Григорий Адамов - Тайна двух океанов (Изд. 1941 г.)

• Название: Тайна двух океанов (Изд. 1941 г.)
• Автор: Григорий Адамов
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1941

«Тайна двух океанов» — самое известное произведение Г.Адамова, экранизированное еще в 1956 году. В центре повествования — захватывающие, полные опасностей приключения команды разведывательной подводной лодки и чудом спасшегося после кораблекрушения подростка.

Орфография 40-х сильно отличается от современной. Я, разумеется, не стал изменять написание слов, и в тексте файла всё осталось так же, как в бумажной книге: «шопот, чорт, итти, притти, нехватало, темносиний, попрежнему» и т. д.

Это НЕ ОПЕЧАТКИ. Так писали в 40-е годы…

Данный файл представлен исключительно в ознакомительных целях. После ознакомления с содержанием данного файла Вам следует его незамедлительно удалить. Сохраняя данный файл вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено.

Публикация данного документа не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все авторские права принадлежат их уважаемым владельцам.

---

Теперь настала очередь Козырева усмехнуться и пожать плечами.

— Что ты, Андрей Васильевич! Смеешься, что ли? В электролебедке работают пять тысяч лошадиных сил, сколько же ты сможешь прибавить к ним своим молотом?

— Чудак ты, Козырев! Виноват, товарищ главный механик.

— Да брось ты чины! Не до них… Что ты хотел сказать?

— А то, что дело не в моей лошадиной силе, а в толчках, ударах, которые хоть немного повлияют на положение молекул в размягченном металле.

— Попробуй, — с сомнением ответил Козырев, — вреда от этого, во всяком случае, не будет.

Через несколько минут с кормы послышались громовые удары молота; они гудели, как удары огромного подводного колокола, оглушая всех работавших возле подлодки и далеко разносясь вокруг нее…

Капитан сидел за столом в центральном посту. Он составлял сводку проделанных за день работ, подсчитывал примерные сроки выполнения следующих, и нельзя сказать, чтобы все эти расчеты огорчали его, если бы не неожиданная задержка с дюзами. Эта задержка сильно беспокоила капитана. Если Козырев в ближайшие два-три дня не найдет выхода из положения, не ускорит размягчение металла, то подводную лодку ожидают самые мрачные перспективы: срок прибытия во Владивосток будет сорван. И тут он, капитан, совершенно бессилен. Он ничем не может помочь, он ничего не может предложить, он может только ждать того, что скажет хотя и талантливый, но молодой механик.

Погруженный в эти невеселые думы, капитан не слышал шума, стука и визга инструментов, доносившихся к нему через открытые двери центрального поста из нижних, машинных отсеков и камер, — всей радостной и волнующей симфонии яростного труда, возвращающего к жизни парализованный организм корабля.

Капитан всегда любил прислушиваться к этому жизнерадостному шуму, его тянуло погрузиться в него, присоединиться к общей работе. И сейчас, просидев немало времени наедине со своими тяжелыми мыслями, он наконец оторвался от них, вновь прислушался к знакомому шуму, и вновь им овладело желание спуститься вниз и пройтись по отсекам и камерам. Капитан встал и посмотрел на часы. Было уже двадцать три часа. Над поверхностью океана сейчас темная тропическая ночь, небо усеяно крупными звездами, и волны тихо бьют о берег, уставленный молчаливыми каменными стражами острова…

Капитан встряхнулся. Через час оканчиваются работы, надо посмотреть, как они идут. Вдруг он поднял голову и прислушался.

Среди обычного шума, наполняющего подводную лодку, до него донеслись откуда-то издалека глухие мерные удары металла о металл. Что бы это могло быть? Откуда эти звуки?

Капитан поспешно пошел в обход. Он быстро осмотрел все нижние отсеки и камеры; работы шли прекрасно; усталые люди улыбались ему. Из машинного отделения он прошел в выходную камеру, где дежурил Ромейко, лишь третьего дня выписавшийся из госпиталя. Капитан быстро надел с помощью Ромейко скафандр и приготовился к выходу. Едва лишь опустилась площадка, как гулкие, раскатистые удары сразу ворвались под шлем капитана и оглушили его. Капитан бросился вперед.

В ярком свете прожекторов, в блестящих рыцарских доспехах, словно могучий средневековый великан-паладин, сокрушающий стоглавого дракона, Скворешня бил своим тяжелым молотом по огромному дюзовому кольцу.

Капитан налетел на Скворешню, гневно схватил его за плечо, изо всей силы потряс и крикнул:

— Что вы делаете? Кто вам позволил? Прекратите этот грохот! Как вы могли забыть, что мы у обитаемого острова?

Нагорело всем: и Скворешне, и Козыреву, и старшему лейтенанту. Они стояли молча, не зная, чем оправдаться. Они понимали, что допустили серьезный промах…

***

Нгаара стоял в своем ветхом каноэ и тихо, едва заметными движениями весла, гнал его в открытый океан.

Далеко позади в темноте слабо светилась маленькая дрожащая точка. Это жена Нгаары, Ангата, развела на уединенном пустынном берегу костер, чтобы хозяин очага мог легко найти свою хижину, когда, окончив ловлю, он будет с добычей возвращаться к своей голодной семье.

Нгаара тяжело вздохнул. Даже перед заходом солнца и в короткие сумерки, когда рыба охотнее всего клюет, ни одна не подошла к его стальным крючкам, ни одна не прикоснулась к их наживке, и даже священный крючок, терпеливо и благоговейно, втайне от чужих глаз, сделанный самим Нгаарой из берцовой кости его покойного «папаши», — и этот крючок рыба презрительно, словно не замечая его, обходила. С наступлением ночи Нгааре пришлось взяться за раков и крабов. Пища неважная, но ничего другого не оставалось. Однако и в этой охоте неудача преследовала бедного Нгаару. Лишь несколько небольших крабов и с десяток крупных серо-зеленых раков, тихо скрежеща клешнями и панцырями, копошились на дне его каноэ. Сеть волочилась по дну, как будто нарочно выбирая места, где добычи меньше всего. Несомненно, Аху-аху-татана, злой дух, строит козни Нгааре. Между тем уже поздно, скоро надо возвращаться домой, к берегу. Сейчас отмель кончится, дно оборвется и круто пойдет вниз.

Вдруг Нгааре пришла в голову новая мысль. На этом крутом склоне никто не ловит крабов. А что, если попытаться и спустить по нему сеть поглубже? Кто знает, может быть, именно там множество добычи? Надо попробовать! Стыдно будет такому опытному рыбаку и ныряльщику, как Нгаара, могучему охотнику, в расцвете сил, вернуться в совершенно пустом каноэ к голодной семье!

Нгаара решился. Вот сеть потянула веревку из каноэ. Нгаара стал еще осторожнее грести. Он тихо шептал имена Меа-кахи — бога рыбаков, Маке-маке— бога яиц морской ласточки, которые Нгаара с опасностью для жизни добывал и приносил ему в жертву, и даже Хава-туу-таке-таке — яичного бога — и его уважаемой супруги Вие-хоа.

Веревка, все быстрей и быстрей разматываясь, уже подходила к концу и вдруг, ослабнув, повисла. «Новое дно! — радостно подумал Нгаара. — И этого никто не знает!..» Теперь надо было осторожно тянуть кверху по склону обрыва… Нгаара подгреб обратно на три-четыре длины своего каноэ, взялся за веревку и потащил ее. Веревка натянулась и дальше не пошла. У Нгаары упало сердце.

Сеть, очевидно, зацепилась за что-то на дне. Нгаара потянул сильнее, но с прежним результатом. Тогда с гневным и опечаленным сердцем он обругал последними словами и Езуса белых, и древних своих богов, и далее самого Татану, злого духа.

Что оставалось делать? Не бросать же сеть, которая кормит Нгаару и его семью, платит налоги, платит долги старому Татане — Робинсону — за водку, за табак, за крючки… Правда, здесь непомерно глубоко, но такому ныряльщику, как Нгаара, даже вся длина веревки не страшна. А если акула? Это было бы неприятно, но нож за поясом, и акуле не поздоровится.

Нгаара скинул старую фуфайку, потертые, в густой мозаике заплат штаны и тихо, головой вниз, скользнул в черную воду. Хотя по привычке он сейчас же открыл под водой глаза, но в кромешной тьме, перед которой звездная ночь наверху казалась сумерками, он не увидел веревки. Лишь пошарив рукой, он поймал ее и быстро начал спускаться по ней вниз.

И вдруг его широко раскрытые глаза увидели нечто такое, от чего дрожь суеверного страха пробежала по всему телу.

Далеко внизу, в пучинах океана, сияло огромное серебристо-туманное облако, как будто луна, уйдя с неба, погрузилась в темные воды и распространяет там свой сильный свет, и вокруг нее пляшут яркие белые точки, словно подводные духи встречают свою властительницу священными веселыми танцами. Внезапно глухой певучий удар донесся оттуда, из глубины, и потряс все оцепеневшее тело Нгаары. Удар за ударом, удар за ударом, мерные и могучие, они лились, казалось, отовсюду, словно великаны били по чудовищной, как гора, тыкве — барабану рапануйцев. Зеленые и оранжевые круги поплыли перед глазами Нгаары, начавшего уже задыхаться, и, трепеща от священного ужаса, он рванулся кверху, стараясь ничего не видеть и не слышать. Но потрясающие удары гнали, преследовали, настигали Нгаару, пока наконец он, почти обезумевший, не выскочил у самого борта каноэ. Он вцепился в него дрожащими, ослабевшими пальцами и долго, икая от страха, не мог отдышаться… Придя немного в себя, Нгаара с опаской оглянулся и, убедившись, что он один, приложил ухо к воде. Черная пучина оглушила его новым ударом, он подпрыгнул, как пружина, перевалился через борт каноэ и упал на дно. И опять ему показалось, что даже дно лодки едва заметно и мерно сотрясается под таинственными ударами, доносящимися снизу, и тогда, окончательно потеряв голову, Нгаара вскочил, выхватил нож, одним взмахом отрезал веревку от драгоценной сети, кормилицы семьи, и отчаянно, словно спасая жизнь, заработал веслом…

Всю ночь, он провел как в бреду, метался на своем тростниковом ложе, бормоча и выкрикивая страшные слова о луне, окруженной серебристым облаком и погрузившейся в бездны океана, о пляске звезд вокруг нее и грохоте священного барабана, сопровождавшего пляску. И жена его Ангата в отчаянии и ужасе выла вместе с ним всю ночь, и утром пришли соседи и родственники, и весть о страшном видении Нгаары неслышно понеслась по острову, хранимая, как тайна, от белых, которые, конечно, не поверят в видение Нгаары и будут преследовать и жестоко карать еретиков и вероотступников, возвращающихся к своим древним богам.