Сергей Герман - Штрафная мразь

• Название: Штрафная мразь
• Автор: Сергей Герман
• Жанр: О войне

Осень 1943 года, самый разгар Великой Отечественной войны. Действие повести начинается на прифронтовом полустанке, куда приходит эшелон с пополнением бойцов, для готовящейся к наступлению Красной армии. В одном из вагонов везут будущих штрафников, несколько недель назад освобождённых из тайшетского лагеря, с направлением на передовую. Среди штрафников находится молодой уголовник Энгельс Лученков, сменивший своё «революционное» имя на более простое- Глеб. Вместе с ним в штрафную роту попадают его друзья, вор- рецидивист Никифор Гулыга и аферист Миха Клёпа. Красная армия готовится к наступлению и уже через несколько дней штрафников бросают в бой. Командует штрафной ротой капитан Анатолий Половков. Жёсткий и требовательный командир, после одного из боёв он расстреливает двух бойцов, попытавшихся дезертировать. Его подчинённых трудно назвать ангелами. Каждый из них со своим характером, с собственной «дурью» в голове. Многие из них не против выпить, подраться, нарушить дисциплину или сбегать в самоволку. Но большинство штрафников храбро воюют с врагом, приближая день победы. В штрафники попадают не только уголовники, но и обычные люди, которым не повезло. Кто-то попал в плен, кто- то оказался в окружении или в полицаях. По разному складываются их судьбы. Кто-то погибает, кого — то после ранения переводят в обычные части. Разведывательная группа Гулыги направляется в разведку, приближается к вражеским укреплениям, чтобы взять языка. Ценой огромных усилий им удается захватить немецкого офицера… Но внезапно группа обнаруживает себя. Погибает прикрепленный к группе офицер. Старший лейтенант Мотовилов, оперуполномоченный «СМЕРШ» обвиняет Никифора Гулыгу в измене. Его арестовывают. Через некоторое время погибает Клёпа. Почти уже никого не осталось из тех, с кем когда то Глеб Лученков из лагеря попал в штрафную роту. Только он и бывший колхозник Швыдченко, укравший корову. После одного из страшных боёв, Швыдченко, чтобв облегчить свою жизнь решает донести на Лученкова оперуполномоченному «СМЕРШ» Мотовилову. Сразу же после боя Лученкова берут под арест и помещают в землянку, под охраной часового. Задремав он просыпается от орудийных взрывов. Глеб понимает, что немцы прорвали оборону и надо искать спасения. Ему удаётся выбраться из разбитой землянки, ища спасения он бежит в лес, где получив ранение, попадает в плен. Впоследствии выясняется, что в этом подразделении служат русские, воюющие на стороне врага. Немецкому переводчику в беседе с Лученковым удаётся убедить его в том, что даже отказавшись от сотрудничества он всё равно останется предателем в глазах своего командования и бывших товарищей. Перед ним встаёт проблема нравственного выбора, отказаться от предложения и всё равно умереть предателем, либо остаться жить. Поиск ответов на тему добра и зла, позволяет осмыслить не только решение бойца- штрафника Лученкова, но и всю философию войны.

---

Половков не обращал внимания. Да и Полховский тоже.

Это были обычные будни штрафной роты.

Заметив командира роты, бойцы притихли. Полховский обратил внимание на то, что попадающиеся им навстречу штрафники при виде офицеров старались принять строевой и подтянутый вид, прекращали галдеть и орать.

— Побаиваются тебя, — усмехнулся Полховский.

— Ну да, — ответил Половков. — Они меня здесь, а я их в бою.

— Это как?

— А вот так. Ты когда нибудь пробовал отобрать кусок мяса у разъярённого зверя? Вот и они также. Дерзкие. Друг друга не кладут. Такие и Гитлера не испугаются. В рукопашной фашистов как свиней ножами режут. Если в горло вцепятся, уже не остановишь. Тут уж не попадайся им под горячую руку. Не будут разбирать свой или чужой! Стихия!

Через несколько минут подошли к хате, которую занимал ротный.

Ординарец притащил две солдатские кружки, тушёнку. Трофейным ножом открыл банку.

Половков вытянул из-под стола помятую алюминиевую фляжку, обшитую сукном, с привинченной кружкой.

— Перекусим?.. — предложил Половков.

— Это можно, — согласился гость. Заглянул в свой стакан. Спросил:

— Водка?

— Бери выше. Спирт! Давай за встречу!

Поочередно опрокинули кружки. Полховский задохнулся, с хрустом надкусил огурец.

— Чистый ректификат. Пошёл, словно господь по душе босыми ножками! Хорошо вас снабжают.

После выпитого его щеки и шея покраснели, на лбу выступили крупные капли пота.

Половков поставил пустую кружку на стол. Махнул рукой.

— Если бы снабжали!.. Это мой старшина неделю назад подсуетился. Пока рота выкуривала фрицев, старшина загрузил телегу канистрами, поставил пулемёт и с отделением штрафников аллюром на станцию, там цистерна со спиртом стояла. А там уже все пьяные. Кругом стрельба, а бойцы пьют.

Выпустил ленту над головами.

— Все назад! Поубиваю!

Набрал канистры, поджёг цистерну и в тыл.

Бой кончился — «Вот теперь пейте!»

Теперь как город берём, старшину вперёд пускаем. Знаем, что он обо всех позаботится.

— Ну, давай, теперь за победу, — поднял Половков кружку.

Снова звякнула кружечная жесть.

Потек разговор уставших от войны людей. Ситуацию на фронте не обсуждали. Вспоминали училище, ребят с которыми учились.

Внезапно Половков потёр пальцами переносицу.

— Ты отступал в сорок первом, Толя?

— Отступал. От самой границы. Своими глазами видел, как комиссары и политруки рвали документы и партбилеты, переодевались в гражданское и бросали в бой батальоны из таких же сопляков, как я. А мы дрались, а потом когда уже не осталось ни патронов ни сил, отходили. Не драпали, а отходили.

И потом, когда оказался среди своих мне особист пистолетом в морду: «Где письменный приказ на отход, сука волчья?!. Что?.. Нету?.. Говоришь не драпал!? Сражался? Так может орден тебе, сука за это на грудь повесить? Не хочешь?.. А что хочешь?.. Воевать?.. Тогда в штрафники».

Половков заметил у Полховского меж бровей две глубокие складки. Раньше их не было. Неунывающий живчик, всегда с хорошим настроением, будто всегда под хмельком, сейчас он выглядел подавленным и злым.

— Вот так из Котлубанского спецлагеря НКВД оказался я прямиком в отдельном штурмовом стрелковом батальоне. Численность батальона девятьсот человек, все офицеры. Даже повозочные, портные, повара, водители — все из разжалованных офицеров. Воевали рядовыми. У каждого срок — два месяца участия в боях, либо до награждения или до первого ранения. При наличии хорошей аттестации погоны возвращали. В случае гибели семья получала пенсию. За что меня туда? Почему? В чём была моя вина?

Но тогда я считал, что мне повезло! И действительно повезло. В первом же бою ранило, и вот сейчас сижу перед тобой. Воюю!

От выпитой водки капитан Половков чуть порозовел, на лбу выступили мелкие капли пота. Он вынул носовой платок, аккуратно сложенный вчетверо, промокнул лоб. Потом закурил.

— А я перед самой финской я служил в Молдавии, на границе. Ночью подняли по тревоге. Куда неизвестно, но красноармейцев с вещмешками, командиров с личным оружием.

Видим, что эшелон идёт в сторону Ленинграда.

Потом показалась Карелия. А поезд идет дальше, в теплушках топят печки. Уже зима, снегу по колено.

В дороге выдали рукавицы, зимнюю форму, лыжи с палками.

А я их раньше только на картинке видел. В Молдавии, где служили и снега то не было. Начинаем понимать, что везут на войну.

Наконец приехали. Выгрузились. А кругом снег… много снега. Лес дремучий… Сосны. А морозы страшенные, под 45 градусов. Чубы потные в сосульки превращаются. А мы своих шинелишках кургузых, кирзовых сапогах с портянками.

Кухонь нету, застряли в снегу. Выдали сухой паёк, это кусок мерзлого сала и такого же хлеба, которые не разрубишь топором. Макали их его в горячую воду, ели вместо каши.

Привезли винтовки, а они все в солидоле — не протертые. Смазка на морозе замёрзла, винтовки не стреляют. Первые обмороженные.

Двинулись маршем. Кругом лес. На соснах сидят финские кукушки.

Там меня и ранило.

Пока валялся в госпитале там и думал, что так воевать нельзя и все эти лозунги про то, что будем бить врага на его территории придумали идиоты.

А через два года новая война. И снова всё по новой.

Половков загасил окурок, вздохнул и спросил с горечью.

— Ну скажи мне, Толя, если ты отступал в сорок первом, почему у нас всегда только один приказ «Ни шагу назад! Атаковать!» Почему?

Почему немцы могут воевать по умному, а мы нет? Почему они врываются в землю, создают лабиринт траншей и укрытий, чтобы их не выкурить!

А мы атакуем, атакуем и атакуем… Получаем штабеля трупов и братских могил.

Полховский ничего не ответил. Половков помолчал немного, а потом снова вздохнул.

— Три года уже воюем, а воевать так и не научились. Меня ведь и сейчас посылают брать высотки. Их до меня полком не могли взять. А я должен был взять с неполной ротой. И как всегда, с генеральским напутствием: «Не возьмешь высоту — расстреляю к едрене матрёне!»

И я понимаю, что не шутит генерал. Самолично видел, как пьяный полковник застрелил своего ротного за то, что тот осмелился возразить, получив тупой и гибельный приказ.

Так и воюем, куём будущую победу. А кто будет землю пахать после победы, если сейчас всех под немецкими пулемётами положим?

Затронули и тему недавней попытки перехода штрафников к немцам.

— Думаешь только у тебя бегут? — Спрашивал захмелевший Полховский.

У него страшноватые глаза. Было видно, что горького в своей жизни он тоже хлебнул через край.

— У нас на Брянском фронте перед Курской битвой контразведка даже спецоперацию провела. Подготовили специальную группу и под предлогом сдачи в плен отправили с поднятыми руками к немецким позициям. А когда те стали кричать «О русс! Русс! Иван, ком!» Забросали немцев гранатами.

Немцев это отрезвило и как только следующий раз появились новые перебежчики их просто покосили из пулемётов. Теперь боятся.

Половков усмехнулся.

— А мои ничего не боятся. Как свежее пополнение, так бегут и бегут. Мы уже и брустверы минируем. Они это знают, но всё равно лезут, гады. Даже тактику специальную придумали. Ждут, когда рядом с окопом разорвётся снаряд или мина. Рядом с воронкой мин нет, разминировано всё в радиусе полтора — два метра. Перебежчик сидит в воронке, ждёт, когда немец рядом ещё мину положит. И так всю ночь. По нему конечно же стреляем. Или группу вдогон отправляем. Как на охоте!

А они знают, что стрелять в них будут те, с кем последний сухарь делил. Но всё равно бегут.

Без риска жить не могут! Вдруг проползу? И уйду, и жив буду. И лезут. Словно волки!

А я одним глазом за немцами слежу, а вторым за своими жульманами!

Капитан словно опомнившись, поискал что-то глазами, не обращая внимания на сидевшего напротив Полховского, который спокойно слушал его.

— Ладно, — сказал Половков. — Развели тут философию… Спать пора. Завтра утром будет машина к соседям. Я тебя разбужу.

Он нашёл на столе пустые кружки, поровну выплеснул остатки и не дожидаясь Полховского, выпил.

* * *

Штрафники тем временем пользуясь временным затишьем и тишиной играли в карты.

Изба была без потолка, зато с тремя стенами. Пролом и выбитую дверь завесили от ветра плащ-палатками. Столом служила широкая доска, которую положили на кирпичи. Вместо табуреток сидели на ящиках из-под мин.

Чтобы не застудить задницы ящики накрыли тряпьем. Клёпа сидел на своей персональной подушке.

Лученков притащил с кухни четыре котелка пшенной каши, буханку хлеба и фляжку водку.

Удивился, — Миха, чего это ты о заднице своей так заботиться стал?

Клёпа засмущался.

— Да геморрой у меня. Сижу долго!

На столе лежала только что склеенная колода карт. Это была обыкновенная самодельная колода, какими играют в тюрьмах и лагерях.