Михаил Лаптев - Костер рябины красной

• Название: Костер рябины красной
• Автор: Михаил Лаптев
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

Повесть о судьбе первой в истории отечественной металлургии женщины-горновой.

---

Только в большие парадные комнаты люди заходили не часто. Больше всего разговоры шли в столовой, в передней или в холодной горнице.

Клавдии Сергеевне нужна была нянька, помощница глухонемой Нельке, тоже дальней родственнице Клементьевых. Нелька вела в доме всю черную работу. Помощницей и нянькой должна была стать Фелька Шаргунова, сирота, которую из доброты взяли к себе родные, чтобы вывести в люди.

Фелька работы не боялась и даже делала то, что и не требовали. Уснет Ленька, младший Клементьев, а Фелька и пол подотрет, хотя и чистый он, и мебель протрет чистой влажной тряпкой. Найдет тетю Клаву и спросит, что еще надо сделать. На Фельке всегда теперь чистое, нелатаное ситцевое платье, сыта она каждый день, и у Клементьевых тепло, уютно, чисто и просторно. Но поначалу тосковала Фелька, что нет рядом мамки, Сеньки, смешливой Верки и малышки Марьки. Были бы рядом они, совсем хорошо было бы жить…

Только за уборкой и забывалась немного Фелька. Особенно ей нравилось протирать сухой мягкой тряпочкой только что отчищенные толченым мелом желтые латунные ручки окон и дверей.

Нравились Фельке и чугунные литые подсвечники со всякими фигурами, фарфоровые безделушки на комодах. Вместе с Нелькой они протирали все это. И уж совсем диковинной штукой был старинный клавесин, на котором никто не играл. Там, внутри, переплеталось много разноцветных струн. Если их потрогать, они звенели на все голоса.

А на стенах у Клементьевых висели желто-коричневые и темно-красные ковры. На некоторых был узор, а то и целая картина. Тонкие столбики, легкая крыша, странные люди в непонятных одеждах. А для них танцуют раздетые женщины. Или еще — принц вытаскивает из ножен голубой кинжал, а навстречу принцу идет черно-оранжевый, словно огромный шмель, тигр.

Как-то вечером долго не мог уснуть Ленька. А Фельке уж очень захотелось спать. Она-таки убаюкала Леньку, а сама на стуле заснула, да, видать, слишком крепко. Ленька проснулся, заорал, а Фелька и не слышала. Снится ей, что плавает она в речке Тагил и вдруг тонуть начала. Затягивает ее страшный водоворот. Хочет Фелька крикнуть и не может — вода рот заливает. И вдруг кто-то большой подплыл и больно схватил ее за волосы.

Клавдия Сергеевна была не злая, но тут она тоже крепко уснула, а Ленька, как назло, разорался на весь дом, и никто не слышит. Может, и сама не помнит хозяйка, как дернула Фельку за волосы. С досады, видать.

Подняла Фелька на Клавдию Сергеевну глаза с недоумением. Никто Фельку до сих пор так не будил. В сердце у нее от несправедливости — боль, обида.

Опомнилась, знать, хозяйка, увидела все и не знает, что делать. Выхватила из люльки Леньку, шлепнула его пониже спины, а он еще пуще залился.

— Иди, Фелька, спать, — сказала Клавдия Сергеевна. — Хватит с тебя. Да не засыпай, если к делу приставлена.

Добрела Фелька до своего угла, где была постелена такая же, как дома, дерюжка, только поновее. Рядом похрапывала глухонемая Нелька. Легла, свернулась калачиком. Уснуть хотела сразу, да не смогла. Закипели вдруг на глазах слезы, прошила маленькое сердечко тонкая игла обиды. И заплакала Фелька, сдерживая рыдания. Плохо помнит, как заснула.

И приснился Фельке сон…

Пришел будто бы с работы домой Глеб Иванович, хозяин дома, где Фелька теперь жила. А Феля уже большая, как Нелька. Только слышит все и говорить умеет. А Глеб Иванович подмигнул Фельке, шлепнул ее пониже спины, как Клавдия Сергеевна Леньку, и сказал двум дядям, которые с ним пришли:

— Вот ведь какие дела! Советская власть — самая замечательная. Лучше ее нет. Только тоже, куда она без металла? Сталь ей, ой, как нужна. Да и чугун тоже. А кто их дает? Не Фелька же. Мы даем власти и сталь, и чугун. Без этих вот наших с вами рук любая власть — никуда! А кроме этого, что? Разве у нас русской души нет? Кабы не добрые люди, куда делись бы чужие сироты да убогие? Пропали бы под первым забором… Правда, Фелька? Да что она понимает? Так только числится в человеках. Ладно. Брысь на кухню!..

Удивляется Фелька во сне, как это ей, маленькой, говорит Глеб Иванович такие слова? Ведь он так разговаривает только с Нелькой. А Нелька ведь ничегошеньки не слышит. И говорить не умеет… Почему? Зачем?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

…Настало и такое время, когда Фаина стала просыпаться в своем марлевом шатре по утрам. Раньше, промучившись ночь в полубреду, в кошмарах и бессоннице, она по утрам была в глубоком забытьи.

Врачи, медсестры, санитарки, привыкшие ко многому, были все же как-то особенно обеспокоены судьбой Фаины. Все они знали, что строго-настрого запрещено говорить о болезни, ее исходе в присутствии самого больного. Но так как Фаина большую часть суток долгое время была без памяти, то сначала врачи и медсестры стали кое-что говорить насчет ее будущего. Потом за обычные пересуды взялись санитарки.

Так Фаина узнала, что ей грозит неподвижность. Тонкая, нежная кожа на сгибах суставов, сделавшись прочнее и грубее, потом не даст полностью разгибаться ни ногам, ни рукам. Узнала она, что конец лечения — еще не конец ее мучениям. А лишь начало других, едва ли не худших терзаний.

Впервые услышанное ею слово — контрактура — пугало уже самим звучанием. Хотя означало оно всего лишь сопротивление движению.

Не на шутку устрашилась неподвижности Фаина. Ведь еще и тридцати нет. Как же ей жить без движения?

После того как руки и ноги отвязали от рамы, а шатер унесли в кладовку, Фаина оказалась на положении ребенка. Разумеется, она не могла помнить, как училась ходить в далеком детстве, но понимала, что ей предстоит все это проделать заново.

Вечерами, когда отлучался дежурный врач, Фаина просила, а потом и требовала, чтобы санитарки, медицинские сестры помогали ей двигать руками и ногами. Но после первых же робких попыток чувствовала тонкие уколы разрывов. Нарастала тупая боль, и Фаина ощущала, как теплые струйки крови начинали медленно ползти по телу.

Чтобы не подводить хороших людей, Фаина стала упражнять руки и ноги сама. Она двигала ими все настойчивее, все энергичнее, пока на сгибах суставов не начинали алеть кровавые капли.

А впереди было еще несколько операций, попытки уйти из больницы, приступы отчаяния.

Фаина жадно читала в газетах сообщения с фронтов. Год этот был не легче двух предшествующих, но начался он радостно. В Сталинграде взяли в плен немецкого фельдмаршала Паулюса со всей его многотысячной армией. Защитники Ленинграда прорвали блокаду фашистов. Один за другим освобождались из-под неволи оккупантов советские города. Все очевиднее становился провал захватнической войны Гитлера. Но до светлого Дня Победы было еще очень далеко.

Сон целебный, облегчающий сон наваливался теперь неожиданно и властно. Но он снова приносил прошлое.

…Когда заканчивалась весна и трава уже зеленела на пригорках, Фельке становилось жить просторнее. Ей давали крепкие, хотя уже изрядно поношенные и великоватые ботинки, залатанный на локтях длинный пиджак. Она брала хворостину и бежала за Гальянку вместе с рыжим теленком. Из-за Чашковой впадины, из сырого леса тянуло ознобной свежестью, верхушки сосен уже светились, теплые, обнятые встающим солнцем. И теленок вдруг начинал ни с того ни с сего беситься, скакать. Смешной его хвост с кисточкой на конце задирался куда-то вперед ушей, ноги уже не разъезжались, а как длинные пружинки дергались туда и сюда, взбрыкивая. Из-под копыт летели кусочки глины, ошметки прошлогодней перепревшей травы, брызги из непросохших лужиц.

У Фельки пропадали остатки сна. Приходилось догонять глупого теленка, следить, чтобы он не заскакивал куда не следует. Попозже приходили на зеленую полянку мальчишки и девчонки с черными, пегими, белыми и рыжими, как у нее, телятами.

Был у Фельки посередине солнечной полянки любимый серый камень. Камней, когда-то оторвавшихся от вершины горы, на поляне валялось много. Но у Фельки — свой, особенный. Утром он раньше других становился теплым. В его впадине удобно и хорошо сидеть, прижав коленки к подбородку и ждать, когда придут остальные ребята.

Раньше других приходил золотушный Коська. Он смотрел исподлобья, сопел, присаживался на самый краешек серого камня, который еще не успел согреться, и сам себе говорил:

— А моя хозяйка опять проспала.

— Скажи лучше, тебя не могла разбудить, — насмешливо фыркала Фелька.

Потом приходили остальные. Почти у всех были отцы или матери здесь, на Гальянке, только Фелька и Костя — сироты. У Кости даже и матери не было. Он, как сказала однажды Клавдия Сергеевна, круглый сирота. А Костя вовсе и не круглый. Он худой, угловатый и слабый. Костя хитрый и никогда не плакал, если ему попадало в драке.

Но Фелька всегда за Коську горой стояла. Спуску никому не давала. Если кто-нибудь постарше обидит его, тут Фельку не удержишь! Поэтому Фельку уважали и побаивались.