Антон Кильдяшев - Дворяне и ведьмы (СИ)

• Название: Дворяне и ведьмы (СИ)
• Автор: Антон Кильдяшев
• Жанр: Фэнтези

Изначально хотел эдакую игру престолов с русской спецификой, но потом понял, что это не будет слишком уж интересно (мне как минимум), и ушёл в героику. Не осилил дописать. Подготовка к главным событиям настолько затянулась, что только на 120 странице кое-как смог начать.

---

Хол позвал раба и показал пальцем в небо. Вернее, туда, где за облаками едва-едва виднеются пики гор. Наёмник вспомнил, что Тоноак никогда не выходил из Золотого, да и, похоже, не покидал дом хозяина вовсе. Да, раб был иностранцем и по пути в городок должен был увидеть многое - но два года, проведённые в одном месте, неплохо стирают воспоминания.

- Великая долина. - Произнёс он тихо, но величественно. - Будь уверен - на другой стороне тоже горы.

И Хол не прогадал - раб как завороженный смотрел наверх, на стену гор, из которой он и наёмник выходили, но не мог найти другую стену. Конечно, Тоноак живя в Золотом слышал об этом. Его народ жил у самых подножий гор, которые были скорее холмами, там, где они переходили в плоские джунгли и бесконечные болота. Долины, где жил раб до того, как его продали, были мелкими и не сильно отличались от Золотой по размеру. Увидев Великую, он вдруг понял, почему её так назвали.

Дорога следовала вдоль пересохшего ручья и упиралась ещё в живой, а затем сворачивала вместе с ним вниз. Он тянулся от гор дальше и дальше в центр долины, сливаясь с другими ручейками в полноводные реки. Холстейн не знал названий этих вод. Лишь только самой большой реки, в которую впадал этот ручей - Змея, названная так за свои изгибы. Здесь сама долина опускалась вниз, и река, в любом другом месте Великой долины превратившаяся бы в озеро, здесь лишь извивалась.

Белопадь стояла между двух её изгибов, отгороженная от воды громадной плотиной. Мосты, каменные и деревянные были повсюду - чтобы сократить путь караванам и торговцы не обходили повороты реки у самых гор. Бояре облюбовали город, бывший когда-то сборищем домиков в каменоломне, и отстроили в нём настоящие дворцы, чтобы торговым людям было где отдохнуть по пути на восток. А вместе с ними пришёл и образованный люд, чтобы создать крепкую плотину и обновить потрёпанные корабли.

Речной флот остался здесь ещё со времён каменоломен. Тогда благодаря нему на берегах Змеи построили множество новых городов и мостов, а жителей края стали звать мостовыми людьми. Сейчас же лодки сменили грузы с камня на другие товары, а Белопадь стала настоящим морским портом, который, правда, стоял на реке. Точнее, прямо под ней.

"Если и начинать путь," думал Хол, "то только с Белопади". Отсюда можно было добраться в любую часть страны, купить любой товар, узнать любую сплетню. И, что самое важное, здесь сидела так необходимая ему гадалка.

-- Крепость Гиблолёса

Лето началось паршиво, а заканчивалось ужасно. И невыносимая жара была здесь совсем не при чём. Жрец Керил из храма при дворе любил повторять умирающему княжескому сыну, что солнца его любят и, ежели он умрёт этим летом заберут его с собою. "Бояться не надо," говорил он, подёргивая бородой, "Благословенны те, кто умрёт под ними. За стол с Красным Красом и братьями его отправится без суда". Это облегчало терзания подкошенного болезнью старика - ненамного, но облегчало.

Настас долго размышлял у постели отца над тем, почему же он так боялся суда. Явно не из-за того, что детей своей смертью оставит без наследства - Настас Старший никогда об их правах особо не заботился. Младший сын младшего сына, каким-то чудом едва не ставший князем сам. Но, видимо, не судьба ему править - врач подальше от чужих глаз сказал его жене и детям, что жить старику осталось всего пару дней, может, неделю, если боги будут особенно немилосердны.

Не могла это быть вина за детей, решил Настас и потерялся в догадках. Подсказку подкинул Керил - оказалось, храм, на которой отец исправно отчислял немаленькие суммы так и не был построен за десять лет. Все деньги, что остались у Настаса Старшего от его отца, Спаса, тот спустил сначала на девок, затем на игры, а под конец жизни, когда княжий сын вдруг стал до ужаса набожен - на храм. Троим детям, Бишеславе, Настасу и Руслану ничего не осталось, кроме долгов и разваленной временем крепости.

Впрочем, и её скоро - как только троица лишится ещё и наследства, так и дядя Влас больше не сможет назначать их, изгоев, своими тивунами малого владения в Гиблолёсе. Они перестанут быть Красичами - а, значит, более не имеют никаких прав править. Крестьяне и мещане могут быть тивунами, ставленниками князя, а вот изгои из княжеских семей - никогда.

Настас в ярости сжимал кулаки каждый раз, когда думал об этом. Сидел у постели умирающего отца, смотрел ему в лицо и люто ненавидел его, Красичей, их законы и весь мир. Он, человек благородных кровей всего-то через два дня (или неделю, если боги благосклонны) станет человеком званием ниже крестьян и мещан. Сестрица очень любила шутить по этому поводу. Она, сама успевшая хлебнуть горя смеялась над собой и надо всеми, кому было тяжело.

По спине у него бежали мурашки каждый раз, когда Биша встречалась ему в коридорах и улыбалась. Её забавляло, что отец скоро умрёт и оставит своих детей без наследства. В Настасе это будило гнев - а ей было смешно, словно новые и новые лишения и бесчестье ей только в радость. А, может, она веселилась над ним, над его переживаниями и бесплодными метаниями в ожидании неминуемой развязки. Он не мог сделать ничего, абсолютно, ровным счётом ничего. У него не было власти над жизнью и смертью, и он не мог приписать отцу ещё пару лет жизни.

Бишеслава не забывала ему об этом напоминать. "Наслаждайся. Это как с солнцами - жрецы всегда говорят, что чем жарче, чем больше светила нас любят. Так и с отцом - чем нам больнее, тем заметнее нам его любовь". Настас бы предпочёл, чтобы ему об этом не напоминали, но сестрица не слушала, убегала и смеялась над своими словами. Все его думы и так были забиты одними лишь этими мыслями, а она только добавляла юноше страданий.

У него создавалось впечатление, что сестра не могла вытерпеть вида умирающего. Обычно она была спокойнее и менее цинична, а сейчас бегала по комнатам и отпускала едкие комментарии всем, кто только попадался ей под руку. Чернь просто выла, а Руслан ходил и озирался.

Раз в полчаса или час сестрица неизменно заходила посмотреть на отца. В последний раз к удивлению Настаса и Керила она спросила: "когда он уже сдохнет? Мне надоело ждать". Бишеславу выпроводили и заперли в комнате к счастью слуг, а её братьям пришлось долго успокаивать отца. "Она не это имела в виду", добро говорил Руслан дрожащим голосом. "Ты же знаешь, она с головой не дружит. Она любит тебя не меньше нашего, просто... ей не достаёт слов". И словно бы в ответ ему раздался крик - сестра орала о том, что даже в самом конце отец её не простил.

Умирающего бросило в слёзы. Но Настас знал, что отец бы не изменился всего от одной фразы. Причина для слёз стала ясна очень скоро - как только Керил дал ему воды от боли и начал произносить молитвы. Отец изгибался дугой, хватал ртом воздух и стучал зубами, жадно глотая каждую каплю белёсой жидкости. Его вскоре сморил сон.

Руслан вытер слёзы и себе, и тихонечко отцу, вызвался заткнуть сестрице рот. Поднимись к ней в комнату старший брат, а не мягкий младший сестрица бы не отделалась и парой синяков. Но Настас не хотел бить её в этот день. Только не сегодня. И вообще, Руслан умел неплохо её убеждать - после разговоров между ними слёз не видели ни у кого из них.

Только когда Керил закончил последний куплет "о здравии", когда отец наконец-то мирно спал, Настас сумел уйти. В голове он всё время прокручивал несколько вещей, раз за разом вновь и вновь - как останется без наследства, как уйдёт в изгои благодаря и что до конца своих дней придётся сожалеть о том, кем родился. Пока Спас судорожно хватался за его руку, эти мысли приходили сами собой, думались в голове и возвращались вновь каждый раз, как только Настас ловил на себе мутный взгляд умирающего. "А знаешь ли ты," - так и подмывало его сказать, - "что с нами, твоими детьми, будет?"

Но Настас был слишком хорошо воспитан, чтобы это произнести. Такое в духе сестрицы, а ему не идёт. Порой он мечтал быть сумасшедшим и говорить только то, что думает. "Одним лишь тем можно не носить масок, чья маска была разбита вдребезги и её осколки впиваются в лицо. Не недооценивай человеческого милосердия, братец - не будь у меня шрамов, я бы давно стала храмовой шлюхой за свои слова. Лишь когда я натерпелась от жизни, мне стало дозволено говорить странные вещи. Ведь я сумасшедшая - что с меня взять?" А затем она видела паука, пеленающего муху, хваталась за живот и бежала в уборную.

Воистину, только безумцам можно.

Настас гулял по крепости, и ноги никак не желали останавливаться. В порыве ностальгии он прошёлся везде, где проходило его детство. Гиблолёс считался ничейной землёй, где Красичи всех родов встречались в мире. Гостей всегда было не счесть, а дядья и тёти часто оставляли своих отпрысков в крепости на несколько месяцев. Для них всегда были готовы комнаты - часто Бише, Настасу и Руслану приходилось делить одну маленькую каморку, лишь бы было где разместить всех родственников.