Александр Проханов - Крейсерова соната

• Название: Крейсерова соната
• Автор: Александр Проханов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-227-05711-2

«Крейсерову сонату» Проханова не надо путать с «Крейцеровой сонатой» Толстого.

«Крейсерова соната» – это роман о крейсере «Курск», трагически погибшем в ледяной пучине. Это роман о том, как русская трагедия, русская тьма превращаются в русский свет. Роман о том, что даже в самой кромешной безнадежной действительности присутствует таинственное лучезарное начало, имя которому – русское чудо. Герои произведения несут в себе это чудо и, сражаясь, казалось бы, с всесильным злом, побеждают его силой своих любящих, верящих в небеса сердец.

---

Они влетели на мост, за которым туманилась розовая остроконечная гора гостиницы «Украина». Свернув на набережную, они стремительно приближались к Киевскому вокзалу, к отелю «Рэдиссон-Славянская», где среди траурных флагов, черных, колеблемых лент сверкало электронное табло с дрожащими бриллиантовыми цифрами – «79».

– Нам нужно немедленно обнародовать открытие историков, геральдистов и антропологов, подтверждающих мое происхождение от Рюрика, – взволнованный последними словами, заметил Счастливчик, – тебе следует продумать церемониал моей поездки в Великий Новгород, на Ильмень, на Волхов, где Патриарх отслужит молебен и освятит мое генеалогическое древо.

– Как мне себя вести с несчастными вдовами? – Счастливчик неуверенно взглянул на Модельера, и в его глазах, секунду назад грозных и царственных, промелькнула мольба.

– Как всегда, искренне и страстно! Кайся и плачь! Русь-матушка на покаянии и слезах стоит!

Между тем в отеле, где на время перестали играть увеселительные оркестры, приутихли стриптиз-бары, укрылись в номерах дорогие проститутки в своих нескромных нарядах, а нескончаемые ряды игральных автоматов, великолепных и пленительных, как образы рая, были отгорожены от остального холла траурной тесьмой, за которую тщетно пытался перебраться подвыпивший азербайджанец, – было многолюдно, слезно и жарко от воздыханий и стонов.

В конференц-зале собралось множество женщин, молодых и старых, в темных платках, с заплаканными лицами, в неказистых одеждах, в коих ходит русская провинция и забытая богом деревня. При них были ребятишки с расширенными испуганными глазами, – совсем малые, уцепившиеся за юбки матерей и бабок, и постарше, подростки, исхудалые от недокорма, от долгой дороги, от страшного, свалившегося на них первого в жизни горя. Среди них понуро сутулились мужчины, иные в поношенных военно-морских мундирах с обтрепанным серебром погон, – отцы подводников, что, отправляя на флот сыновей, уповали на непрерывность фамильной профессии.

Многие из женщин держали фотографии, извлеченные из семейных альбомов, наспех увеличенные, черно-белые, с остановившимися лицами позирующих молодых матросов, что слали приветы недавним школьным подругам. У стены, окруженный еловыми пахучими ветками, стоял большой образ Николая-угодника, перед которым, увитая черной лентой, жарко и сумрачно пламенела лампада.

Скопище телекамер светило лучами, водило окулярами, вращалось на штативах, двигалось на плечах гибких и вертких операторов, которые шествовали вдоль рядов, направляя всевидящее око своих застекленных машин на изведенные горем лица, отчего те на мгновение вспыхивали слезами, ослепленно моргали, беспомощно дрожали и всхлипывали.

Недалеко от образа, перед микрофоном, стоял Мэр, облаченный в траурную атласную пару. Маленький и плотный, как боксер, с лысой костяной головой, на которой оттопыренно пламенели уши и властно, надменно шевелились толстые губы, он с трудом выговаривал слова сострадания. Чуть поодаль стоял Плинтус, расставив короткие стариковские ноги в обвисших штанах, что удачно скрывали грыжу. Его грузное, непропорциональное тело напоминало неправильный шар, плохо умещавшийся в жилетке. Дорогой необъятный пиджак сидел косо, так что казалось, будто под ним сложены усталые помятые крылья. Отечная голова с обвислым лиловым носом и неопрятным седым хохолком придавала ему сходство с пеликаном. Это сходство еще больше увеличивал огромный розоватый зоб, жирно свисавший на грудь. Говорили, что Плинтус прячет в зобу несколько кумранских свитков и рукописи Шнеерсона, иногда заглядывая в них и читая сиплым утробным голосом, отчего голова его проваливалась в глубину зоба и снаружи торчал один хохолок.

– Удар, нанесенный по подводному крейсеру «Москва», – это подлый преступный удар по столице России – Москве!.. – Голова Мэра желтела, словно костяной набалдашник. Пунцовые уши существовали отдельно, как крылья тропической бабочки. – Кому-то очень хочется унизить священный символ России, который в наши дни возвысился с особой силой!.. Вы знаете, дорогие мои, что правительство Москвы ничего не жалело для подводников. Когда в квартирах моряков полопались трубы, мы послали специальный самолет, груженный батареями, и восстановили в домах тепло!.. На средства Москвы мы оборудовали в базе флота вечернее кафе и прислали артистов мюзик-холла с великолепными номерами!.. Теперь, в эти часы трагедии и неутешного горя, хочу вам сказать, мои дорогие, что Москва вас не оставит!.. Вы получите квартиры в новых домах по самым льготным ценам!.. Дети героев смогут учиться в английских школах!.. Но как бы ни велика была наша горечь, как бы ни блестели от слез глаза, мы должны спросить – кто повинен в гибели великолепной подводной лодки?… Кто год от году урезает бюджет на нужды флота, повторяя при этом бессмысленные слова о великой Российской державе?… Почему на помощь гибнущему крейсеру не были посланы корабли поддержки?… Кто дал приказ остановить спасательные работы в то время, когда моряки продолжали жить и молили о помощи?… И где, спрашиваю я, все эти страшные дни находился наш Президент, от которого народ ждал ясного слова?… Видно, кто-то в его окружении очень хочет выставить лидера нации в неприглядном свете и понизить его рейтинг в народе!..

– Коленька мой был жив!.. Бился головой о стену!.. Соленую водичку глотал!.. Мамоньку родную звал!.. Он, Коленька, кровиночка моя, и плавать-то не умел!.. На речку, бывало, придет и смотрит, как другие ребятишки плещутся!.. Коля, сыночек мой ненаглядный!.. Я без тебя помру!.. – голосила простоволосая женщина с круглым деревенским лицом, державшая у груди фотокарточку сына, повторявшего ее черты своим круглым, сияющим как одуванчик ликом.

Женщина стала падать. На помощь ей поспешил врач в белом халате, заботливо поднося к губам рюмочку валерианки. Несколько телекамер, как грифы, ринулись на женщину, вонзая в нее заостренные когти лучей. Выклевывали ей глаза. Обкусывали ее бледные дрожащие губы. Вырывали из немощных рук фотографию сына. Зал волновался, стонал, всхлипывал. Лампада, что висела перед образом, тревожно мерцала.

Мэра у микрофона сменил Плинтус. Неловко поворачивался в разные стороны, переступал перепончатыми ногами, обращая в разные углы зала отечный нос. Заговорил утробным голосом чревовещателя, используя зоб в качестве резонатора, раздувая его, как это делают весенние квакающие лягушки:

– Должен вам доложить, я связался с представительствами ведущих мировых держав, которые скорбят вместе с Россией… Мне звонили американские друзья… Они сообщили, что, как только сейсмические станции зарегистрировали подводный взрыв в районе полюса, американский Президент позвонил Президенту России и предложил свою помощь… Ибо в соседнем районе патрулировала американская подводная лодка, которая могла бы стать первым спасательным кораблем… Но российские власти почему-то отказали… Что это?… Амбиции былой сверхдержавы?… Пережиток тоталитарной эпохи, когда в стране победившего социализма не могло быть аварий и катастроф?… Или просто варварское, наплевательское отношение к людям, которое всегда было свойственно российской власти, будь то царская империя или большевистский Советский Союз… Мы должны знать правду… Президент должен, наконец, появиться перед народом и сказать правду, какой бы горькой она ни была…

Зал застенал, заволновался, ударяясь о стены, о косяки, об острые углы, расшибая в кровь лица, распарывая одежды, раздирая волосы. Женщины целовали черно-белые фотографии. Вскидывали вверх худые руки. Кому-то грозили. Кого-то умоляли. Кого-то, несуществующего, прижимали к груди и лелеяли. Операторы жадно и страстно снимали.

Мэр и Плинтус отступили в глубь зала, по-хозяйски наблюдая за происходящим. Устранились, запустив эту пыточную машину, в которой люди кричали от боли, попадая под безжалостные зубцы и крючья. Николай-угодник с огромным смуглым лбом смотрел сквозь малиновую лампаду. Держал раскрытую книгу, в которой было что-то начертано. Судовой журнал, где значились имена погибших подводников.

– Мой-то Васенька всю ночь снился, ручки ко мне тянул!.. «Мама, мамочка, дай я тебя поцелую!..» А утром проснулась, телевизор включила и про лодку услышала!..

– А у нас лайка Чара, с которой Гена на охоту ходил, всю ночь выла… Отец говорит: «Что-то чует собака. Кабы не с Генкой беда…» А наутро сообщение про лодку…

– И что же у нас жизнь за такая в России?… Дед его в войну под Смоленском погиб… Отца в Афгане убило… А он, Димочка наш, в мирное время страшной смертью, в воде захлебнулся!.. Как же нам жить-то в России?…

– Женщины, пошли к Президенту!.. Встанем вокруг Кремля!.. Пусть отдаст назад сыновей!.. Мы ему детей не на смерть отдавали, а он их в воде утопил!..

– Да живы они, живы!.. Им воздуха в лодке на месяц хватит!.. Ждут спасения, просят Бога о помощи!.. А их не спасают, потому что они правду знают!.. За это их хотят погубить!..