Сергей Герман - Штрафная мразь

• Название: Штрафная мразь
• Автор: Сергей Герман
• Жанр: О войне

Осень 1943 года, самый разгар Великой Отечественной войны. Действие повести начинается на прифронтовом полустанке, куда приходит эшелон с пополнением бойцов, для готовящейся к наступлению Красной армии. В одном из вагонов везут будущих штрафников, несколько недель назад освобождённых из тайшетского лагеря, с направлением на передовую. Среди штрафников находится молодой уголовник Энгельс Лученков, сменивший своё «революционное» имя на более простое- Глеб. Вместе с ним в штрафную роту попадают его друзья, вор- рецидивист Никифор Гулыга и аферист Миха Клёпа. Красная армия готовится к наступлению и уже через несколько дней штрафников бросают в бой. Командует штрафной ротой капитан Анатолий Половков. Жёсткий и требовательный командир, после одного из боёв он расстреливает двух бойцов, попытавшихся дезертировать. Его подчинённых трудно назвать ангелами. Каждый из них со своим характером, с собственной «дурью» в голове. Многие из них не против выпить, подраться, нарушить дисциплину или сбегать в самоволку. Но большинство штрафников храбро воюют с врагом, приближая день победы. В штрафники попадают не только уголовники, но и обычные люди, которым не повезло. Кто-то попал в плен, кто- то оказался в окружении или в полицаях. По разному складываются их судьбы. Кто-то погибает, кого — то после ранения переводят в обычные части. Разведывательная группа Гулыги направляется в разведку, приближается к вражеским укреплениям, чтобы взять языка. Ценой огромных усилий им удается захватить немецкого офицера… Но внезапно группа обнаруживает себя. Погибает прикрепленный к группе офицер. Старший лейтенант Мотовилов, оперуполномоченный «СМЕРШ» обвиняет Никифора Гулыгу в измене. Его арестовывают. Через некоторое время погибает Клёпа. Почти уже никого не осталось из тех, с кем когда то Глеб Лученков из лагеря попал в штрафную роту. Только он и бывший колхозник Швыдченко, укравший корову. После одного из страшных боёв, Швыдченко, чтобв облегчить свою жизнь решает донести на Лученкова оперуполномоченному «СМЕРШ» Мотовилову. Сразу же после боя Лученкова берут под арест и помещают в землянку, под охраной часового. Задремав он просыпается от орудийных взрывов. Глеб понимает, что немцы прорвали оборону и надо искать спасения. Ему удаётся выбраться из разбитой землянки, ища спасения он бежит в лес, где получив ранение, попадает в плен. Впоследствии выясняется, что в этом подразделении служат русские, воюющие на стороне врага. Немецкому переводчику в беседе с Лученковым удаётся убедить его в том, что даже отказавшись от сотрудничества он всё равно останется предателем в глазах своего командования и бывших товарищей. Перед ним встаёт проблема нравственного выбора, отказаться от предложения и всё равно умереть предателем, либо остаться жить. Поиск ответов на тему добра и зла, позволяет осмыслить не только решение бойца- штрафника Лученкова, но и всю философию войны.

---

Хусаинов молчал, сосредоточенно глядя на потрескивающую печурку.

— Да как вам сказать, товарищ капитан. Не люблю ждать. Ожидание завсегда страшнее смерти.

Капитан свернул самокрутку, прикурил от уголька из печки.

— Ну тогда радуйся. Уже скоро.

Капитан затянулся. Вместо махорки все курили ядрёный самосад. Цигарка потрескивала, бумага вспыхивала и тогда Половков прижимал огонёк наслюнявленым пальцем.

Накурившись и затоптав окурок, командир роты достал из нагрудного кармана гимнастёрки часы, трофейный брегет. Нажал на пружину, с щелчком откидывая крышку. Взглянул на тоненькие чёрные стрелки.

— Теперь скоро! Если быть точным, то через десять часов и пятнадцать минут. Ещё вопросы есть?

Обескураженный холодной вежливостью ротного ординарец пожал плечами:

— Да нам татарам всё равно! Что стрелять, что резать. Лишь бы кровь была!

Ротный взял шинель и надел ее. Привычными движениями набросил на плечи портупею, застегнул ремень, сдвинул на место кобуру.

— Ну если тебе всё равно и вопросов нет, тогда я пойду! Ты подсуетись насчёт жратвы, потом будет некогда, — сказал он.

Согнувшись, командир роты, приподнял полог плащ-палатки, вышел в траншею. Пригнувшись, чтобы не стать мишенью для снайпера, двинулся в сторону позиций штрафников.

* * *

В невысоких окопах было тесно — штрафники прижимались к стенам, стараясь сохранить тепло, прятали шеи в воротники шинелей.

Немцы каждые пятнадцать минут бросали осветительные ракеты. Рваные изломанные тени скользили по брустверу окопа, заползали в ячейки, озаряли хмурые лица штрафников, винтовки, сброшенные каски, ряды гранат и котелков выставленные в отрытых нишах.

Ротный лежал на бруствере, по привычке покусывал конец сыромятного ремешка каски. Ремешок на вкус был кисловато-горький. Пахнул дёгтем, сыромятной кожей.

Эти запахи напоминали запахи колхозной шорной, где он любил проводить время в детские годы.

В сгущающихся вечерних сумерках Половков пытался разглядеть в бинокль вражескую оборону. На нейтральной полосе лежало несколько обглоданных трупов лошадей, чёрный остов сгоревшего грузовика и полугусеничного бронетранспортера. Это был результат недельной атаки. Два подбитых танка немцы ночами утащили к себе.

Шевеля губами ротный высчитывал, сколько метров, рота сможет скрытно проползти на брюхе.

Получалось немного. Принимая во внимание отсутствие навыков скрытого передвижения у основной массы штрафников, частоту запуска осветительных ракет вряд ли больше ста метров. Потом бегом. Под кинжальным огнём пулемётов. Мда-ааа! Ситуация!

Половков шевелил губами, словно что-то шептал или молился.

Через цейсовские стёкла смутно проглядывали заросшие бурьяном поле межи, неровные брустверы окопов.

Немецкая траншея шевелилась, жила своей жизнью. Высовывались каски, торчали стволы пулемётов. Немцы сноровисто, как муравьи, сновали по траншее, выбрасывали на бруствер обрушившуюся землю, укрепляли стенки окопа, рыли ячейки.

Не отрывая от глаз бинокль, Половков поворачивал пальцами окуляры — сначала в одну, а затем и в другую сторону, отыскивая наилучшую видимость.

Перед его глазами порывистый ветер клонил набок стебли сухой полыни, заполняя окрестности заунывными звуками близкой смерти.

Рядом в рваной, рыжей телогрейке стоял связной Печерица, переступал с ноги на ногу, согревая, втягивая пальцы рук в коротковатые рукава замызганной телогрейки.

Половков опустил бинокль и приказал Грачёву, поджидавшему его в окопе:

— Командиров взводов ко мне! Живо!

— Есть!

Обдирая и обрушивая шинелью стены узкой траншеи, ротный быстро пошел к землянке, куда уже подтягивались офицеры роты.

* * *

Через пару часов в наскоро отмытых от бензина металлических канистрах принесли спирт. В них была «наркомовская норма»- узаконенные Верховным сто грамм водки перед атакой.

Это была та мера милосердия, которую Родина в те страшные дни могла отмерить своим защитникам, идущим на смерть.

В окопы пришёл командир роты. Засел в блиндаже у старшего лейтенанта Васильева.

Взводный воевал давно и своей рассудительностью, умением беречь подчинённых вызывал уважение. Он не суетился перед начальством, был независим в суждениях, командовал четко и всегда по делу. Половков назначил его своим заместителем, хотя и часто одёргивал его за излишнюю категоричность.

Первым прибежал младший лейтенант Голубенко.

Зашуршала плащ — палатка и в землянку потёк холод осеннего рассвета. Голубенко не переступая порога принялся сбивать грязь с сапог. Не поднимая головы, Половков раздражённо бросил:

— Май месяц тебе что ли? Давай заходи!

Голубенко боком протиснулся в дверной проём.

Он был совсем не командирского вида, щуплый, в новенькой, ещё необмятой шинели. В роте был всего лишь третий день. Только что выпустился из училища.

Предыдущему командиру взвода кто-то во время боя выстрелил в спину.

Такое бывало нечасто, но случалось. Штрафники совсем не были агнцами божьими. Если офицер вел себя, как последняя тварь, беспричинно стреляя тех, кто ему не нравился, то шансов получить пулю от подчинённых у него было немало. Могли и в карты проиграть. Что поделать — публика была оторви и брось!

Голубенко начал докладывать звонким детским голосом:

— Товарищ капитан, младший лейтенант…

Чувствовалось, что он волнуется, но старается не показать волнения. На него было приятно смотреть. Руки по швам, слегка сжаты в кулаки. Воротник гимнастёрки застёгнут.

Командир роты сухо оборвал:

— Та-ак… Садись лейтенант!

Вскоре явились командиры второго и третьего взводов. Они почти ровесники, с разницей всего в пару лет и были похожи друг на друга, как сиамские близнецы. Аккуратно перетянутые ремнями, с аккуратно пристёгнутыми погонами, с планшетками на боку, они друг за другом проскользнули в блиндаж. Доложили лаконичной скороговоркой:

— Товарищ капитан, младший лейтенант Привалов по вашему приказанию прибыл.

— Товарищ капитан, лейтенант Степанцов…

В черной от копоти печурке звонко потрескивали дрова.

В полуприкрытой металлической дверце полыхало пламя, бросая оранжевые отблески на лица собравшихся офицеров.

Командир роты молча выслушивал скороговорку, курил, смотря на бушующее в печи пламя, бесстрастно кивал головой, рукой давал знак садиться.

Взводные в штрафной роте подобрались надёжные. Половков уже знал это.

Выслушав доклад Степанцова, ротный в последний раз затянулся папиросой и сунув окурок в оранжевую щель повернулся лицом к офицерам.

— Ну что ж… Кажется все собрались. Агитаторов взводов я не приглашал. Им поставите задачу самостоятельно.

Сидящий в углу землянки Хусаинов поигрывал трофейным ножом, монотонно втыкая его в крышку снарядного ящика.

Из открытой дверцы выскочил уголёк. Упал под ноги Голубенко. Тот смущаясь наступил каблуком на чадящий уголёк. В блиндаже потянуло дымком.

Половков вздохнул и встал, едва не задев макушкой прокопчённый бревенчатый потолок землянки.

— Товарищи офицеры. Завтра в пять часов утра атакуем немецкие позиции. Получено боевое распоряжение из штаба армии. Наша задача, атаковать на этом участке передовую линию немецких окопов. — Половков ткнул пальцем в карту.

— Прорвать оборону, занять первую и вторую линию немецкой обороны и удерживать до подхода второго эшелона. Ваши соображения?

В блиндаже притихли. Голубенко побледнел и сглотнул слюну. Торчащий кадык на его шее судорожно дернулся. Степанцов вздохнул. Привалов молча расстегнул крючок шинели.

Узкое лезвие с силой воткнулось в снарядный ящик.

— Если артиллерия поработает, то возьмем, — С уверенностью проговорил Васильев, нашаривая в карманах широких ватных брюк папиросы.

— Наступаем без артподготовки! — Жёстко сказал Половков. — На это и расчёт. Немцы перед рассветом сонные, атаки не ждут. Расчёт на внезапность.

— Не на внезапность, а на хапок. — Пробубнил Васильев. Он сунул в печку сухую щепку, вынул и прикурил от охватившего ее пламени.

— Тогда попомните моё слово. — вздохнув он выпустил широкую струю дыма.

Все повернулись к нему.

— Положат нас завтра всех. В штабе, как всегда экономят на снарядах, рассчитывая штрафниками заткнуть очередную жопу! А нам рассказывают про внезапность! Дай Бог если повезёт и утром опустится туман.

Это уже было чересчур. Споры с подчинёнными не входили в планы командира роты. Такие разговоры не способствовали поднятию дисциплины и капитан сказал с твердостью:

— Попрошу воздержаться от дискуссий! Приказ надо выполнить! Любой ценой.

Голубенко молча кивнул, Степанцов неопределенно пожал плечами, а сидящий у входной двери Привалов потянулся за кисетом с табаком.