Александр Изотчин - День учителя

• Название: День учителя
• Автор: Александр Изотчин
• Издательство: ACT
• Жанр: Роман
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-094539-9

Главный герой книги — Андрей Мирошкин дитя лихих 90-х, неудачливый любовник, несостоявшийся ученый, учитель истории. Жизнь ставит перед ним непростые для решения задачи: как выбиться из провинциального городка в Москву? Как получше устроиться в жизни? Послекризисная Москва 1998 года неласкова к недотепам-провинциалам. Чем придется пожертвовать герою ради своих амбиций? И стоит ли цель такой жертвы?

---

Когда-то Институт права и экономики не имел столь звучного имени, а назывался… Впрочем, Андрей Иванович так за два года работы и не удосужился уточнить, как он раньше назывался. Что-то там было «заочное» и еще какое-то. После падения власти коммунистов обучение в нем сделалось платным, институт оброс факультетами и сменил название. Ему прочили скорое превращение в университет, и многих удивляло, что он еще не стал таковым. Название изменила и станция метро, на которой располагался ИПЭ. Прежде она называлась именем некого Андреева — государственного деятеля времен то ли Сталина, то ли Брежнева, о котором в годы перестройки стало известно что-то нехорошее, а потому в девяностые станция была переименована в «Глухино», по имени некогда располагавшейся здесь деревни. Мирошкин впервые ступил на ее платформу уже много позднее переименования, и только от москвича Куприянова, на первый раз встречавшего однокурсника, узнал, что «Глухино» когда-то была «Андреевской». В тот далекий осенний день девяносто шестого года Мирошкин, еще холостой и убежденный в собственном великом научном будущем, с некоторой долей снисходительности внимал Куприянову, который вел его через окружавшие станцию метро ларьки в направлении массивного серого здания. Мирошкин переживал, что ему не светит место на кафедре родного вуза. Педун влачил жалкое существование — в корпусах периодически отключали за неуплату свет и телефоны, на истфаке сократили всех полставочников, оставшиеся на факультете преподаватели бедствовали — зарплаты даже у профессоров и доцентов казались смехотворными, и при этом ходили упорные слухи, будто сокращение дойдет и до них. Даже при всем могуществе Плещеевой она не могла оставить ученика при себе…

— Ты понимаешь, Андрюха, место неплохое, — на ходу давал рекламу Куприянов, — у них зарплаты относительно нормальные, положение стабильное — не новодел какой-нибудь — вузу уже пятьдесят лет. Бывшая кафедра исторического коммунизма теперь — истории и политологии. Я туда тоже по знакомству попал.

— А как там возникла вакансия для меня?

— Да анекдот! У них работал один восьмидесятилетний дед-профессор, Карпов его фамилия. Он как-то ехал на работу в институт, и в метро с ним сделалось дурно, он упал в обморок — старый, а все туда же — работать. Ну, ничего, люди окружили, подняли, посадили на скамейку, пришел старик в себя и двинул дальше — к студентам. Только вот незадача, он как в обморок повалился, так тут же и обосрался. И самое интересное — ничего не заметил — возраст. Ни тепло ему, ни холодно, а нос у него отчего-то был забит — простудился, что ли? В общем, дошел он до кафедры. Коллеги видят — дело совсем плохо. Вонь стоит такая, что люди даже в коридоре думали: где-то канализацию прорвало. И никто ему не решился сказать. Даже завкафедрой Краснощеков и тот не смог. «А как я к нему, — говорит, — подойду и скажу: «Знаете, Иван Иванович, мне очень жаль, но вы обосрались». Так, что ли, предлагаете сделать? Я не могу». И никто ничего Карпову не сказал. Так он и лекцию читал. Еще зашел после пары к Краснощекову и пожаловался, что мало студентов на занятии присутствовало. Краснощеков, бедный, во время этого прощального разговора чуть было совсем не задохнулся, но виду не подал — проводил до дверей, посочувствовал. Только старик, видно, как домой приехал и брюки снял, понял свою оплошность и к преподаванию не вернулся — уволился. Так вот и вакансия открылась. Правда, Краснощеков хотел, чтобы человек был — как минимум кандидат наук, но я тебя расписал — чуть ли не доктор, гений, кандидатская — почти формальность…

Судя по тому, как Мирошкина рассматривал Краснощеков, было заметно — Куприянов действительно дал ему хорошую рекомендацию. Егор Андреевич, так звали завкафедрой, здоровый как дуб, шестидесятилетний, обладающий трубным голосом, красномордый мужик с руками, которыми можно было давить волков, даже постарался заручиться от Андрея Ивановича обещанием «не передумать». Взамен он посулил увлекательно быстрый рост от ассистента до доцента за какие-то «жалкие» лет пять. «Ты, главное, — внушал он Мирошкину, — защитись, а то у меня остепененных мало, одни уволились, другие поумирали, набрал молодых, навроде вот вас с Александром Анатольевичем. Рискую. Ты мне обещаешь, что вы через пару лет защититесь?» Этот вопрос Краснощеков адресовал уже Александру Анатольевичу — Куприянову. Тот горячо заверил шефа в том, что все его ожидания будут исполнены в срок.

Когда Куприянов скоропалительно, без объяснений, уволился из Института права и экономики, Егор Андреевич насел на Мирошкина и стал чуть ли не еженедельно справляться у молодого, теперь уже преподавателя о его планах и перпективах скорой защиты. Андрею Ивановичу ничего не оставалось, как кормить завкафедрой обещаниями, в которые он, впрочем, тогда еще очень верил сам. Теперь, конечно, когда диссертации не было, он избегал встреч с шефом, благо появлялся в институте раз в неделю, вечером, а от посещения сентябрьского заседания кафедры уклонился под предлогом нездоровья. Мирошкин понимал, что бегать от разговора вечно не удастся, — сроки предполагаемой защиты подходили, но, казалось, Краснощеков сам оставил его на какое-то время в покое. Причиной стал скандал, разразившийся в институте минувшим летом. Связан он был с распоряжением ректора о введении штрафов для студентов за порчу институтского имущества. Действительно, будущие юристы и экономисты с таким азартом ломали столы и стулья в аудиториях, что, казалось, в вузе скоро не на чем будет сидеть. И тогда-то Надрага — такова была фамилия ректора — принял решение бить по вандалам рублем. Меры были приняты драконовские — за сломанную парту студент должен был платить сумму, в десятки раз превышавшую ее самую что ни на есть рыночную стоимость. Это возымело результат — крушить мебель в институте стали меньше. Но приободрившаяся администрация перешла в наступление и, что называется, «пережала». Студенты возмутились, когда по всему институту были развешаны объявления, сообщавшие: отныне штраф за курение в неустановленном месте составляет двести пятьдесят рублей, за неубранную за собой в столовой посуду — двести, за попытку пообедать в преподавательском зале этой столовой — также двести рублей и так далее в том же духе. Как и в случае с Исторической библиотекой, нашлись активные недовольные, в дело вмешались налоговики. В ходе проверки вскрылись такие финансовые злоупотребления, что Надрага пустился в бега вместе с главным бухгалтером вуза. Против них возбудили уголовное дело, а репутации ИПЭ нанесли страшный удар. И вот теперь Краснощеков был полон самых пессимистических предчувствий относительно и своего будущего, и будущего учебного заведения вообще в связи с ожидавшимся приходом нового руководства. Так что ему было пока не до Мирошкина…

Двигаясь к «Лубянке» по маленьким улочкам центра Москвы, Андрей Иванович увидел, как впереди, в метрах двадцати по направлению его движения, из арки вышла пара. Хотя они и шли в метре друг от друга, но по совершаемым ими движениям и по тому воодушевлению, которое исходило от мужчины и женщины, особенно от женщины, было понятно — они вместе. «Видно целовались», — определил Мирошкин и к своему удивлению узнал в мужчине Куприянова. Женщина ему также показалась знакомой. Приблизившись к бывшему однокурснику и его спутнице, Андрей Иванович узнал ту девицу из библиотеки — в платье с дырками. «Так вот для кого был маскарад в буфете — для него. Куприянов, значит, библиотеку использует как место свиданий. Это он перед тем, как в свой «лес» уйти, отрывается. Партизан хренов», — решил Мирошкин, проходя между Куприяновым и его спутницей и игнорируя факт своего давнишнего знакомства с Александром Анатольевичем. «Плевать, — думал Мирошкин, — плевать. Ему самому небось неудобно, а если я с ним заговорю — тем более выйдет конфуз. Плевать. Вишь ты какой, девок молоденьких любит, а все туда же — предлагает народу пройти через страдания и вынести нового Сталина. Интересно, на какую должность Куприянов нацелился при этом Сталине. Еще посадит, чтобы не оставлять свидетелей того, каким был его моральный облик в молодости». Потуги и мечтания Куприянова теперь показались Мирошкину еще более несбыточными и смешными, но весело Андрею Ивановичу не было. «Навеял Куприянов — черт!» — Вновь, как и в библиотечном туалете, Мирошкину теперь, у входа в метро, вспоминалась их последняя встреча с Ларисой.

Случилось им увидеться вскоре после мирошкинской свадьбы. Хотя почему «случилось»? Та встреча отнюдь не была случайна — Лариса искала с ним свидания и приехала в библиотеку специально. Где же ей было его увидеть? Даже позвонить она теперь ему не могла — Андрей еще осенью, за несколько месяцев до бракосочетания, переехал с Волгоградки на «Пражскую». Лариса вошла в научный зал, где аспирант Мирошкин занимался практически ежедневно, и устремилась к нему. Андрей встал, двинулся навстречу и одновременно сжал руку в кулак — ему не хотелось, чтобы девушка увидела обручальное кольцо.