Василий Васильев - И дух наш молод

• Название: И дух наш молод
• Автор: Василий Васильев
• Жанр: История

---

- Революцией да огнем не шутят. Помните, - не уставал повторять старый боевик, - на войне - а восстание это и есть война, война угнетаемых против угнетателей - нет готовых правил на все случаи.

Тут же приводил конкретный пример. На Шереметьевской даче недавно появилась казачья сотня. В разговор с рабочими казаки не вступают. Заняли графские покои. Кормят их на убой. Не готовят ли казачков в каратели? Как быть, если они ринутся на рабочие отряды? Какие меры принять уже теперь?

От военных дел дядя Тимофей переходил к текущему моменту. В ходе таких бесед незаметно прощупывалась, проверялась политическая зрелость красногвардейцев. Колеблющихся, неустойчивых, недостаточно дисциплинированных отправляли обратно в цеха, заменяя более сознательными рабочими. Мы называли это "фильтровкой". Занимались ею все командиры сотен, команд. Ведь отвечали мы не только за боевую подготовку, но и за политическую устойчивость своих бойцов.

В последних числах сентября Нарвский райком партии большевиков поручил группе членов районного Совета рабочих и солдатских депутатов под руководством Барановского разработать Устав и Положение отрядов Красной гвардии. В эту группу включили и меня. Увы, подготовленный нами проект получился, как говорят теперь, не на высоте. Дядя Тимофей поручил мне изучить проекты Уставов других районов. Самым удачным оказался проект выборжцев. Мы многое позаимствовали из него, разрабатывая Положение и Устав Красной гвардии Нарвского района.

За основную боевую единицу мы приняли кадровую дружину (отряд) в составе четырех сотен. Каждая сотня состояла из четырех десятков по пятнадцать бойцов. А дружина - из двухсот сорока бойцов. По первой тревоге бойцы запаса немедленно вливаются в свой отряд. Десятка разворачивается во взвод численностью в шестьдесят бойцов; сотня - в роту (двести сорок бойцов), а дружина - в батальон (девятьсот шестьдесят штыков).

Собрание представителей заводов одобрило план реорганизации Красной гвардии и утвердило Устав.

Готовясь к решительным схваткам, рабочие не забывали о своем главном союзнике - крестьянине. В резолюциях, принимаемых на заводских и цеховых митингах, постоянно подчеркивалось: спасти революцию, обеспечить ее полную победу может только единый фронт пролетариата, армии, деревенской бедноты. Рабочий, солдат, крестьянин - в одном строю - вот та сила, которая, свергнув власть буржуазии, покончит с войной, даст народу мир, землю, хлеб.

Запомнился митинг в Измайловском полку с участием путиловцев и крестьян-ходоков, кажется, из Смоленской губернии.

- Судьба русской революции сегодня решается на полях сражений, - уныло тянул полковой писарь - эсер.

Вслед за ним выступил приглашенный полковым комитетом на митинг Володарский:

- Нам говорят: война до победного конца, а мы отвечаем: из этой войны, войны империалистической, ни один народ не может выйти победителем. Вы спросите почему? Я скажу вам. Потому что война в интересах капитала всегда война братоубийственная.

И тут Володарский рассказал притчу о трех братьях. Жили они в нищете. С утра до ночи копошились каждый на своем клочке. Скупо одаривала их за труд иссушенная зноем земля. Как-то пришел в те края добрый странник. Захотелось ему помочь братьям.

- Вы трудитесь поодиночке, и все - впустую. Объединитесь - проройте канал, тогда вода напоит ваше поле и совместный труд принесет вам радость.

Услышал эти мудрые слова злой человек и ночью под придорожным камнем, на котором обычно отдыхали братья, спрятал клад - кувшин, набитый доверху золотыми монетами.

Братья нашли клад, и золото словно затмило им разум - жадность одолела.

Один кричит:

- Мое золото!

Другой:

- Нет, мое!

А третий, замыслив ночью убить братьев, чтобы все присвоить себе, предложил поделить золото поровну. Но не было между ними доверия, каждый затаил злобу, желание завладеть всем.

Боясь поделить клад и ожидая каждый от каждого подвоха, они умертвили друг друга на пороге сказочного богатства.

- Разве, - заключил свой рассказ Володарский, - рабочие, крестьяне разных стран, воюя между собой, не похожи на трех неразумных братьев? Мы, большевики, говорим: пролетарии, трудящиеся всех стран, объединяйтесь, разрушайте мир насилия, мир, где золото правит людьми, и вы построите новый мир, всемирную республику труда и братства. Кто был ничем, тот станет всем...

...О чем бы теперь ни говорили на митингах, все сводилось к миру, земле и к главному лозунгу дня - о завоевании власти. В связи с этим весьма показателен митинг-концерт пушечной мастерской Путиловского завода на такую, казалось бы, мирную тему, как "Пролетариат и искусство".

Докладчик, присланный Петербургским комитетом партии большевиков, не был специалистом в области искусства. Он сказал об этом сам, уверенно, однако, поднявшись на трибуну.

Первые его слова о том, что музыка, литература, живопись и театр должны принадлежать пролетариату, были встречены аплодисментами.

- Велика тяга рабочего класса к искусству, - говорил оратор, - ведь не случайно именно сейчас за Нарвской заставой возник кружок молодых писателей и артистов. Но искусство находится в руках богачей. Даже то немногое, чего добился рабочий класс, он приобрел в жестокой борьбе, добыл своей кровью, своими мозолистыми руками.

Когда же будет уничтожен капитализм и эксплуатация, тогда невиданно расцветут рабочие таланты, расцветет искусство, оплодотворенное революцией. Час этот близок, - заключил свое выступление оратор, под одобряющий смех и дружные аплодисменты добавив, что вряд ли кто из путиловцев на него будет в обиде, если сегодня он поведет речь о другом искусстве. Именно ему пролетариат должен посвятить себя в ближайшие дни, недели.

Учиться искусству восстания - к этому настойчиво, изо дня в день призывают всех трудящихся Ленин, партия большевиков.

Вооруженное восстание, свержение власти капитала - вот что сегодня главное. Эта величайшая задача требует собранности, сплоченности, напряжения всех сил и энергии пролетариата. За вооруженное восстание, за лозунг "Вся власть Советам", снова взятый на вооружение партии, проголосовали все участники митинга-концерта.

Вскоре я попал на концерт настоящий. В Народном доме на Петроградской стороне пел Шаляпин. Публика - самая что ни есть разношерстная, настоящий Ноев ковчег с "чистыми" и "нечистыми".

Шаляпин пел в этот вечер много. Из всего, что им было исполнено, особое впечатление на меня произвели "Старый капрал" и "Блоха" Мусоргского, да еще ария Мефистофеля ("Люди гибнут за металл").

Затаив дыхание, я смотрел на высокую, могучую фигуру человека, стоявшего на сцене. Голос его то снижался до шепота, то звучал так мощно, что становилось жутковато.

Я хлопал вместе со всеми до боли в ладонях. Шаляпин кивком головы благодарил за аплодисменты.

Концерт близился к концу. Но тут матрос, сидящий рядом со мной, крикнул: "Дуби-и-нушку"!" Сотни голосов подхватили: "Ду-би-нуш-ку"!", "Эх, ухнем!" Шаляпин отошел от рояля, приблизился к рампе. Сказал просто, несколько уставшим голосом: "Это песня хоровая. Я спою, а вы подпевайте".

Он постоял немного, словно раздумывая. Я сидел совсем близко и видел, как лицо его побледнело. И тут Шаляпин запел... "Много песен слыхал я в родной стороне".

Он начал тихо. Но с каждым словом голос его крепчал, набирал силу. Казалось, пела сама душа его - бунтующая, дерзкая. Раздвинулись стены, куда-то исчез потолок, а песня, увлекая, захватывая, все росла и росла.

Эх, дубинушка, ухнем!

Эх, зеленая, сама пойдет!

Вдруг зал грохнул, что-то огромное, всепобеждающее обрушилось, разломило стены и грянуло торжествующе, тысячеголосо:

Подернем,

Подернем,

Да ухнем!

Шаляпин запел следующий куплет. Снова замер зал. Над головами поплыли знакомые и как-то по-новому звучащие слова.

Но настала пора, и проснулся народ,

Разогнул он могучую спину,

И на бар и царя, на попов и господ

Отыскал он покрепче дубину.

Зал, согретый могучим голосом запевалы, неожиданной шаляпинской импровизацией{120}, грохнул, взорвался еще более мощным "Ухнем", благодарностью, восторженным "Ура!", "Браво, Шаляпин!"

Мир вокруг опять раскололся, но уже по-другому. Все громче звучали голоса тех, кто готов был взяться за дубину - не только на бар и царя, попов и господ. И жались испуганно, молчали, объятые страхом, вчерашние хозяева России, доживающие последние деньки.

А неистощимый голос, никого не оставляя равнодушным, будил, звал: "Так иди же вперед, мой великий народ..."

Ни до, ни после не слыхал я такого пения. Все слилось воедино: гений Шаляпина, настроение масс, предгрозовое время. Казалось, позови певец - и ринутся в бой, на смерть. Впервые подумалось: каким грозным оружием может стать песня.

А 25 октября в том самом Народном доме, где я слушал "Дубинушку", снова пел Шаляпин. Пел партию дона Карлоса в полупустом зале, вряд ли сознавая, что История - великий Дирижер - уже играет отходную старому миру.