Фредрик Браун - Арена, Кукольный театр и Добро пожаловать в сумасшедший дом!

• Название: Арена, Кукольный театр и Добро пожаловать в сумасшедший дом!
• Автор: Фредрик Браун
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-07086-9

Уже первые вышедшие по-русски произведения этого замечательного писателя сделали его имя не менее популярным, чем имена Брэдбери, Шекли, Саймака и других звезд американской фантастики. Мастер парадоксов, блестящий юморист, неиссякаемый источник оригинальных сюжетов — вот главные характеристики Фредрика Брауна. В сборник входят лучшие произведения автора, с большинством из которых отечественный читатель познакомится впервые.

---

Он сглотнул. Она говорила так, словно проблема предельно проста, а на самом деле все было очень запутанно.

— Ладно, Клэр, — с тоской сказал он. — Пусть будет так, как ты хочешь.

Неожиданно она встала.

— Давай вернемся, Джордж.

Он тоже встал.

— Но еще рано.

— Я знаю, но иногда… Мне кажется, сейчас самый подходящий момент, чтобы попрощаться, Джордж. Понимаю, это звучит глупо, но после того, что ты сказал, любые разговоры принесут лишь печаль.

Он тихо рассмеялся:

— Да, я понимаю.

Они молча зашагали к дому Клэр. Он не знал, каким было их молчание — счастливым или грустным, им владели смешанные чувства.

Поднявшись на крыльцо, они оказались в тени. Клэр повернулась к нему.

— Джордж, — тихо сказала она.

Но он молчал.

— Проклятье, Джордж, прекрати вести себя так благородно. Если, конечно, ты меня любишь. И если все это время ты не водил меня за нос.

У него был небогатый выбор: убежать отсюда со всех ног или сделать то, что он сделал. Он обнял Клэр и поцеловал ее. Жадно.

Когда их поцелуй закончился — это произошло далеко не сразу, — он слегка задыхался, а мысли у него перемешались. И он сказал ей слова, которые вовсе не намеревался произносить:

— Я люблю тебя, Клэр. Я люблю тебя, я так тебя люблю.

— И я люблю тебя, дорогой, — ответила Клэр. — Ты ведь вернешься ко мне, правда?

И он ответил:

— Да. Да.

От дома Клэр до его квартиры было четыре мили, но ему показалось, что он добрался за несколько секунд.

Он включил свет в своей комнате и сел у окна, а его разум вновь устремился в лабиринты, по которым блуждал в течение трех лет.

Никаких новых факторов не возникло, но теперь он решил рискнуть. И у него появилась надежда, что все так или иначе разрешится.

За окном яркими бриллиантами сияли звезды. Может быть, одна из них его судьба? Если да, то он последует за ней даже в клинику для душевнобольных. В нем росла уверенность, что все произошло не случайно, что это не простое совпадение, что прозвучавший в виде шутки вопрос на самом деле приведет к истине.

Его путеводная звезда.

Ярко сияющая? Нет, фраза из сна звучала немного иначе. Ярко сияющий. Но что сияет ярко?

А красное и черное? Он обдумал все варианты, которые предложил Чарли, и многое, многое другое. Например, шашки. Нет, не так.

Красное и черное.

Ну, скоро он узнает ответ, ждать осталось недолго.

Немного погодя он отправился спать, однако прошло много времени, прежде чем ему удалось заснуть.

V

Чарли Дорр вышел из кабинета и протянул руку:

— Удачи тебе, Джордж. Доктор готов с тобой поговорить.

Он пожал руку Чарли и сказал:

— Тебе нет смысла меня ждать. Встретимся в понедельник, когда ты придешь меня навестить.

— Я тебя подожду, — возразил Чарли. — Мне ведь сегодня не нужно возвращаться в редакцию. Кроме того, возможно, тебе не придется туда идти.

Он отпустил руку Чарли и всмотрелся в его лицо.

— Что ты хочешь этим сказать, Чарли?

— Что? — удивился Чарли. — Ну, возможно, он скажет, что с тобой все в порядке, или предложит периодически заходить для бесед, пока ты окончательно не поправишься, или… — Чарли немного смутился, — еще что-нибудь.

Не веря своим глазам, он смотрел на Чарли. Он чуть было не спросил: «Кто из нас безумец, я или ты?», но сейчас подобный вопрос прозвучал бы глупо. Однако ему хотелось знать наверняка, что слова Чарли не являются случайной оговоркой; быть может, он слишком вошел в свою роль, когда беседовал с доктором.

— Чарли, разве ты не помнишь, что…

Незаконченный вопрос повис в воздухе, поскольку Чарли смотрел на него, явно ничего не понимая.

Он прочел ответ на лице кузена; зачем слушать, как его произнесут губы Чарли?

— Да брось ты, я тебя подожду. Удачи, Джордж.

Он посмотрел в глаза Чарли и кивнул, а потом решительно вошел в кабинет врача. Закрыв за собой дверь, он внимательно посмотрел на мужчину, который сидел за письменным столом и встал, чтобы поздороваться с новым пациентом. Это был высокий широкоплечий человек с седыми волосами.

— Доктор Ирвинг?

— Да, мистер Вайн. Присаживайтесь, пожалуйста.

Он уселся в удобное мягкое кресло, стоявшее напротив письменного стола.

— Мистер Вайн, — заговорил врач, — первый визит такого сорта всегда довольно труден, прежде всего для пациента. Пока вы не узнаете меня лучше, вам будет непросто преодолеть определенную сдержанность. Не так-то легко говорить о себе. Вы готовы сами все рассказать или предпочитаете, чтобы я задавал вопросы?

Он обдумал вопрос доктора. История, которую он собирался рассказать, была готова, но несколько слов, сказанные Чарли, все меняли.

— Быть может, мне будет легче, если вы станете задавать вопросы, — сказал он.

— Очень хорошо. — Доктор Ирвинг взял карандаш и положил перед собой лист бумаги. — Где и когда вы родились?

Он глубоко вздохнул.

— Насколько мне известно, это произошло на Корсике пятнадцатого августа тысяча семьсот шестьдесят девятого года. Конечно, я не помню, как родился. Однако у меня остались достаточно яркие воспоминания о детстве на Корсике. Мы жили там до тех пор, пока мне не исполнилось десять лет, после чего меня отправили в школу, расположенную в Бриенне.

Вместо того чтобы записывать, доктор барабанил карандашом по столу.

— Какой сейчас месяц и год?

— Август тысяча девятьсот сорок седьмого года. Да, я понимаю, что в таком случае мне должно быть сто семьдесят один год. Вы хотите знать, как я объясняю этот факт? Никак. Как и то, что Наполеон Бонапарт умер в тысяча восемьсот двадцать первом году.

Он откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди, глядя в потолок.

— Я не пытаюсь найти объяснение парадоксам и несоответствиям. Однако прекрасно понимаю, что они имеются. Но если верить моей памяти, отказавшись от логики и всех «за» и «против», я был Наполеоном в течение двадцати семи лет. Я не стану рассказывать о том, что произошло за эти годы: необходимая информация имеется в любом учебнике. Но в тысяча семьсот девяносто шестом году, после сражения у Лоди, будучи командующим итальянской армии, я отправился спать. Насколько мне известно, как любой другой человек. Однако проснулся я — не ощущая, кстати сказать, что мой сон был каким-то необычным, — в больнице. И мне рассказали, что меня зовут Джордж Вайн, что идет тысяча девятьсот сорок четвертый год, а мне двадцать семь лет. Пожалуй, только это и сходилось — возраст. Больше ничего. У меня не осталось ни малейших воспоминаний о прежней жизни Джорджа Вайна до того момента, как я пришел в себя в больнице после автокатастрофы. Теперь я многое знаю о его прежней жизни, но только то, что мне рассказали другие. Я знаю, где и когда он родился, какую посещал школу и когда начал работать в «Блейд». Я знаю, когда он записался в армию и когда демобилизован — в конце тысяча девятьсот сорок третьего года, поскольку у него возникли проблемы с коленом. Кстати, это произошло не во время военных действий, просто несчастный случай.

Доктор перестал постукивать карандашом по столу.

— Вы знали все это в течение трех лет — и никому не рассказывали?

— Да. После катастрофы у меня было время все обдумать, и я решил принять на веру то, что мне сказали относительно моей личности. В противном случае меня бы не выпустили из клиники. Между прочим, я пытался сам найти ответ. Я изучал теорию времени Данна и даже Чарльза Форта![71] — Он неожиданно усмехнулся. — Вы читали о Каспере Хаузере?[72]

Доктор Ирвинг кивнул.

— Возможно, он также не решался рассказать правду. Интересно, сколько еще людей, утверждавших, что они потеряли память, на самом деле говорили неправду, чтобы не признаваться в том, что они помнят вещи совершенно невозможные?

— Ваш кузен, — медленно проговорил доктор Ирвинг, — сказал, что до автокатастрофы вы, как он выразился, были слегка помешаны на жизни Наполеона. Вы что-нибудь об этом помните?

— Я уже говорил вам, что ничего не помню. Но могу подтвердить слова Чарли Дорра. Судя по всему, я, Джордж Вайн, если я когда-нибудь был Джорджем Вайном, действительно интересовался Наполеоном, читал о нем, считал своим героем и довольно много говорил о Наполеоне. Настолько много, что коллеги по редакции дали мне прозвище «Наппи».

— Как я заметил, вы считаете себя и Джорджа Вайна различными личностями. Так являетесь вы Джорджем Вайном или нет?

— Я называюсь им три года. А раньше… я не помню, что был Джорджем Вайном. И не думаю, что являюсь этим человеком. Я полагаю, насколько я вообще могу судить о чем-либо, что три года назад я оказался в теле Джорджа Вайна.

— И что вы делали в течение ста с лишним лет?

— Понятия не имею. Кстати, я не сомневаюсь, что нахожусь в теле Джорджа Вайна. Вместе с ним я унаследовал его умения — за исключением личных воспоминаний. Например, я знаю, как быть репортером, хотя не помню никого из людей, с которыми работал раньше. Я владею английским, а также пишу статьи. Я без проблем обращаюсь с пишущей машинкой. Более того, у меня такой же почерк, как у него.