Семён Шуртаков - Несмолкаемая песня [Рассказы и повести]

• Название: Несмолкаемая песня [Рассказы и повести]
• Автор: Семён Шуртаков
• Издательство: Калмыцкое книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

Произведения известного русского прозаика Семена Шуртакова, вошедшие в настоящий сборник, посвящены нашим современникам.

Герои рассказов люди колхозной деревни. Повесть «Возвратная любовь» проникнута раздумьями об отношении к духовному наследию прошлого. Светлый поэтический мир детства встает перед читателями со страниц повести «Где ночует солнышко».

---

В самый разгар этого рабочего веселья к вороху подошли двое незнакомых мужчин, и только-только успели Зина с Фросей обернуть к ним смеющиеся лица, один из подошедших вскинул фотоаппарат и раз за разом дважды щелкнул.

— Благодарю вас!

Девчонки не знали, что надо отвечать в подобных случаях, и обе растерянно молчали. За что, собственно, их благодарить?

А незнакомец с фотоаппаратом, уже обращаясь к своему товарищу, продолжал:

— Шикарный кадрик! Ты погляди, какие у них фотогеничные мордашки — сами в объектив просятся.

И опять было непонятно: с похвалой о них отзываются или с осуждением.

— Так-то так, — сдержанно, негромко ответил товарищ, — а все же надо бы сначала спросить, кто они и что, какие показатели.

— Брось, старик. У таких хороших девчурок не может быть плохих показателей.

Пока они переговаривались, подошел агроном. Тот, которого называли стариком (хотя на вид ему, наверное, и тридцати не было), вытащил блокнот и, кивая на Зину с Фросей, что-то сказал агроному.

— Вообще-то хорошие девушки, — несколько смущенно ответил Юрий. — Хорошо работают. Но лучше все же с бригадиром посоветоваться.

Зине понравился и ответ Юрия, и то, что он смутился. Особенно понравилось, что он про Василия Михайловича упомянул.

Теперь ей ясно было, что за люди стояли по ту сторону вороха. Утром она видела их у конторы с Василием Михайловичем.

— Уж больно не ко времени вы, ребята, прикатили, — открыто-простодушно говорил им Василий Михайлович, сдвигая по привычке козырек фуражки на затылок. — И председатель в отъезде, и мне так-то некогда — зарез…

А тут и появись Юрий. Василий Михайлович весь просиял от радости.

— Да вот же кто вам все покажет, все расскажет — агроном! Грамотей, академик — академию окончил, — ему и карты в руки… Юрий Николаевич, — позвал Василий Михайлович, — займись-ка, будь добр, с товарищами!

Должно быть, сейчас Юрий как раз и «занимался» с товарищами.

Побыв еще некоторое время на току, гости в сопровождении агронома двинулись дальше, на фермы. В последнюю минуту Юрий обернулся и весело так прищурил на Зину и Фросю один глаз: не робейте, мол, все хорошо. Зина улыбалась в ответ: конечно, все хорошо! И думала ли, могла ли подумать она, что именно этот веселый, радостный день окажется самым несчастным днем в ее жизни?!

5

Отец явился из областного города мрачным, как туча.

— Где Зинка? — спросил он у матери, еще не успев раздеться, забыв поздороваться.

Зина вышла из-за перегородки.

— Видела? — отец швырнул на стол газету.

Зина развернула ее. На третьей странице, под общей шапкой «„Загорье“ выходит на новые рубежи», она увидела многих знакомых людей и себя с Фросей в том числе. Необычно, приятно было видеть свою фотографию в газете!

— Она еще и улыбается! — загремел отец. — Да вас с Фросей не на карточку снимать, а подолы заголить да крапивой по этому месту. Тоже мне герои социалистического труда! Ни стыда, ни совести, выставили свои рожи на всю страницу, скалятся — тьфу!

Фотография, на которой сняты Зина с Фросей была, действительно, крупновата и напечатана посредине страницы, и, может, это в самом деле не совсем скромно. По в то же время чего ж тут плохого? Да и не сами они «выставили свои рожи», они просто-напросто работали на току и — весело было! — смеялись.

— А смотри, мать, что с дояркой Анной Павловной сделали, подлецы, — продолжал отец. — Один достойный человек попал под аппарат, так и того затискали в дальний угол и так-то мелко дали, что не поймешь, с коровой рядом она стоит или с носорогом… Оно, конечно, у этих распустех рожи посмазливее, чем у Анны Павловны, но ведь колхоз-то крепок работящими руками, а не распрекрасными глазами…

И еще одна фотография была напечатана на газетной полосе. На ней агроном стоял на поле с бригадиром третьей бригады и на что-то показывал ему рукой.

— Агроном зачем-то красуется, — сердито тыкая пальцем в снимок, сказал отец еще более раздраженно. — И бригадира не того выбрали. Чем и хорош он, так это разве усами. Усы им, надо думать, и глянулись. «Агроном дает указания бригадиру». Ха! Вранье! Не дает агроном никаких указаний — я даю.

Зина насторожилась.

— А вообще почитать, что тут написано, — продолжал отец, — так председателя вроде вовсе и нет в колхозе, так только, в одном месте между прочим упоминается. Я-то, дурак, стараюсь, ночи не сплю, а оказывается, и так все хорошо идет, колхоз и без меня выходит на новые рубежи, а мне можно в отставку.

Вот оно что! Вон почему так рвет и мечет отец! Зина быстро пробегала текст газетной полосы, и чем дальше она читала, тем яснее ей становилась причина свирепого раздражения отца. В газете очень подробно описывалось, как агроном приехал в колхоз и, как образованный ученый человек, не имеющий практики, начал «срабатываться» с многоопытным практиком — председателем, как затем посоветовал председателю вносить навоз в смеси с суперфосфатом и какой высокий урожай дало удобренное поле. Далее рассказывалось, что агроном настолько «привил у председателя вкус к науке», что тот уже сам предложил на одном поле применить гербициды. И еще о многом было написано, даже о том, какой начитанный человек агроном и кто из писателей ему больше всего по вкусу.

— Гербициды предложил! Ничего я не предлагал. И совсем не нужна мне эта липовая слава, забирал бы уж заодно и ее себе. А то, видишь ли, благородный жест.

Про себя и Фросю Зине читать было совестно: какие-то чужие, не в меру пышные слова, которых они с Фросей — в этом отец прав — совсем не заслуживали. Про Анну Павловну бы так! Но о доярке и написано было обидно мало, да и то, что написано, отдавало канцелярским отчетом: корма, надой, надой, корма.

— Ну ничего, — все же мрачно заключил отец. — В отставку мы еще погодим. Мы еще покажем, кто есть настоящий хозяин в колхозе и кто действительно везет колхозный воз на новые рубежи, а кто идет сбоку да посвистывает… Ты, Зинка, ступай до Куприяныча, скажи, чтобы экстренно правленье собирал.

Зина испуганно оглянулась на мать. Что-то недоброе послышалось ей в словах отца.

— А может, до завтра отложишь правленье-то? — сказала мать. — Ничего экстренного вроде нет.

— Ну, это мне лучше знать, есть или нет, — в запале ответил отец и уж совсем сердито крикнул на Зину: — Кому сказал? Ступай!

Зина кинула газету на стол и пошла к двери. Сердце стучало громко, тревожно. Хотелось плакать.

6

Никифор Никанорович все еще не мог успокоиться. Стоило только ему взглянуть на злополучную газету, как в груди что-то снова и снова закипало и больно начинало покалывать в боку.

Какая несправедливость! Слава богу, не впервые о «Загорье» пишут в газетах, да и не тщеславный он человек, но тут-то ведь все с ног на голову поставлено! Вместо председателя, что называется, крупным планом сняли его дочку, а потом спели аллилуйю агроному — и вся картина. Смешно! Смешно и глупо. И глупость эту читает сейчас вся область… И ладно бы газетчик-щелкопер от себя всю эту ахинею нагородил. Тогда бы хоть какое-то опровержение можно было дать. Но что тут опровергнешь, когда везде пестрит: «Мы идем с агрономом», «Агроном нам рассказывает…» И невдомек тому ученому, образованному агроному, что рассказывает он об одном себе, а если и упомянул председателя, так только в том смысле, что председатель не сразу согласился с его предложением. Ну, это у тебя не выйдет! «Не глупый вроде, старательный». А оказывается, он вон для кого и для чего старался…

— А все ж таки отложил бы на завтра правленье-то, — тихо, но с плохо скрываемой тревогой повторила Антонина Петровна. — Утро вечера мудренее.

Жена, конечно, права: утро вечера мудренее, и вообще никакой спешки нет. Но именно потому, что жена давала правильный совет, Никифор Никанорович и не мог послушаться ее. Ему сейчас все хотелось делать наперекор.

— Нет, мать, такие дела в дальний ящик не откладывают, — решительно сказал он, взял в руки кепку и тяжело зашагал к порогу.

Когда Никифор Никанорович пришел в правленческую контору, агроном сидел в его кабинете, что-то писал.

«Так, так. К моему председательскому стулу примеряешься? Ну и как? В самый раз или немножко не по росту?..»

Агроном встал и вышел из-за стола, но Никифор Никанорович не стал садиться в кресло, а этак скромно примостился сбоку.

Зазвонил телефон. Вышло так, что к трубке они потянулись одновременно — темная, корявая, с набухшими венами рука Никифора Никаноровича и сильная, молодая — Юрия. Смутившись, агроном неловко отдернул руку.

Звонил заведующий сельхозотделом райкома, спрашивал, много ли земли колхоз собирается оставить под чистый пар. Никифор Никанорович ответил.

— А с агрономом советовался?

Никифор Никанорович чуть не сказал: а чего мне с ним советоваться — сам, что ли, не знаю! Но удержался. А про себя подумал зло: «В райкоме скоро и впрямь начнут считать агронома набольшим в колхозе».