Евгений Касимов - Назовите меня Христофором

• Название: Назовите меня Христофором
• Автор: Евгений Касимов
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-67591-3

Герой книги Евгения Касимова Христофор, едва не став жертвой аборта, рождается и получает редкое имя в честь деда и, само собой, — древнего святого. Но жить Христофору предстоит до ужаса обыкновенно — в поселке Розы Люксембург, среди угрюмых женщин в телогрейках и мужчин советского кроя. А на дворе между тем — восьмидесятые, гремит Олимпиада, и страна, танцуя, движется к пропасти…

---

Но уже не хватало холодной внешней выдержки. И сам заметил за собой Денисов, что очень многое стало его глухо раздражать, и не всегда он мог сдержать свое раздражение. Никакой дзен не помогал. Ну, писал он в запальчивости дерзкие статьи, но ведь за правду бился! А его же потом за эти статьи опарафинили в Интернете. Денисов угрюмо смежил вежды. У-y! Эта осевшая в Интернете банда бандерлогов! Каждый все больше самовыражается. Миллион поэтов. Полмиллиона прозаиков. Каждый драматург. Поголовно все политологи и футурологи. И конечно, все публицисты. А куда девались профессионалы — в журналистике, в политике? Я, говорит, получаю за свою работу деньги, значит, я профессионал. Дурачок. Деньги можно получать за место. Или как взятку. Так что, теперь коррупцию за профессию считать? Политик — это кто? Который рулит? Который реально рулит? Болваны. Настоящий политик — это тот, кто своими делами решает вопросы настоящего и моделирует будущее. И если это будущее понравится потомкам, они поставят памятник этому политику. И тогда, наверно, никому в голову не придет разрушать его — даже если режим сменится. Как возбудился губернатор, когда Денисов сообщил ему эту нехитрую мысль в одну из традиционных встреч. Я, говорит, только о будущем и думаю. И начал сыпать цифрами: стока-то сделано, стока-то делается, стока-то будет сделано. Ну чисто доклад на XXVI съезде КПСС. Этот крупный, похожий на Сэтавра человек бубнил и бубнил, пока не осыпалась сухая цифирь, как листва с дуба-ясеня.

И тогда он отринул арифмометр, снял сатиновые нарукавники и взял в руки кисть и палитру, и превратился из деловитого бухгалтера в могучего живописца, и махом набросал панораму горно-заводского края, где среди кудрявых лесов и широких полей стояли построенные японцами современные заводы, на которых трудились счастливые рабочие, которые после работы возвращались на скоростных чешских трамваях в светлые города, построенные таджиками, болгарами, турками и молдаванами, и в просторных комнатах (залах) садились за большие круглые столы всей семьей, пили сладкую госпищепромовскую водку, закусывали огурцами, выращенными трудолюбивыми китайцами, и потом смотрели корейский телевизор с жидкокристаллическим экраном — а там поет хор имени Пятницкого или Краснознаменный хор подпевает барду Розенбауму, показывают кино про Журбиных, читает стихи Герой Социалистического Труда Егор Исаев и в победных новостях выступает сам губернатор с сообщением, что подписан-де контракт на семьдесят лет с одной важной компанией, и теперь бокситы к нам будут возить бесперебойно, и оживет наша алюминиевая промышленность. Закончив полотно, губернатор василиском глянул на Денисова, и тот разом окаменел и с необыкновенной ясностью ощутил мощь этого человека, его харизму, достойную не кисти какого-нибудь там Налбандяна, а как минимум страницы в «Истории ВКП(б)». А губернатор расслабился, отхлебнул чайку с лимоном из тонкого стакана в серебряном подстаканнике, пожевал задумчиво крекер и вдруг совершенно неожиданно сообщил, что недавно оне еще заложили поле для гольфа — на мировом уровне, заметьте!

Денисов вспомнил, как недавно этот матерый политик ездил к бастующим горнякам на север области и под телекамерами доверительно беседовал с ними, пытаясь выяснить настоящую, подлинную причину забастовки. Так зарплату не платят уже третий месяц, жаловались работяги, семьи кормить нечем. Махнул рукой — да что вы мне говорите? Вона тут у вас какие просторы, какие реки! Пошли, наловили рыбы! Грибов, ягод насобирали… А еще можно кроликов разводить! А? Не пробовали? И работяги тогда смутились.

И Денисов, приходя в себя после бешеного тяжелого взгляда, который просто смял его, подумал: о чьем это он будущем? Недаром Савлов как-то обронил, что если и есть у кого из нынешних серьезные деньги, то, пожалуй, только у губера.

Денисов стал потихоньку заводиться, по пути выстраивая маленькую, но крайне эмоциональную речь перед избирателями. А кто способствовал банкротству крупнейших заводов в крае? И думал, конечно, о будущем, но, похоже, о своем, личном. Спросят за такие дела когда-нибудь потомки? Промышленный край превратился в торговый. И товар прут со всего света. Но кто озолотится на этом? Брокеры-шмокеры? А рабочий человек стал как бы и не нужен. Особенно тот, который уже отработал на родное государство, отдал ему все свое здоровье. И оказался выброшенным из жизни с идиотским ярлыком — лузер. Кто смог приспособиться, стали приторговывать, торговать: кто делом, кто телом, кто словом. Денисов задохнулся. Сам слышал, как похвалялся один известный журналист информационного агентства, что зарабатывает десятку баксов в месяц — просто надо уметь писать, с тонкой усмешкой говорил он, и понятно было, что говорил прощелыга вовсе не о стиле. Самое поразительное, что молодняк так и понимал работу журналиста, которая по сути своей сводилась к откровенной дезинформации, вбросу компромата или откровенной джинсе. Профессионализм оценивали по количеству денег, а деньги считались исключительно в долларах. Жлобство напирало, как наводнение.

Очень невзлюбил журналистов Петр Степанович с недавних пор и однажды на журналистском шумном сборище, хватив стакан коньяку, так им и заявил, что терпеть их всех не может, что все они коллаборационисты, чем вызвал жгучую неподдельную ненависть большинства из них. А сам-то?! — крикнули ему, и он вдруг горько задумался. И хватанул еще стакан.

Машина медленно продвигалась. Слева и справа вставали гигантские безжизненные корпуса заводов. Высоченные кирпичные трубы в красно-белых кольцах не дымили, диковинные сооружения из железных узлов были источены ржавчиной и напоминали гигантские потроха. Как будто неслыханной силы ураган вспорол живот Заводу Заводов и вывернул наизнанку его внутренности. Нет, не мерзость запустения, а тихий ужас.

Мысли Денисова то лихорадочно пульсировали, то приобретали ледяную ясность и четкость, наполнялись нервным пафосом, и движение их было похожим на порывистое движение автомобиля в транспортном потоке. И вырваться из этого потока было невозможно. Давил информационный грязноватый фон, висящий как смог в мозгу, брал властно в плен, разжижал творожную серую массу. И в какой-то момент голова превращалась в жестяной колокол репродуктора со сломанным жестяным же языком.

Везде, везде сплошная проруха, кручинился Денисов. И наш цех не миновала сия напасть. Внешне вроде бы все пристойно, гладенько, но… Видно, как новости делают, видно, как швы торчат. Но делают с преувеличенным восторгом, с ненатуральной озабоченностью. Гламурненько. Или навыворот. Гламур навыворот — тоже беда. И в кино, и в литературе, и, само собой, в журналистике. Какие-то они все… неумные, что ли? Или наоборот — сильно умные? Ну, необразованные, это факт. Кто-то остается верен профессии, но таких становится все меньше. Вот уже и рубрику «Культура» заменили на «Развлечения». И с придыханием рассказывают о невероятной шубе Бори Моисеева, о том, сколько весу в титьках дежурной солистки ансамбля «Ля-ля-ля» или какого цвета трусы носит Примадонна. Фиолетового, господа, фи-о-ле-то-во-го! А суровые критики только и талдычат: «Фарс! Фарс!» Не подозревая даже, что это самая настоящая трагедия.

Не только в журналистике, но и в депутатстве своем Денисов разочаровался. Как-то Савлов ему попенял: ты, дескать, Петька, какой-то… неправильный депутат. Ну, говорит, понимаю, что-то делаешь, но это все ерунда. Надо бы там — поактивней, поактивней! Ввинчиваться тебе надо, вот! Ловчей быть! Вопросы решать с администрацией! Маленько прохиндействовать, что ли! Денисов тогда трезво ответил Савлову, ну, а как попривыкнет быть таким? А если понравится ему быть эдаким ловкачом и прохиндеем? Не боится Савлов, что и по отношению к нему он будет таким же? И кажется, тот понял. Только зыркнул остро — и отошел, качая тяжелой седой головой.

Поначалу Денисову казалось, что депутат — это власть, сила, а на поверку выходила сплошная декорация. Раньше Советы понарошку заседали, сосредоточенно делали вид, что советуют. Сейчас дума понарошку думает. Сплошная имитация. Как, впрочем, и многое сейчас. Подозревал Денисов, что реальная власть принадлежит определенно людям никому не известным, на вид серым и невзрачным. Но они очень сильны и умны, эти люди. Они не танцуют прилюдно чарльстон и не рассыпают веером американские и европейские деньги на глазах изумленной публики. Имен их не знает никто. И они холодными глазами смотрят на все эти массы, как бесстрастный ученый смотрит в микроскоп на жизнь инфузорий и амеб, как уэллсовские марсиане наблюдали за человечеством, копошащимся на зеленой планете.

В лондонских недолгих беседах с Хорезмовым пожаловался Петр Степанович, что не видит будущего России, и точит его подлая мысль, что срок ее истекает и конец неизбежен, и что делать? Разве что малыми своими делами просто попытаться отдалить этот конец? От происходящего тошнит, но от водки тошнит еще сильнее. А пьют ужасно. И как избавиться от этой напасти? Не запишешь же полстраны в наркологический диспансер. Мудрый и печальный Хорезмов ответил, что спасти может только чудо и только на чудо и надо надеяться. И, видя, как Денисов непонимающе округлил глаза, коротко пояснил: в начале VII века в Аравии жили племена, и находились они в совершенном ничтожестве, были они язычниками, и скудной и бедной была их жизнь; так прозябали они, пили пальмовое вино и просто спивались, но вот пришел пророк Мухаммед, и все буквально за несколько лет перевернулось, и возникла колоссальная цивилизация и культура. И можно подводить под этот феномен какие угодно теории, но ясно же — случилось чудо!