К Соловьев - Господа Магильеры

• Название: Господа Магильеры
• Автор: К Соловьев
• Жанр: Альтернативная история

---

Хандлозер сдержанно кивнул.

- Чтобы перестроить тело, кость придется сломать. Все просто. На месте Эберта я поступил бы также. Он социалист и подонок, но все делает верно. Сначала переломает кости, а после уже станет наращивать на них новое мясо.

Кройц уставился на него слепым ненавидящим взглядом.

- Мерзавец! – взвизгнул он, - Чувствуешь себя в безопасности? Хочешь выйти сухим из воды? Конечно, ты же лебенсмейстер! Не карал мятежников, не поднимал трупы! Думаешь, нас вздернут, а тебе все сойдет с рук? Что тебя эта мразь не поставит к стенке? Не посмеет поднять руку на благородного врачевателя? На наших плечах захотел?..

Я думал, что Хандлозер взорвется, а то и пустит в ход свои тяжелые крестьянские кулаки. О его суровом нраве в Ордене Лебенсмейстеров ходили легенды. Но ничего подобного не произошло. Гросс-лебенсмейстер взглянул на коллегу с выражением явственного отвращения на лице. И, кажется, с примесью жалости.

- Дурак, - сказал он на удивление спокойно, - Ты даже не представляешь, какими проектами мы занимались последние двадцать лет. «Нойманн». «Энгель». «Анстерблич». Да когда они поднимут эти дела, даже дети захотят разорвать меня собственными руками! Я ничем не лучше вас, господа. И судьба и меня та же. А ты дурак, Отто.

Вновь затрещали выстрелы. Одна из пуль угодила в переплет оконной рамы и вытряхнула стекла на ковер россыпью сверкающих елочных украшений. Другая со скрежетом сорвала водосточную трубу с карниза. И опять кто-то закричал, кажется, женщина. Пулемет все бил и бил, но теперь его стрельба казалась нервной, неуверенной. Может ли быть такое, что даже железная машина преисполнилась фатализма?..

На лестнице загрохотали подкованные сапоги. От этого звука оборвались внутренности, запульсировал кишечник. Страшный, тревожный звук, от которого хочется скорчиться. Но это был лейтенант из охраны.

- Господин генерал!..

Он был без каски, с солдатским карабином в руках, ко лбу прилипли мокрые волосы.

- Докладывайте.

- Едва удерживаем вход, - выдохнул лейтенант, мгновенно твердея под генеральским взглядом, - Потерял пятерых за последние полчаса. К социалистам стягиваются дезертиры с оружием. Один пулемет заклинило, второго хватит на полчаса боя. У меня мало людей. Не выдержим.

Людендорф все понял мгновенно. На его невыразительном лице не дернулась ни одна мышца.

- Сейчас разберемся, лейтенант, - спокойно сказал он, и повернулся к нам, - Господа магильеры, на этом я, как представитель Генерального штаба, совещание Совета объявляю закрытым. Вплоть до… дальнейших распоряжений. Если вы не возражаете, я спущусь вниз. Там от меня сейчас больше проку. Храни вас Бог.

И, ничего более не говоря, вышел вместе с лейтенантом. Я слышал, как он спросил на лестнице:

- У вас ведь найдется еще один карабин?..

Но что ответил лейтенант, я уже не слышал. На улице вновь началась лихорадочная пальба, и вновь устало, с частыми передышками, застучал пулемет. Толпа скрежетала на тысячу чужих и злых голосов.

Кройц поднялся на непослушных ногах, от поступи которых когда-то содрогался мраморный пол. Он был сер, как пороховая гарь, губы подрагивали.

- Я… выйду в телеграфную комнату, - пробормотал он, поймав мой взгляд, хотя я не собирался ничего спрашивать, - Возможно, есть новости от двадцать четвертой штейнмейстерской роты. Их прижали под Бабельбергом, уже сутки нет никаких новостей… Если позволите.

- Конечно, - сказал Гольц с непонятным выражением на лице, - Идите, Отто.

Кройц оправил мундир и удалился в телеграфную комнату, прикрыв за собой дверь.

Несколько минут мы молчали. Хандлозер безразлично глядел в окно, Гольц нервно прохаживался, а Линдеман сидел в своем кресле, ни разу не переменив позы. Наконец в телеграфной что-то негромко хлопнуло – точно бутылка шампанского в руках неумелого гимназиста, слишком быстро потянувшего пробку. Мы переглянулись.

- Хоть на это у него хватило ума, - грубовато сказал Хандлозер, отворачиваясь, - Не такой уж и дурак, оказывается.

- Через какое-то время и я вынужден буду вас покинуть, господа,- сказал тихо, в своей обычной серьезной манере, Линдеман, - Надеюсь, вы войдете в мое положение. Не хочу, чтоб меня здесь застали.

Чудовище, которым пугали детей, при одном упоминании имени которого бледнели французские гренадеры, печально улыбнулось.

- Все в порядке, Георг, - сказал я, - Мы понимаем. Если нужна будет помощь…

- Нет, благодарю. Справлюсь сам. Не самая хитрая штука.

Он не рисовался, он в самом деле был спокоен и говорил о вещах самых очевидных, естественных и давно решенных. И он был совершенно прав. Что бы ни сотворили с нами эбертовские псы, для Главного Могильщика они бы придумали нечто несоизмеримо худшее.

- Как это глупо, - вдруг сказал я, поддавшись какому-то внутреннему порыву, - Я понимаю, отчего это жестоко. Иначе и быть не может. Но как глупо! Они ведь идут по пути большевиков, полностью его копируют! Сперва они объявят всех магильеров прислужниками сановных палачей и узурпаторами народа, запретят Ордена и торжественно казнят тех, кто первым попался под руку. Потом опьянение революцией пройдет, а остается мучительное похмелье. Это неизбежно. И выяснится, что без магильеров государство, что бы ни было изображено на его гербе, существовать не способно. Что оно стремительно катится в адскую бездну. Ладно еще обезглавленная армия, мгновенно утратившая свой основной ударный потенциал. Война уже проиграна. Точнее, мы выиграли ее против самих себя. Но индустриальный потенциал! Сельское хозяйство! Медицина! Те самые фабрики, за которые они так радеют! Неужели им в самом деле кажется, что без магильерского сословия им удастся удержать все это? Существует ли человек, который точнее фойрмейстера определит точку плавления металла в домне? Сколько тысяч километров телеграфного кабеля потребуется, если они вздумают отказаться от услуг люфтмейстеров? И что станется с ирригационной системой без нас, вассермейстеров? Все это глупость, кромешная человеческая самонадеянная глупость… Их глупость обидна мне больше всего!

- Им придется переболеть этой глупостью, - сказал Гольц жестко, тщетно шаря рукой в поисках зажигалки, - И течение болезни будет проходить именно так. Сперва аресты и расстрелы. Запрет магильерства и выдворение из страны всех подозреваемых в нем. Торжественные процессу по делу Орденов, конечно. Общественное презрение, гневные статьи, фиглярские пасквили в газетах. А потом – голод, инфляция, парализованная промышленность, новые бунты. Рано или поздно они придут к тому же, к чему пришли большевики. Мир без магильеров – крайне плохая и неуютная штука, как его ни называй и как ни апеллируй к всеобщему равенству. И мы начнем возвращаться. Те, кто уцелел в траншеях и миновал виселицу, кто не бежал и не наложил на себя руки. Сперва возвращение будет осторожным, медленным, с великим множеством условностей и оговорок. Но даже Троцкий в конце концов вынужден был сдаться. В Красную Армию уже вербуют бывших имперских магильеров, только теперь они именуются всякими чинами и специалистами. Значит, пройдем этот путь и мы.

- Переболеть глупостью, - Хандлозер кивнул большой тяжелой головой, - И ненавистью. На это могут уйти десятилетия, но в конце концов это болезни не смертельные. Со временем мы перестанем ассоциироваться с бесконечными войнами, с аристократией, со смертью. Как знать, может когда-нибудь проклятый маятник качнется и в другую сторону?..

- Нас объявят святыми? – криво усмехнулся Гольц. В этот краткий миг он казался почти красивым, несмотря на эту усмешку.

- В святые не примут. Мучениками. Когда-нибудь Германия избавится от этого морока, от этого массового помрачения, и все вернется на круги своя. Без нас уже, конечно. А жаль. Было бы любопытно взглянуть…

Пулемет, огрызавшийся короткими очередями, застучал без остановок, кроя беглым огнем невидимые цели. По контрасту с захлебывавшей от ненависти толпой он казался равнодушным автоматом, выполняющим свою работу. Но даже в его металлическом голосе мне послышалось что-то паническое, что-то почти человеческое.

А потом пулемет замолк. И мы все переглянулись, поняв, что это означает. Понимание это мгновенно отравило нас, исказив лица. Гольц вскочил на ноги, как всполошенная птица, Хандлозер подобрался. С первого этажа донеслась ожесточенная стрельба, и теперь невозможно было разобрать, кто стреляет и из чего. Затрещало дерево, взорвалось еще несколько гранат. Задрожал тяжелой дрожью мраморный пол под ногами.

И все закончилось. Я вдруг понял это в полной мере, мгновенно, жутко, в единый миг. Изнутри опалило кислотой, внутренности задергались, как у умирающей жабы, растянутой под микроскопом на предметном столе.

Все закончилось, понял я. Закончилась эпоха, закончились магильеры, закончились мы сами. И я, Карл Эрнст Витцель, гросс-вассейрмейстер, тоже закончусь. И ужасная жажда жизни, запоздавшая, трусливая, таившаяся все это время где-то под мертвой тяжестью предрешенности, затопила меня изнутри, затрепыхалась в муках. Ужасно вдруг захотелось жить. До чертиков, до дрожи в пальцах с искусанными ногтями.