Геннадий Красильников - Старый дом (сборник)

• Название: Старый дом (сборник)
• Автор: Геннадий Красильников
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1971

Русскому читателю хорошо знакомо имя талантливого удмуртского писателя Геннадия Красильникова. В этой книге представлены две повести: «Остаюсь с тобой», «Старый дом» и роман «Олексан Кабышев».

Повесть «Остаюсь с тобой» посвящена теме становления юношей и девушек, которые, окончив среднюю школу, решили остаться в родном колхозе. Автор прослеживает, как крепло в них сознание необходимости их труда для Родины, как воспитывались черты гражданственности.

Действие романа «Олексан Кабышев» также развертывается в наши дни в удмуртском селе. Её главный герой — человек исключительной честности и принципиальности, непримиримый к тому мещанскому благополучию, которого добивается его Глаша. За душу Глаши и ей подобных вступает он в бой и одерживает победу.

Труженикам колхозного села, людям высоких моральных качеств, упорных и страстных в достижении поставленной перед собой цели, посвящена и повесть «Старый дом».

---

— Нет, не думаю, чтобы мало… Полтора килограмма. — это подходяще. Посуди сам, Алексей Кириллыч: будь ты хоть на самой тяжелой работе, а больше одного каравая тебе не съесть. К тому же редкость, чтобы человек за день меньше одного трудодня заработал, бывает, что до двух, а то и до трех нагонит. Скажу тебе, товарищ Захаров, одно: мысль у тебя верная, правильное берешь направление!

Алексей Кириллович взял руку отца, сильно ее тряхнул и серьезно сказал:

— Вот за это спасибо, Петр Семеныч! Спасибо, что мысль мою правильно понял. Хоть и не новое это дело, но чувствуешь под собой тверже, когда люди тебя поддерживают. Задумал я это дело не сегодня и не вчера, а вот шел к тебе и сомневался: может, не прав я, колхозники не согласятся, скажут, мало будет хлеба. Вижу — зря сомневался! Примем на правлении решение: на трудодень полтора килограмма зерном, остальное получай деньгами. Ну, ладно! — Алексей Кириллович взъерошил густые волосы, сильно затянулся папироской, выпустил тонкую струю дыма. Вздохнул: — Та-а-к… Вернусь к тому же, Петр Семеныч. Сергей твой, я слышал, в армии шофером был?

— Был… А здесь ему места не нашлось, решил поискать счастья на стороне.

— Не подумай, Петр Семеныч, что ради одного любопытства спрашиваю. Тут такое дело вырисовывается: новую машину нам дают, значит, шофер потребуется. Нанимать со стороны нежелательно: сторонний — он и есть сторонний, ему лишь бы бегала машина… Вот Сергея бы твоего поставить, а? Подумай, Петр Семеныч, и непременно напиши ему. Может, надумает вернуться…

Ох, как раскалывается голова! Снова потолок заколыхался и поплыл куда-то, я перевожу глаза, чтобы подавить тошноту, и встречаюсь со взглядом матери. Она стоит у печки, горестно скрестив руки на груди, с укором смотрит на меня. Кажется, на глазах у нее слезы… Нет, я не в силах смотреть на нее. Какой же я бессовестный, если мать свою довел до слез? Откидываю одеяло, поднимаюсь, торопливо накидываю пиджачок и выбегаю во двор. Чистый, прохладный воздух пахнул в лицо. Через калитку прошел в огород к колодцу, окунул голову в кадку. Еще раз, еще… Холодная вода льется за шиворот, приятно щекочет спину, грудь, и вместе с ней возвращается бодрость. Раз за разом окунаюсь головой в кадку, в круглом зеркале воды вижу свое лицо, ударяю кулаком по дрожащему отражению.

Вышла к колодцу соседка, старая Чочия, остановилась удивленная:

— И-и, господи, Олеша, никак с ума сошел: в этакую пору колодезной водой купаешься! Не шутка, простынешь да и сляжешь! Ох, парень, парень!..

Пришлось солгать, что дома как раз не оказалось воды, потому и умываюсь тут, у колодца. Освеженный, с мокрыми волосами, вернулся в избу. Захаров с отцом все еще сидели, вели неторопливый разговор. Алексей Кириллович покосился на меня, покачал головой:

— Ну, искупался? Так, так… — И снова повернулся к отцу. — Значит, Петр Семеныч, договорились: напишешь старшему, мол, так и так, если надумаешь, — вертайся, председатель слово дал устроить шофером в колхозе. А народу у нас немало ушло, не один твой Сергей… В этом и мы в большой степени виновны: не воспитали у людей заинтересованности к земле. Человека силком к месту не привяжешь, он тебя прямиком спросит: "А где оплата, где деньги?" Верно? Не-ет, человека можно год кормить обещаниями, от силы два, а потом он снимет перед тобой шапочку и низко поклонится: мол, спасибо на Добром слове, а пока прощай, кроме ушей, у меня еще и брюхо имеется!

— Это так, — отозвался отец. — К хорошим обещаниям дела хорошие требуются.

— Вот именно!.. А теперь, если мы будем выдавать колхозникам и хлебом и деньгами, думаю, народ обратно к нам потянется. Конечно, принимать будем, но… не всякого! Ушли из колхоза по необходимости даже честные люди, но больше таких, которые за длинным рублем погнались. Им-то обратная дорога в колхоз заказана! — В голосе Захарова слышался гнев, он сердито морщился и ерошил волосы. Снова закурил, выдохнул беловатое облако дыма, кивнул в мою сторону. — А кроме того, надо удерживать на земле вот таких молодцов. Нет, ты не радуйся, тезка, о тебе разговор потом. Вот я смотрю, получит паренек аттестат зрелости и обязательно норовит попасть в институт. С этим я не согласен! Ты вначале покажи себя настоящим человеком здесь, на своей земле, докажи, на какие дела ты способный, а потом поезжай за милую душу в институт, подкрепляй свой трудовой опыт науками! Так я понимаю это дело! Иначе без молодой смены мы можем оказаться в положении престарелой матери-одиночки, у которой все дети поразъехались, а она от государства пенсию получает… По-моему, к этому надо подходить так: написано в аттестате зрелости, что владелец его имеет право поступить в любой вуз, по право это следует обязательно подкрепить мозолями. Вот они и дадут настоящую путевку в любой вуз! Ты сначала потрудись наравне со всеми, а потом народ рассудит, имеешь ты право учиться в институте или погодить тебе надо. А мозоли на ладонях, как известно, набиваются не автоматической ручкой, а предметами гораздо потяжелее…

Алексей Кириллович частыми затяжками докурил папироску, от окурка прижег новую. Отец слушал молча, соглашаясь с председателем, коротко кивал головой:

— Так, так, это, конешно, верно…

Захаров поднялся, стал вышагивать по комнате, заложив большие руки за спину, и, словно вслушиваясь в свои мысли, продолжал задумчиво:

— Народ у нас в колхозе хороший, работу любит, ничем он не хуже соседей… Не подумай, Петр Семеныч, что занимаюсь самовосхвалением, а только не повезло в Чураеве с председателями. Наворочали они тут дел — успевай только поправлять! Но самое обидное, знаешь, в чем заключается? Ведь каждого из них рекомендовали мы сами, районные руководители! И на мне лежит этот грех: если помнишь, сватать Беляева в председатели приезжал к вам я, будучи вторым секретарем. Не хотел народ его принимать, чуть не целый день продержали людей в конторе, пять раз голосовали! Одним словом, неугодного народу человека провели в председатели… Да-а, просватать-то просватали, а свадьбы не получилось! С гнильцой оказался человек. Недавно всплыло еще одно его дельце: занижали нормы высева, а семена продавали спекулянтам. История эта длинная, ниточка тянется в разные стороны…

Я в оба уха прислушивался к разговору старших. Услышав о проделке Беляева с семенами, не утерпел:

— А мы тоже видели, оставили среди поля незасеянный клин, гектара три, а может, и больше. Это когда комбайном убирали…

Алексей Кириллович оглянулся на меня, сердито свел брови.

— A-а, зачирикал воробышек! Ну, тезка, не ожидал от тебя… Хорош, нечего сказать… А я за тебя перед людьми ручался! Спроси отца своего — он в твои годы наверняка капли вина в рот не брал, даже вкуса его не знал! Скажи, не так, Петр Семеныч?

Алексей Кириллович сказал это в сердцах, бросая в мою сторону косые, исподлобья взгляды. Отец молчал.

— Алексей Кириллович… сам бы я ни за что не пошел! Мишка Симонов пристал ко мне: пойдем да пойдем…

— Ну, брат, это ты кому-нибудь рассказывай! И вообще — не имей привычку сваливать вину на чужих, если проштрафился, признавайся прямо! Честное признание — половина исправления. Хм, Симонов его, бедного, сманил! Твой Симонов только и думает, как бы за чужой счет поживиться. Да, кстати, Петр Семеныч, такой вопрос. — Захаров вернулся к столу, снова сел напротив отца. — Трактористы, комбайнеры наши, вообще все механизаторы ведут свой род от земли. Но среди них и такие имеются, что не жалуют вниманием колхоз, отношение к земле у них плевое, словно на поденщину нанялись. Им подавай мягкую пахоту, условные гектары, гарантийный минимум на трудодень и все прочее! Безусловно, среди них честных большинство, но часть разбаловалась. И разбаловала не кто иной, как эмтээс! В какой-то мере отлучила она их от земли, как дите от материнской груди. Раньше они что заявляли? Дескать, мы не колхозники, и командовать нами у вас нет прав. Права-то свои они знают, а работать как следует не хотят: мол, натуроплату все равно будете платить. Теперь у нас техника своя, колхозная, а разбалованность эта все еще дает о себе знать… Взять хотя бы тот же незасеянный клин. Работал на том участке кто? Механизаторы, то есть члены нашей артели. Знали, видели: кусок земли в три гектара платочком носовым не прикроешь, а вот поди же ты! Видно, махнули рукой: "Ладно, мне больше других не требуется! Не свое — колхозное…" Вот это и губит нас! Тридцать лет колхозному строю, а хозяйского взгляда на землю не каждому сумели привить. Если и дальше так пойдет, мы своих соседей не скоро обгоним.

Захаров снова поднялся. Потолок у нас по его росту низкий, оттого Алексей Кириллович кажется еще выше, вот-вот головой достанет матицу. Шагнув к отцу, он протянул здоровенную, всю в сплетениях жил руку:

— Ну, Петр Семеныч, будь здоров! За беседу спасибо. А парня своего крепче придерживай, потачки не давай. В башке у него не все перебродило, вот и мотает его, точно лодку без весла. Слышишь, Алексей? Смотри, не сладит отец — сам возьмусь, тогда пеняй на себя. Рука у меня в таких случаях бывает твердой, об этом помни! Ну, до свидания…