Иван Багмут - Записки солдата

• Название: Записки солдата
• Автор: Иван Багмут
• Издательство: «Советский писатель»
• Жанр: Прочая детская литература
• Год: 1985

В книгу известного украинского писателя Ивана Багмута «Записки солдата» вошли повести и рассказы. В повести «Записки солдата» автор правдиво изобразил ратный подвиг советских людей на полях сражений Великой Отечественной войны. Герой повести «Жизнеописание послушного молодого человека» подростком встретил Великую Октябрьскую революцию и стал настоящим борцом за ее идеи.

Главные герои рассказов — люди труда.

СОДЕРЖАНИЕ

Ю. Герасименко. Жизнеописание счастливого человека. Перевод Вл. Россельса.

ПОВЕСТИ

Записки солдата. Перевод Вл. Россельса.

Жизнеописание послушного молодого человека. Перевод Вл. Россельса.

Приключения черного кота Лапченко, описанные им самим. Перевод Вл. Россельса.

РАССКАЗЫ

Кусок пирога. Перевод Е. Россельс.

Злыдни. Перевод Вл. Россельса.

Третья лекция. Перевод Вл. Россельса.

Бочка. Перевод М. Фресиной.

Двенадцатая собака. Перевод М. Фресиной.

Горячие ключи. Перевод М. Фресиной.

Теги-теги. Перевод Н. Сказбуша.

В яблоневом саду. Перевод М. Фресиной.

Братья. Перевод М. Фресиной.

Драгоценное издание. Перевод М. Фресиной.

Друзья. Перевод Е. Россельс.

Весенний день. Перевод Е. Россельс.

Характер. Перевод М. Фресиной.

Хунхуз. Перевод Вл. Россельса.

Белый костюм. Перевод Вл. Россельса.

Федор из Федора. Перевод Вл. Россельса.

Рассказ о рассказе. Перевод Вл. Россельса.

---

— От своих не больно… — сказал отец, и это еще больше возмутило Ивася.

«Неужто и все крестьяне таковы?» — думал он, но не верилось, что это так, да и не у каждого крестьянина сын в Красной Армии.

— Время все излечит, — успокаивал отец сына.

— Время! Когда еще придет это время! — вздыхал Ивась.

Но время пришло скоро.

В конце лета через уезд из далекой Сибири прошла на врангелевский фронт пехотная дивизия. Один из полков проходил через Мамаевку, и тут произошло событие, поразившее всех. Красноармеец вошел в хату и спросил, нельзя ли купить молока, и женщина, к которой он обратился, вдруг заплакала.

— Чего вы, тетя? — удивился боец.

— От радости! Купить! Молока! Да разве я тебе так не дам? Да ты только скажи мне по-людски, без крика, без мата, без угроз!

— Да кто же имеет право требовать у вас молока? — удивился боец.

— Ох, дорогой ты мой!.. Погоди, принесу тебе из погреба холодненького. — Она налила парню молока, дала пирожков с творогом и все смотрела на него влюбленными глазами, то и дело смахивая слезы. — Пей, пей, голубчик… Не надо мне никаких денег, только скажи по-людски…

Ивася растрогала эта сцена, о которой говорило все село, но еще больше он был растроган и поражен, услышав, что таких сцен было в Мамаевке в тот день много…

— Ну вот и вернулась наша власть! — услышал как-то Карабутенко от незнакомого мужика.

Отец был прав — время сделало свое дело!

Одной встречи с настоящей частью Красной Армии оказалось довольно, чтобы мамаевская банда сильно поуменьшилась. И не потому, что в результате схватки было много убитых. Изменились обстоятельства, изменилось настроение крестьян, и банда стала вновь такой, какой была сначала, — кулацкой.

Теперь Левченко уже не осмеливался появляться в селе днем, а когда наступила осень и опала листва, банда и вовсе исчезла.

Нойко при встречах ограничивался расспросами о здоровье членов семьи Ивася и старался не смотреть юноше в глаза. А тому очень хотелось спросить, как чувствует себя «образец украинского интеллигента господин Левченко», но его учили не бить лежачего, и он только повторял слова, услышанные от мужика:

— Вот и вернулась наша власть!

— Да, да, — поспешно соглашался Нойко, пряча глаза.

14

Этой осенью, быть может впервые за всю жизнь, Ивасю захотелось учиться. Он решил оставить гимназию, реорганизованную не то в экономический, не то еще в какой-то техникум, и поступить на последний курс учительской семинарии. Через год он станет учителем, самостоятельным, полезным для общества человеком!

Но чтобы учить других, надо знать, чему и как! И он впервые понял, что знания нужны не для отметок, а для жизни. Десять лет — с первого класса церковноприходской школы, когда он впервые сел за парту, и до последних дней, когда он сел за парту учительской семинарии, — ему ежедневно повторяли эту истину, но понял он ее только теперь. Потому что только теперь он пришел в учебное заведение за знаниями, а не просто учиться.

Готовясь к учебному году, Ивась кроме муки и сала, полученных от родителей, нарезал полмешка махорки, шедшей в то время наравне с валютой. Табак он сам сажал, сам ухаживал за ним, потом сушил, сам толок в ступе стебли, чтобы, смешав с листьями, изготовить конечный продукт — самосад.

В городе, продав махорку, он получит деньги и, если принять во внимание, что питомцам учительской семинарии выдавали карточки на бесплатные обеды в столовых общественного питания (они в народе назывались «советские столовые»), сможет жить безбедно. Тем более что за квартиру теперь платить не надо было, поскольку укомхоз выдавал семинаристам ордера на бесплатное проживание в домах местной буржуазии.

Поселился Карабутенко вместе с мамаевским коллегой Андрием Лебедем и двумя семинаристами из другого уезда — Сергеем Шило и Петром Писоцким — у владельца городской бани, заики Безверхого, который согласился за муку давать квартирантам чай и кормить их завтраком.

Старик Безверхий ругался при жене и сыне матом, и постояльцы, услыхав это во время завтрака, вытаращили глаза от изумления и страха: при детях, да еще за столом! О подобном в Мамаевке, да и в других селах и слыхом не слыхали! Большею частью Безверхий материл Советскую власть, которая национализировала его баню, но, поскольку он заикался и выматериться ему всякий раз было трудно, ребята едва сдерживали смех, а потом у себя в комнате хохотали до слез, вспоминая, как он заикался, произнося непристойности.

В семинарии Ивася поразили отношения между «воспитанниками», как официально называли семинаристов, и преподавателями. Когда он со своим однокурсником и товарищем по квартире Сергеем вышел в коридор после первой лекции — так теперь назывались уроки, — тот потащил его в учительскую:

— Пойдем покурим там.

Ивась, удивленный, ничего не сказал и молча пошел за Сергеем.

В учительской Сергей поздоровался за руку с преподавателями, а когда вынул кисет с табаком, педагоги сразу обступили его и закурили, похваливая самосад.

В гимназии Ивась ни разу за все годы учения не был в учительской, ему только иногда доводилось заглянуть туда, когда преподаватели входили или выходили. Ни разу Ивась не пожал руки преподавателю гимназии. Преподаватель! На слишком высоком пьедестале он стоял, чтобы подать руку гимназисту. А тут — преподаватели знакомятся с ним в учительской и пожимают руку. Правда, услышав, что он брат бывшего воспитанника семинарии Хомы Карабута, преподаватели стали поглядывать на него с опаской.

Пока все свертывали цигарки, в учительскую вошел Виктор Стовбоватый. Он, как и все, поздоровался за руку с преподавателями, радостно вскрикнул, увидав Ивася, а через минуту, отозвав в сторонку преподавателя истории и географии, седого Миколу Васильевича, пригласил его на преферанс.

Ивась выпучил глаза. А педагог охотно принял приглашение и уже уславливался, чтобы проигрыш платили хлебом, салом или махоркой.

— Иван, — кивнул Виктор на Карабута, — да мой сосед по квартире, Феофан Сало, будут нам партнерами. Приходите. Ты, — засмеялся он, обращаясь к Ивасю, — будущий педагог и должен хорошо играть в преферанс.

— Педагог без преферанса — не педагог, — засмеялся и Микола Васильевич.

Ивась согласился с этим, сказав, что его отец учитель и тоже частенько играл в преферанс.

Вдруг из своего кабинета, сообщавшегося с учительской, вышел директор семинарии. Ивась вытянулся и поклонился, но остальные присутствующие семинаристы только равнодушно кивнули головами, а Сергей подал ему кисет.

Ивась вспомнил директора гимназии. Тот бы дал! Тот молча одним взглядом вымел бы учеников из учительской. Да и кто зашел бы туда без вызова? Никто и не сунулся бы в учительскую, не говоря уже о директорском кабинете. Ивась поделился этими мыслями с товарищами.

— Он педагог, и мы педагоги. Чего ж ему задирать нос? — объяснил Виктор.

Микола Васильевич играл в преферанс отлично и в результате пульки понес домой паляницу, привезенную Виктором из дому, и махорку, которую ребята дали ему так. В ответ на попытку Ивася завести разговор о «высшей силе» историк предложил внимательнее смотреть в карты и не мешать лишними разговорами. Что же касается «высшей силы», то это, по мнению Миколы Васильевича, не нашего ума дело, и если бы не трогали бога, так, может быть, не переживали бы и такой заварухи, как теперь, когда приходится выигрыш в преферанс брать подсолнечным маслом, махоркой, паляницами и салом.

Ивась притих, а ребята глазами приказали: не трожь! Растерявшись, он забыл элементарнейшее правило преферанса и пошел под вистующего с маленькой, вследствие чего остался без взятки.

— Вот тебя бог и покарал за вольнодумство! — без улыбки сказал преподаватель.

— Человек происходит от одноклеточных, от амебы. Думала ли амеба, что ее потомок будет играть в преферанс? — ответил Ивась.

— Да еще ходить с маленькой под вистующего… — засмеялся Микола Васильевич.

— Вот сейчас я вижу, ощущаю, — продолжал Ивась, — этот миллиард лет, отделяющий нас от амебы.

— О господи! — рассердился Виктор. — Ты видишь миллиард лет, а что я бью твои черви козырем, этого ты не видишь!

— Вот-вот! Давайте повнимательней! — примирил их историк.

Но когда он ушел, семинаристы возобновили разговор о «высшей силе». Феофан Сало утверждал, что никакого бога нет ни в форме «высшей силы», ни в какой-либо другой, и ссылался на слова Бакунина, что, если бы даже бог был, его следовало бы уничтожить.

Виктор придерживался мнения, что «все-таки что-то там есть». Ивась допытывался у Феофана, откуда взялась вселенная, если нет «высшей силы», но тот только твердил бакунинские слова, считая, что этого достаточно для разрешения проблемы. Дискуссия о боге кончилась ничем, и спорщики перешли в сферу политики.