвожденным. Но разговор уже не о дружбе, а о том, как человек в командирском звании и правах относится к своему долгу. И Вадим крикнул ему в спину:

— Подождите, капитан Булгаков: я не все сказал!

Даже себе самому свой голос показался чужим.

Булгаков остановился нехотя, не вдруг. Не любитель он был выяснять отношения. Но если он теперь думал, что заместитель, спохватившись, идет к нему с повинной, то ошибался.

Вадим — бледное пятно вместо лица — приблизился к нему и в упор задал такой вопрос:

— Скажи, капитан Булгаков, для чего ты готовишь летчиков — для высокой оценки или для боя?

Что еще за допрос учиняет младший старшему?

— Давай прекратим подобный разговор, капитан Зосимов.

— Нет, Булгаков, ты не уходи в облака, ты мне скажи, для оценки или для боя?

— Не надо высокой философии… — Булгаков досадливо вздохнул. — С меня спрашивают за эскадрилью, и я отвечаю за эскадрилью.

— Неправда! — воскликнул Вадим с жаром. — Ты командир эскадрильи, а должен мыслить по-государственному. Ты, капитан Булгаков, лично отвечаешь за безопасность Родины.

— Если так рассуждать, то и ты, капитан Зосимов, несешь личную ответственность…

— Правильно! — Вадим прервал его на полуслове. — Очень правильный вывод с твоей стороны, Валентин Алексеевич. Потому и разговор этот зашел меж нами.

Вадим весь потянулся к Булгакову, но тот остановил его чуть заметным, равнодушным жестом руки.

Не вымолвив больше ни слова, Булгаков пошел вдоль самолетной стоянки.

Друг все-таки уходил.

VI

Пятые сутки не планировались учебные полеты. Пятые сутки бушевала пурга, какой не увидишь на материке: штормовой ветер гнал сплошным мутно-белым потоком снег, наметал сугробы до чашечек электростолбов, подпирая дома косогорами. Через местный радиоузел передали приказ начальника гарнизона: на улицу выходить только группами и только в случае крайней необходимости, детей в школу не пускать.

Учебные полеты можно отложить, но боевую подготовку нельзя прерывать ни на час. Надо содержать в рабочем состоянии взлетно-посадочную полосу. Вся аэродромная техника, все силы ОБАТО — отдельного батальона авиатехнического обслуживания — были брошены на борьбу со снегом. С каждым днем росли в вышину и утолщались снежные брустверы, нагромождаемые роторными машинами. Дорожка между ними, не очень широкая, может быть, чуть пошире городской улицы, оставалась все время твердой и чистой. Взлететь можно. А удастся ли приземлить МИГ в таком переулке? О посадке, впрочем, толковали меньше. Главная забота — обеспечить взлет истребителей по боевой тревоге.

Сменившись с дежурства, Богданов не торопился на отдых. Выходил на полосу, окидывал хмурым взглядом горы снега. Летная куртка с поднятым воротником, меховые унты увеличивали и без того крупную фигуру Богданова. Руки засунуты в боковые карманы куртки, ноги широко, устойчиво расставлены. Увидев этот большой, заштрихованный снежными вихрями силуэт, командир ОБАТО шел к нему с докладом. Глаза у майора покраснели от бессонницы, щеки и подбородок заросли жесткой, с проседью щетиной.

Богданов выслушал его, не перебивая вопросами. Люди ОБАТО делали все, что могли, и даже то, что было свыше человеческих сил — это Богданов сам видел.

— Хорошо, — сказал он. — Нынешнюю ночку выдюжите — считайте, победа за вами.

— Слыхали мы, слыхали прогноз погоды, Яков Филиппович, да только синоптики наши иногда наворожат все наоборот.