Константин Соловьёв - "Нантская история"

• Название: "Нантская история"
• Автор: Константин Соловьёв
• Жанр: Детективная фантастика

---

— Контактный вибро-стилет, — пробормотал Бальдульф, — Имел я дело с такими. Только не думал, что на наших улицах…

— Я тоже об этом подумал. Хотя оружие до сих пор не найдено.

— Стражник жив?

— Вечером был. Лекари говорят, что ему может повезти. На все воля Божья, — Ламберт кратко перекрестился. Я подумала о том, что если бы под это движение угодил человек, вся воля Божья вместе взятая уже не смогла бы собрать из него единое целое.

— Вибро-стилет, — твердо сказал Бальдульф, — Просто выбросил. Спрятал в рукаве и… Обычное дело. Не пойму только, откуда у него такое оружие, которое и мне не по карману, но всякое бывает.

— Тем не менее, оружие не обнаружили.

— Сбросил в канаву и вся недолга. Не голой же рукой нынче нагрудник пробивают, — Бальдульф усмехнулся, — Но ловкий ублюдок.

— Мои люди все еще ищут оружие. Второму стражнику, к слову, удалось задержать беглеца. И то он утверждает, что тот сопротивлялся как сумасшедший, и если бы не подбежавшая подмога, то пиши пропало.

— Расслабились ребята, — огорчился Бальдульф, — Я всегда говорил, коль надо бегунка взять — из «масленки» ему сразу в душу… Какой бы ловкий и прыткий не был, ан кипящее масло желание бегать быстро отобьет. Тут даже самый упорный на землю свалится и завопит. И бери его как хочешь.

Капитан вздохнул.

— Только загадки не разъяснились. Напротив, умножились. Так как дело было вроде мелкое и неспешное, к графскому центенарию для суда его вести не стали, а отвели в каземат при башне и приступили к допросу с принуждением. Спрашивали только, где стилет, которым бил, да где манипул.

— И манипул не нашли? — не удержалась я. Вино обладает свойством развязывать языки, а если уж вопрос крутится на самом его кончике…

— В том и дело, госпожа Альберка. Ни стилета, ни манипула при нем не обнаружили. Одни обноски и только. Вот такой вот воришка уличный… На допросе, кстати, молчал паче рыбы. Ни «да», ни «нет», даже имени своего не назвал. Его спрашивают — где украденное скинул? Может, в канаву сбросил? Или сообщнику передал? А бил чем? Но он молчал. Тогда, не долго думая, прикрутили его к гидравлической дыбе. Серьезный инструмент, самым упрямым языки в два счета развязывает. Но он даже там не заговорил. Заплечных дел мастер мне доложил, что это первый случай в его деле — чтоб человек настолько упрямый был. На части рвался, уже кости трещали, а все равно молчал. Понятно, если бы оно того стоило, но за старый манипул, красная цена которому пара денариев?.. Невероятное упрямство. Так и кончился, на дыбе. Ребята перестарались, должно быть. Разорвали напополам, там и отошел. Молчал до самой смерти. Ну как, Бальдульф, эта история все еще представляется вам слишком простой?

Бальдульф пожевал губами. Слишком простой она ему уже не представлялась.

И этот вечер уже не казался мне скучным.

— Сумасшедший, — сказал он нерешительно, — Вот и ответ. У сумасшедших в голове всякое перемешано. Украл безделушку, бросился наутек, а для чего, к чему — сам не знает. И говорить разучился. Наверно, бывает такое. Бывает, а, Альби?

— Не бывает, — отозвалась я, — Если он был достаточно нормален и хитер чтобы пробраться в дом священника, найти его кабинет и похитить что-то, то вряд ли он сделался совершенно безумен минутой позже. Вы осмотрели улицы? Он мог бросить манипул по пути. Канавы, выгребные ямы, окна…

— Прочесали все насквозь, — заверил Ламберт, — Там три квартала всего. Осмотрели каждый волос на пути. Со сканером искали. Тщетно.

— Значит, был сообщник?

— Значит, был. Сообщник безумного похитителя, крадущего безделушки. Насколько правдоподобно это звучит?

— Не очень, — призналась я, — Можно поверить в одного безумца, помешанного на одежде священников, но не двоих. Его дом уже проверили?

— Нет.

— За целый день? Поразительная нерасторопность, капитан. Ведь он же, конечно, крещен? Что вам стоило просканировать его метку и установить, кто он и где живет?

— Извините, госпожа Альберка. Я оставил одну интересную деталь на самый конец. У него не было метки.

— Не крещен? Плохо.

— Он был крещен. Метка удалена хирургически.

— Ого!

— Это… странно, — выдавил Бальдульф, — На удаление крестной метки идут, как правило, только самые безрассудные душегубы. Убийцы, клятвопреступники, еретики… За такой трюк Церковь награждает Печатью покаяния, вплоть до пятого уровня. Прямая дорога в сервусы вроде нашего остолопа, всю оставшуюся жизнь тарелки прибирать да вино наливать. Так что метку удаляют когда уж совсем пути назад нет.

— Именно. Если он был опасным преступником, это объясняет, как он ловко пырнул стражника стилетом, но не объясняет, к чему ему красть грошовую вещицу. Я уже поговорил с отцом Гидеоном. Он очень мягкий человек, и произошедшее воспринял с изрядным удивлением. Прежде у него не случалось краж. Я уточнил, нет ли у него каких либо недоброжелателей, но он ответил отказом. И манипул этот был самым что ни на есть обычным, не принадлежавшим какому-нибудь святому или еще что-то в этом роде. Он сам безмерно поражен этой странной кражей. Вот я и подумал, Бальдульф, вы живете здесь куда больше моего и, несомненно, куда лучше разбираетесь в здешней кухне. Может, вы хоть как-то разберетесь в этом странном происшествии и подскажете мне нужную тропу.

Бальдульф был озадачен. Как и я сама.

— В этом городе много ублюдков среди черни, — сказал наконец Бальдульф, — И я знаю почти всех. Безродные убийцы, скупщики органов, портовые шлюхи, ночные разбойники, мелкие воришки, детоубийцы, шантажисты, гробокопатели, кулачные бойцы… Но, во имя придатков Святого Августа, мне даже в голову не приходит, отчего кто-то решил умереть, спасая никчемную тряпку. Это не просто глупо, это не несет никакой выгоды, а именно выгода управляет всеми этими людьми. Они могут сделать что-то чудовищное, нелепое, странное, безумное, но в корне всегда будет выгода, как в корне мандрагоры всегда находится глаз повешенного. Я ничего подобного не видел за всю службу. Бывало, что крали по мелочи, по-дурному, но чтоб молчать до смерти… И крестную метку вырывать… Не было такого. Видимо, или Господь лишил его разума, или он накачался какой-то дрянью из тех, от которых мозговое вещество кипит.

— Полностью чист, — отрезал Ламберт, — Его тело уже осмотрели. У нас специалисты, конечно, не чета церковным, но тоже кое-что понимают. Никаких следов посторонних веществ в крови, вообще никаких отметок на теле.

— Возможно, вы найдете какие-то следы, но позже. Когда им займутся клерикальные специалисты, — заметила я небрежно, — Однако я сомневаюсь, что они посчитают нужным поделиться этими следами с вашим ведомством.

Ламберт нахмурился. Укол был мелкий, но, видимо, чувствительный. Каждая оса знает, куда вернее вонзить жало.

— Дело о краже, так что веду его я, госпожа Альберка. И передам центенарию, когда хоть сколько-нибудь в нем разберусь. Суд епископа не имеет к нему отношения.

— Напротив. Удаление поставленной при крещении метки — преступление против веры, а значит, клерикалы истребуют его у вас, с согласия графа или без. Вина, Клаудо!

Еще один стакан вина позволил мне найти в озадаченном облике капитана Ламберта нечто забавное. Он старался сохранить лицо, и его безмятежность укрывала его как щитом, но я достаточно хорошо умела читать те мелкие черточки лица, которые, складываясь друг с другом, открывают истинные ощущения своего хозяина. Ламберт был в досаде. Он пришел сюда, где подвергся насмешкам, уязвившими его честь как дворянина, сидел в этом вонючем клоповнике, рассказал все, что знал, в ответ же получил лишь очередную порцию смешков и лишнее напоминание о том, что епископский суд позволяет ему, точно мальчишке у графа на побегушках, заниматься этим только до тех пор, пока сам не обратит свое внимание на дело. И тогда он, барон Невозмутимость, отправится заниматься тем, чем и положено заниматься капитану стражи — ловить карманников, патрулировать ночные улицы и колотить пьянчуг.

На какое-то мгновенье мне даже стало его жаль. Он тоже был частью города, но не исконной, а внедренной в него искусственно, своеобразным протезом, сживленным с некротичной плотью. И он выполнял ту работу, которую должен выполнять протез. Не больше и не меньше.

— Дело тухлое, — сказал Бальдульф без обиняков. Он уже не был так смущен, как в первый момент визита капитана, поэтому говорил спокойнее, в свойственной ему рассудительной и неспешной манере, поглаживая щедро испещренную сединой бороду, — Не знаю я в городе таких людей, которым взбрело бы в голову подобное. Быть может, это была чья-то шутка? Отец Гидеон с кем-то повздорил, вот кто-то и подкупил бродяжку чтобы тот умыкнул у него безделушку. Как щелчок по носу. Только не вяжется это с тем, что дальше было. Из-за шутки на дыбу не идут, это я точно знаю. И стражников не калечат. Такое впечатление, что в этой тряпке было что-то важное. А может, и не она была важна, а самый факт кражи. Поговорить бы с отцом Гидеоном ради этого… Только кажется мне, с графской стражей он вряд ли станет откровенен.