Николай Ященко - С отцами вместе

• Название: С отцами вместе
• Автор: Николай Ященко
• Издательство: Восточно-Сибирское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1966

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству. Книги Ященко - это главным образом рассказ о своем поколении, об одногодках и сверстниках-комсомольцах гражданской войны и первых лет Советской власти, это повествования о героях первой русской революции, красных партизанах и красноармейцах. О том героическом времени Николай Ященко рассказал в дилогии “Босоногая команда" (1959 г.), “Искры не гаснут" (1962 г.), которые затем вышли одной книгой “С отцами вместе" (1966 г.). В 1969 году вышла в свет новая повесть “Журавли не знают покоя" о судьбе большой семьи железнодорожников Павла Ивановича Кларка, повесть “Северная точка" (1974 г.) о забайкальском севере, повесть “Красные мадьяры" - об интернациональном отряде венгров. Историко-революционная тема - главная в жизни и творчестве писателя.

---

Знова в промазутенной стеганке бегает из конца в конец небольшого состава, что-то кричит, торопит бойцов: скоро ему начинать военные занятия. За ним по пятам бегают три подростка. Кузя, Пронька и Ленька Индеец подталкивают друг друга, но никто из них не осмеливается первым подойти к Знове, он кажется им грозным и неприступным начальником. Наконец Кузя набирается храбрости. Выждав момент, когда Знова повернулся к ним лицом, он сдернул с правой руки заплатанную варежку, потер переносицу, потом полусогнутую ладонь приложил к заячьей шапке с одним длинным ухом.

— Товарищ командир, разрешите, это… дрова выгружать!

Знова поправил на ремне кобуру, для порядка откозырнул.

— Кто такие? Откуда?

Голос строгий, у Кузи немного затряслись колени, однако Рыжик не сробел.

— Зареченские мы!.. Зыков, Хохряков и Ленька Индеец!

— Который из вас индеец? — Знова нагнулся, всматриваясь в троицу, голос его кажется еще более строгим.

Кузя оторвал руку от виска, показал пальцем.

— Вон тот, подпоясанный веревкой, в солдатской шапке!

— Какой же это индеец? — Знова шагнул к Леньке, потряс его за плечи. — Настоящий русский парень, на смазчика Карасева похож! Угадал?

— Так точно! — ответил по-военному Ленька. — Сын смазчика Карасева, а индейцем мамка прозвала!

Вот это другой разговор, у ребят отлегло на сердце. И вовсе Знова не сердитый, Ленька улыбается, польщен тем, что с ним запросто разговаривает сам командир ЧОНа. Будет что рассказать в школе и на своей улице. И он выпалил:

— Хочу вступить в комсомол!

— Ну, если так, — засмеялся Знова, — то валяйте работайте!..

К составу подошел паровоз. Кругом у него парит, весь в куржаке, белый. Действительно, «овечка»! С железных погнутых подножек соскочил Прейс. Спросил у Мити Мокина, где Знова, и, перепрыгивая через кряжи, побежал. Через несколько минут в конце состава голос командира:

— Храпчук и Комогорцев, ко мне!

Николай Григорьевич и Федя-большевичок столкнули последнее бревно, выпрыгнули из вагона. Знова сказал им что-то, и они быстро пошли к станции.

— В две шеренги станови-ись!

Чоновцы бросились к винтовкам. Каждый встал на свое место. Пересчитались на «первый-второй». После команды «вольно» Знова и Прейс начали молча обходить шеренги, приглядываясь, как одеты и обуты люди: у иного бойца пальто на рыбьем меху, а сапоги или валенки давно отслужили свой век. Прейс спрашивает взглядом: «Как быть?» Знова отвечает одними глазами: «Ничего не поделаешь». Осмотрели подсумки с патронами. Из-под вагонов показались Храпчук и Федя-большевичок. Старик тянул за собой на салазках пулемет «Максим», Федя в одной руке нес коробку с пулеметной лентой, а в другой свою папаху, наполненную осколочными гранатами — «лимонками». Знова поднялся на тормоз последнего вагона и сказал, что военные занятия состоятся в лесу, в вагоны грузиться повзводно…

И никто не замечал, что у сваленных дров стояли притихшие Кузя, Пронька и Ленька Индеец, он же сын смазчика Карасева. Подростки не смотрели друг на друга и ничего не говорили. Каждый про себя жалел, что ему нет полных пятнадцати и каждый из них мысленно был в одном строю с Костей Кравченко и Васюркой Чураковым.

Чоновцы садились в только что разгруженные вагоны…

Хорошо, что Костя поехал в одной теплушке с Храпчуком, дорогой можно расспросить его о Борисе Кларке, ведь пора уже писать домашнее сочинение «На кого я хочу быть похожим?»

Николай Григорьевич сидел на перевернутой коробке с пулеметной лентой. Он привалился спиной к стенке вагона, придерживая рукой щиток «Максима».

— Ты, Костик, хочешь знать, где теперь Борис Кларк? Два года назад убили его белые гады!

— Вы мне все по порядку, Николай Григорьевич!.. Что стало с ним в 1905 году, когда царь подавил революцию?

Вагон-теплушка без железной печки был холодным. Бойцы приплясывали, затевали борьбу, чтобы согреться. Но, прислушиваясь к разговору Храпчука и Кости, чоновцы постепенно обступили их. Рассказ старого машиниста заинтересовал всех. Костя, слушая, закрыл глаза…

— Как сейчас его вижу среди дружинников — боевой да смекалистый в свои шестнадцать-то лет. В огонь шел! Такие не бегут и не прячутся!.. Вспоминать страшно, что было! Как двинули на восставших два генерала с большим войском, как засвистели нагайки, защелкали винтовки, как полилась рабочая кровь! Многих в ту пору за тюремные решетки упрятали. И Бориса вместе с отцом туда же!..

Косте представилась картина военно-полевого суда. На скамье подсудимых Кларки: бородатый отец в железнодорожной форме и безусый сын в рубашке-косоворотке. За большим столом офицер с эполетами читает приговор. Слова он произносит тяжелые, казенные.

— Думаете, Борьку отпустили на свободу? Сказано было, что он способствовал подготовке вооруженного восстания населения для ниспровержения существующего государственного строя. Во какие слова! Политическим преступником Борьку называли, и приговор ему строгий — бессрочная каторга. Отцу смертную казнь объявили. Потом генерал-каратель, сразу-то и не выговоришь… Ренненкампф смягчение сделал: отцу вместо казни бессрочную каторгу дал, а сыну бессрочную на десять лет заменил. «Пожалел» людей, собака! Надели на них кандалы и погнали в Акатуевскую каторжную тюрьму…

«Она же здесь, у нас, за Байкалом, там мой дедушка отбывал срок», — отметил про себя Костя, не теряя нити рассказа старого машиниста…

— Только кому же охота на каторге кандалами греметь, — продолжал Храпчук, — убежали Кларки на волю. Ловко было устроено! Значит, осенью как-то отправили их под конвоем в соседнее село на заготовку картошки для заключенных. Сопровождать взялся помощник начальника тюрьмы. Ну, едут по улице Акатуя. А семья Кларков за родными на каторгу пришла, жила тут в деревне. Вот и начал Борис уговаривать помощника заглянуть на квартиру. Борис не зря это делал, он знал, что помощник любит музыку и танцы, а семья Кларков имела граммофон. Тюремщик согласился, да так развеселился, что решил дальше не ехать, с каторжанами отправил одних надзирателей. Все пошло как по маслу. В нескольких верстах от Акатуя Кларки обезоружили конвой и скрылись. Кони для них заранее были подготовлены…

— Молодцы! Обдурили тюремное начальство! — восторженно крикнул один из бойцов, окружавших Храпчука. Старик на секунду умолк, оглядел своих слушателей и повел рассказ дальше…

— Далеко до Владивостока, а все-таки добрались до него. Там с подпольщиками связались, они Борису паспорт под другой фамилией раздобыли, и отправился парень в Японию. Свои у революционеров во всех странах найдутся, устроили его наборщиком в типографию. Но не терпится Борису, тянет домой — и баста. В 1907 году во Владивосток вернулся. Как раз военные моряки восстание подняли. Борис на один корабль, на другой. Речи горячие говорил, боевой дух у морячков поддерживал. Да силенок было маловато. Царевы слуги, чтобы их на том свете черти с луком съели, разгромили восстание. Что делать? Нашел Борис новую работу — устраивал побеги матросам, которых к расстрелу приговорили. Спас кое-кого от пули. Но полицейские ищейки след его унюхали, нашли, проклятые, и в кутузку посадили. Борис выдал себя за Григория Зубрицкого. Не на того, мол, напали, господа! Тогда жандармский полковник схитрить задумал — повез Бориса на Русский остров к арестованным матросам, они там в камере ждали смертной казни. Спрашивает полковник: «Вы знаете этого человека? Был он на вашем корабле?» Молчат матросы. Еще говорит полковник смертникам: «Кто подтвердит — будет помилован!» Замерло сердце у Бориса. Выдадут или нет? Нет, не выдали. Матросы смерть приняли, но рта не раскрыли… А в городе нашелся все-таки предатель, донес, что Григорий Зубрицкий — это и есть Борис Кларк. Обрадовался полковник. На Бориса ручные и ножные кандалы надели, повезли в арестантском вагоне в Читу, там, дескать, его опознают…

Теплушка дергается, стучит колесами. Костя старается представить себе арестантский вагон. Чоновцы у него превращаются в заключенных, среди них Борис Кларк. Он даже в кандалах задумал бежать. Еще раньше с воли была передана булка хлеба с двумя запеченными в ней стальными пилками. Пока другие заключенные отвлекали охрану песнями и плясками, Борис перепиливал кандалы и прутья оконной решетки. Молодой и смелый, он спрыгнул на ходу поезда в снег…

Открыв глаза, Костя в двери теплушки увидел мелькавшие лес и снег. На миг ему показалось, что вот сейчас только Борис выпрыгнул из вагона. Он будет шесть дней скитаться без теплой одежды. Потом его встретят китайцы, они накормят, оденут русского революционера и проводят до Владивостока. Борис поступит матросом на английский пароход, уплывет на нем в Австралию. В чужой стране он работает на железной дороге, сахарной плантации, молочной ферме. Там вступит в австралийскую социал-демократическую партию и станет выполнять ее задания. Косте так и хочется крикнуть на весь вагон: «Вот на кого надо быть похожим, вот о ком я напишу сочинение!» Но кричать нельзя. Весь взвод слушает Храпчука. Стучат колеса, завывает встречный ветер. Костя старается запомнить все-все. «Эх, если бы сейчас же записать рассказ. Я к Николаю Григорьевичу домой схожу, выпытаю побольше». И снова напряг слух. Старик говорил: