Александр Вельтман - Романы

• Название: Романы
• Автор: Александр Вельтман
• Издательство: Современник
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1985

В сборник популярного писателя пушкинской поры Александра Фомича Вельтмана (1800–1870) вошли его исторические произведения, не переиздававшиеся ни в XIX, ни в XX веке: «Кощей бессмертный», «Светославич, вражий питомец», «Райна, королевна Болгарская».

«Талант Вельтмана, – писал В. Г. Белинский в 1836 году, – самобытен и оригинален в высочайшей степени, он никому не подражает, и ему никто не может подражать. Он создал какой-то особый, ни для кого не доступный мир, его взгляд и его слог тоже принадлежат одному ему».

http://ruslit.traumlibrary.net

---

СВЯТЫЙ ВИТЯЗЬ – Святовит. На белом коне; Боже-Бахус (см. «Световит» в «Кощее»).

Внимание Вельтмана к мифическому Святовиту объясняется в работе «Индо-германы или Сайване», где он возводит его к древней индоевропейской мифологии и сопоставляет с Индрой: «Световид. Верховное божество в стихийном проявлении – Индра световодный, называется светавах или светавас – т. е. светоконный, белоконный». Это «победа, победный бог, светаваджин – световодный, белоконный, в котором нетрудно узнать и Арея Скифов, и Световида Славян» (с. 21, 57).

СПАДАРЬ – длинный прямой меч, палаш, шпага.

Видимо, слово произведено Вельтманом от эспада – шпага. В русских источниках (начиная со «Сказания о Мамаевом побоище») упоминается кончар, кончер – узкий прямой меч с длинным граненым клинком. Документы XVII в. отмечают палаши, кончеры, шпаги в Оружейной палате.

ТАБОР – товар, обоз.

Точнее – стоянка обоза, лагерь. Мнение Вельтмана близко к современной этимологии, производящей слово от названия передвижного лагеря гуситов (в честь ветхозаветной горы Фавор); другая современная этимология – от тюркского tabur – укрепление из повозок.

ТРЯС – дух ужаса у древних Богемцев. «Он празднует Трусу» (посл<овица>). «Зе стенов лесных вырази тржас» (Крал<едворская> Рук<опись>) – «Из мрака лесного появляется Тряс».

Вельтман верно оценил глубокую древность этого слова. Но это не свидетельствует, что тряс рассматривался древними как дух и что так следует толковать текст Краледворской рукописи. Слово же трус производно от тряс и имеет два общеславянских значения – боящийся и землетрясение.

ТУФЛИ – от Hop<манского> Toffel – башмаки, черевики.

ХАЗАРЫ. – Одного племени с Венграми; часть их жила в Таврии, другая в Паннонии. Впоследствии Таврические Хазары были загнаны на Кавказ; и по сие время сохранили название Хозры. Хазары служили как наемные войска, в память им остались Гусары, одеты по образцу одежды Хазарской. Хазары, может быть, есть не что иное, как Aezer – Азы – Азаки – Ясы.

Мысль Вельтмана об одноплеменности хазар с венграми родилась в связи с тем, что тюркский народ хазары появился в Европе в IV в., вскоре после гуннского нашествия. Ассоциация с гусарами – чисто фонетическая и не имеет никаких оснований. Кочевья, а позже земледельческие владения хазар довольно точно локализуются между р. Сулак в Северном Дагестане и Нижней Волгой. Ранние письменные сведения о хазарах мы имеем благодаря их участию в войнах между Ираном и Византией на Кавказе. Позже хазары входили в состав Тюркского каганата (с середины VI по середину VII в). Затем Хазарский каганат подчинил часть Великой Булгарии и государство гуннов-савиров в Дагестане. Каганат, долго и не вполне успешно воевавший с арабами-мусульманами за Кавказ, в конце VIII – начале IX в. принял в качестве государственной религии иудаизм. Хазары обложили данью и некоторые славянские племена, но потерпели поражение в войнах с Древнерусским государством в 913–914 и 943–944 гг., а в 964–965 гг. каганат был окончательно разгромлен князем Святославом Игоревичем.

ШТОФ – штофная, праздничная одежда, издавна известна уже на Севере. По-Норманнски stoff знач<ит>: убор праздничный, stoffera – украшение, нарядная одежда. Отсюда étoff – материя шелковая. В старину носили душегрейки, эпанечки и юбки штофные, обшитые золотым гасом.

В России слово получило распространение в конце XVII – начале XVIII в. (от немецкого Stoff).

Райна, королевна Болгарская

Глава первая

Перенесемся за тысячу верст, за тысячу лет.

Вы слыхали о великом Преславе, стольном граде Дунайской Болгарии, где знаменовались подвиги нашего удалого богатыря, добросанного князя Святослава? Где ж этот белый град великого царства? Какие холмы венчались его твердынями? Никто не знает, кроме султана, который в фирмане своем именует владыку шумлинского преславским.

Славный и страшный для Греческой империи двадцатый болгарский король Симеон[331], не возлюбив первой жены своей, женился на названой сестре одного греческого деспота, из Армян, по имени Георгия Сурсувула. По общей наклонности каждого Грека к филархии[332], Георгий нашел случай очаровать Симеона красотой сестры, и таким образом, по праву зятя королевского и по обычаю времени, воссел у самого подножия престола, в звании великого комиса, или, по-нашему, великого конюшего, и вместе с этим дядьки и кормильца наследников царства. Хоть краль Симеон имел уже наследника Вояна; но мачеха не родная мать; пасынок должен был уступить свое место у сердца отца кровным ее детям. Вояна воспитывали в монастыре, и по наклонности его к чтению церковных и мирских книг, по страсти к наукам, искусствам и художествам и ко всему не свойственному чести королевского детища, решили посвятить его келейной жизни и постричь в монахи. Но Воян бежал; все пришли в ужас, потому что он унес с собою какую-то заклятую черную книгу. Книга эта с незапамятных времен заперта была в одной из башен, и никто не смел до нее коснуться. По этому или по другому случаю, только в народе пронеслись слухи, что Воян продал душу бесу, и не быть добру. В самом деле, вскоре королю Симеону приключилась смерть чудным образом.

Однажды Роман Лекапен, василевс Восточного Римского Царства[333], возвратившись с облавы на азиатской стороне Босфора, покоился от трудов во дворце Феофилии, построенном по образцу дворца халифов багдадских, где стены горели золотом, где разливались прохлады от цветущих платанов и водометов. Вдруг великий логофет[334] донес ему, что на Таврической площади совершилось великое чудо: статуя, представляющая Беллерофона на коне[335], превратилась в образ болгарского короля Симеона.

Роман содрогнулся. В это время Греция опасалась Болгар и воинственного духа Симеона. За четыре года перед тем он едва не взял Царьграда. А так как на мраморном подножии статуи была высечена таинственная надпись, заключавшая в себе, по словам толкователей, судьбу Царьграда и завоевание его некоим великим героем, то очень естественно, что это событие возмутило весь Царьград, как предвещание падения Греческой империи, – тем более что известие о новом восстании Симеона на Грецию было причиной падения духа не только в народе, но и в войске. Император желал лично увериться в истине события. Возложив на себя багряницу и диадему, сделанную по образцу тахта царей персидских и подобную горе Эльборджу[336], блистающею алмазами и лаллами, с двумя истоками перлов, падающих на плеча, Роман воссел с помощью протостратора на коня и, сопровождаемый деспотами, севастократорами, панхиперсевастами, доместиками[337] и телохранителями, выехал на Таврическую площадь, где теснился народ в страхе и унынии около статуи Беллерофона, превратившейся в короля Симеона.

Кто избавит меня от этого проклятого Симеона? – вскричал Роман, взглянув на статую.

– Я! – отвечал, выступая из безмолвной толпы, безобразный человек в странной одежде.

– Кто ты? – спросил Роман.

– А вот кто: видите это изображение под стопами коня? Это я.

В самом деле, неизвестный был совершенное подобие химеры в человеческом виде, изображенной под стопами Беллерофона.

– Читайте надпись, – продолжал неизвестный, – в ней сказано: «Всадник придет покорить Царьград; но до этого не допустит человек, изображенный под стопами всадника». Дайте мне меч, я снесу голову Симеона с чужих плеч.

– Ты безумный, – сказал один из вельмож Романа, – мраморной шеи не перерубишь!

– Если не снесу эту мраморную голову и она не сгорит на огне, раскладывайте костер, сожгите меня, – отвечал неизвестный.

– Исполните его желание! – сказал Роман и, поворотив коня, медленно поехал ко дворцу.

– Вот тебе острый меч, – сказал один из телохранителей царских.

– Не сдержишь слова, сожжем! – крикнула толпа.

– Раскладывай огонь! – сказал неизвестный и, взяв меч из рук воина, вскочил сперва на мраморное подножие статуи, потом на круп коня, схватился за шишак[338] всадника, взмахнул мечом, и голова Симеона отделилась от туловища Беллерофона.

– Видели? – вскричал неизвестный, показывая голову изумленному народу.

Соскочив с коня и с подножия, он бросил голову на пылавший костер. Ее обхватило пламенем, огонь затрещал, искры посыпались водометом.

Испуганный народ разметался во все стороны.

– Видели? – раздалось снова в толпе, обданной густым дымом.

Дым пронесло ветром.

– Где же он? – спрашивали с ужасом все друг у друга, смотря то на истлевший костер, то на обезглавленного Беллерофона, то озираясь кругом и не видя нигде чудного человека.

Это событие, исторически верное, излечило народ от панического страху при одном имени Симеона; и если бы Симеон перешагнул уже городские стены, то все спокойно были бы уверены, что Царьград непобедим. Но страннее всего было то, что Симеон умер в тот день и час, в который превратившемуся в его образ Беллерофону снесли голову.