Жюль Верн - Двадцать тысяч лье под водой

• Название: Двадцать тысяч лье под водой
• Автор: Жюль Верн
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1955

Книга рассказывает о кругосветном путешествии в морских глубинах на уникальном подводном корабле Наутилусе исследователя и изобретателя капитана Немо и его товарищей.

---

Оставалась еще возможность объясниться по-английски. Может быть, этот язык — почти международный — будет скорее понят. Я знал английский, так же как и немецкий, достаточно хорошо, чтобы читать без словаря, но не в такой мере, чтобы объясняться. Между тем здесь надо было стараться говорить как можно лучше.

— Теперь ваша очередь, — сказал я гарпунщику. — Начинайте, Нед! Вытащите из вашей памяти самый изысканный английский язык и постарайтесь добиться лучшего результата, чем я!

Нед не заставил дважды просить себя и повторил по-английски мой рассказ. Вернее, он передал сущность его, но совершенно изменил форму.

Канадец говорил с большим жаром. Он резко протестовал против совершенного над нами насилия, противоречащего, говорил он, человеческим правам; он спрашивал, в силу какого закона нас заключили в эту камеру; он грозил судебным преследованием тем, кто лишил нас свободы; жестикулировал, кричал и в конце концов выразительным жестом дал понять, что мы умираем с голоду.

Это было совершенно верно, но мы об этом почти забыли.

К своему величайшему удивлению, гарпунщик убедился, что его речь так же мало была понята, как и моя. Наши посетители не моргнули и глазом. Очевидно, они знали язык Фарадея не больше, чем язык Араго[17].

Смущенный неудачей, исчерпав свои филологические ресурсы, я не знал, что делать дальше, когда Консель обратился; ко мне:

— Если хозяин позволит, я расскажу то же самое по-немецки.

— Как, ты говоришь по-немецки? — вскричал я.

— Как всякий фламандец. Если только хозяин не имеет ничего против…

— Пожалуйста, Консель! Говори скорей!

И Консель совершенно спокойно в третий раз повторил рассказ о всех наших приключениях. Но, несмотря на изысканность оборотов и ораторские приемы рассказчика, немецкий, язык также не имел успеха.

Наконец, прижатый к стене, я собрал в памяти обрывки школьных воспоминаний и начал тот же рассказ по-латыни. Цицерон[18] заткнул бы уши и выгнал меня на кухню, но все-таки я довел свою речь до конца.

Результат был такой же неудовлетворительный.

После неудачи этой последней попытки незнакомцы обменялись несколькими словами на своем непонятном языке и удалились, не ответив нам даже успокоительным жестом, который одинаков во всех странах и у всех народов.

Дверь закрылась за ними.

— Это подлость! — вскричал Нед Ленд, в двадцатый раз вскипая негодованием. — Как! С этими неучами говорят по-французски, по-английски, по-немецки, по-латыни, и ни один из них ни словом не отвечает!

— Успокойтесь, Нед, — сказал я взволнованному гарпунщику, — гневом делу не поможешь.

— Но вы понимаете, профессор, — ответил раздраженный канадец, — что мы тут сдохнем с голоду, в этой железной клетке!

— О, — с философским спокойствием возразил Консель, — еще не так скоро.

— Друзья мои, — сказал я, — не надо отчаиваться. Мы прошли и через худшие испытания. Не спешите осуждать капитана и экипаж этого корабля. Мы успеем еще составить себе о них мнение.

— Мое мнение уже сложилось окончательно, — заявил Нед Ленд. — Это негодяи!

— Отлично, но откуда они родом? — невозмутимо спросил Консель.

— Из страны негодяев!

— Милый Нед, эта страна недостаточно четко обозначена на географической карте, поэтому, признаюсь, мне трудно определить национальность этих людей. Можно только с уверенностью сказать, что они не англичане, не французы и не немцы. У меня сложилось впечатление, что начальник и его спутник родились в стране, расположенной под низкими градусами широты, — по внешности они похожи на южан. Но расовые особенности у них не настолько ярко выражены, чтобы можно было с уверенностью сказать, кто они — испанцы, турки, арабы или индусы. Язык их мне совершенно не известен.

— Вот как плохо не знать всех языков, — заметил Консель. — Насколько лучше было бы, если бы существовал один международный язык!

— Это ни к чему бы не привело, — возразил Нед Ленд. — Разве вы не видите, что у наших тюремщиков свой особый язык, придуманный для того, чтобы бесить честных людей, которым хочется есть? Во всех странах света понимают, что означает открытый рот, щелкающие зубы, движущиеся челюсти.

В Квебеке, в Париже, на Паумоту, у антиподов[19] — всюду этот жест обозначает одно и то же: я голоден, дайте мне поесть!

— О, — невозмутимо ответил Консель, — есть такие понятливые люди…

В это время дверь раскрылась, и в комнату вошел стюард[20]. Он принес нам одежду — куртки и брюки, сделанные из какой-то таинственной ткани.

Я поспешил одеться. Мои товарищи последовали моему примеру.

Тем временем стюард — немой, а может быть, и глухой — поставил на стол три прибора.

— Вот это дело! — сказал Консель. — Это приятное начало. — Посмотрим, — пробурчал злопамятный гарпунщик.

Воображаю, чем здесь кормят! Тресковой печенью, окуньим филе и бифштексом из морской собаки?

— Мы это скоро узнаем, — ответил Консель. Прикрытые серебряными колпаками блюда были симметрично расставлены на скатерти.

Мы уселись за стол. Несомненно, мы находились среди цивилизованных людей, и, если бы не электрическое освещение, можно было подумать, что мы в столовой отеля Адельфи в Ливерпуле или Гранд-отеля в Париже.

Впрочем, нужно отметить, что ни хлеба, ни вина не было вовсе.

Вода была свежей, прозрачной, но это была только вода, что весьма огорчило Неда.

Среди поданных нам кушаний я различил несколько отлично приготовленных рыбных блюд. Но зато об остальных блюдах я не мог сказать даже, к какому царству природы — растительному или животному — они принадлежат.

Обеденный сервиз был элегантен и красив. На каждой ложке, вилке, тарелке, салфетке и т. д. был выгравирован следующий девиз:

Подвижный в подвижной среде! Этот девиз вполне подходил к подводному кораблю. Буква «Н» была, очевидно, инициалом загадочного подводного капитана.

Мед Ленд и Консель не утруждали себя размышлениями. Они жадно ели, и я не замедлил последовать их примеру.

Теперь я был спокоен за нашу участь. Я не сомневался, что хозяева не станут морить нас голодом.

Но все на этом свете проходит, даже голод людей, не евших в течение пятнадцати часов. Насытившись, мы почувствовали неодолимую тягу ко сну. Это была естественная реакция после долгой ночной борьбы со смертью.

— Право, я охотно соснул бы, — сказал Консель.

— Я уже сплю, — ответил Нед Ленд.

И оба мои спутника растянулись на устилавших пол каюты цыновках и мгновенно погрузились в глубокий сон.

Я не мог заснуть так легко, как они. Слишком много мыслей теснилось в моем мозгу, слишком много неразрешенных проблем волновало меня, слишком много образов мелькало предо мною. И глаза мои еще долго оставались открытыми.

Где мы находились? Какая странная сила увлекала нас? Я чувствовал, вернее, мне казалось, что я чувствую, как корабль погружается в бездну.

Кошмары преследовали меня. Предо мной мелькали в этих таинственных глубинах сонмы неизвестных животных, в чем-то родственных этому подводному кораблю, таких же огромных, таких же подвижных, таких же сильных, как и он.

Но вскоре образы потускнели, мозг погрузился в туман дремоты, и я заснул.

Глава девятая НЕД ЛЕНД ВОЗМУЩЕН

Не знаю, сколько времени продолжался мой сон. Но, очевидно, он был очень долгим, так как, проснувшись, я почувствовал себя совершенно свежим и бодрым.

Я очнулся первым. Мои товарищи еще крепко спали.

Поднявшись со своего достаточно жесткого ложа с сознанием, что мозг отдохнул и снова обрел способность точно и отчетливо работать, я прежде всего занялся внимательнейшим исследованием нашей каюты.

Ничто не изменилось в ней за время нашего сна. Тюрьма осталась тюрьмой, а заключенные — заключенными. Только стюард успел убрать со стола остатки обеда. Ничто, таким образом, не предвещало скорого изменения нашей судьбы, и я тревожно спрашивал себя, не обречены ли мы на вечное заключение в этой клетке.

Эта перспектива показалась мне тем более удручающей, что хотя мой мозг и освободился от вчерашних кошмаров, но что-то сдавливало мне грудь. Дышать было трудно. Спертый воздух мешал нормальной работе легких.

Несмотря на то, что каюта была достаточно просторной, мы повидимому, поглотили большую часть содержащегося в ее воздухе кислорода.

Действительно, человек расходует на дыхание в час такое количество кислорода, какое заключается в ста литрах воздуха. И этот воздух, насыщаясь выдыхаемой углекислотой, становится негодным для дыхания.

Таким образом, нужно было обновить воздух в нашей тюрьме, а может быть и во всем подводном корабле.

Тут возникал первый вопрос: как поступает в этом случае командир подводного корабля? Получает ли он кислород химическим путем, то есть путем прокаливания бертолетовой соли? В таком случае он, очевидно, должен поддерживать связь с сушей, чтобы возобновлять запасы этой соли. Довольствуется ли он тем, что сгущает воздух в специальных резервуарах и потом расходует его по мере надобности? Возможно, что и так. Или, экономии ради, он попросту поднимается на поверхность каждые двадцать четыре часа за новым запасом воздуха?