Александр Вельтман - Романы

• Название: Романы
• Автор: Александр Вельтман
• Издательство: Современник
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1985

В сборник популярного писателя пушкинской поры Александра Фомича Вельтмана (1800–1870) вошли его исторические произведения, не переиздававшиеся ни в XIX, ни в XX веке: «Кощей бессмертный», «Светославич, вражий питомец», «Райна, королевна Болгарская».

«Талант Вельтмана, – писал В. Г. Белинский в 1836 году, – самобытен и оригинален в высочайшей степени, он никому не подражает, и ему никто не может подражать. Он создал какой-то особый, ни для кого не доступный мир, его взгляд и его слог тоже принадлежат одному ему».

http://ruslit.traumlibrary.net

---

– А Руссы где? – спросил Воян.

– Что нам Русь – петухи, а Болгары мокрые куры; да они же сами просили василевса, чтоб избавил их от насилия Руси.

– Когда сами просили?

– А как же, тайно прислали комитопулов на переговоры.

– Комитопулов! – вскрикнул Воян.

– Чему тут удивляться? Верь мне, что так.

– Не удивляюсь; если комитопулы взялись за дело, так иначе и быть не может! – отвечал Воян. – Прощайте же, боюсь опоздать к вечерни.

– Ну, прощай! а славные кони! Жаль, что стареньки!

Грек поскакал с отрядом; а Воян, склонив уныло голову, продолжал путь в Преслав. То пустится быстрой рысью; то думы так отяготят его, что конь чувствует их и шагом везет свою ношу.

Когда из-за утеса открылся город, стан греческий и легионы войска, которые тянулись по дороге к Дунаю, Воян приостановился, вздохнул глубоко и отер слезу.

– Душан, – сказал он спутнику, – посмотри, столица это болгарского царства или могила?

– На какую беду ехать нам туда? – отвечал Душан.

– Что ты это говоришь, Душан! – произнес Воян с упреком и быстро пустил коня по дороге, извивающейся к городу, мимо греческого стана, расположенного на возвышении.

Смиренно просил он на заставах пропустить его в город, называя себя иноком метрополии преславской, из Греков.

– Ступай, ступай, да не в болгарский Преслав лежит этот путь, а в греческий город Иоаннополь, слышишь, старец? – повторяли ему тщеславные покорители столицы.

– Боже небесный! что сталось с Райной? – произнес Воян, подъезжая к королевскому двору, еще дымившемуся после пожару.

Дом ключаря Обреня был подле двора; но все дома на площади и поблизости заняты греческими войсками. Жители стеснились в отдаленных частях города. Туда поехал Воян и по расспросам отыскал Обреня. Старик сидел на завалине одной хижины.

– Все погибло, брат Воян! – сказал он, качая головою. – Сгорело гнездо наше! Злодеи комитопулы продали нас!

– Где король? – спросил Воян.

– В плену.

– Где Райна? – спросил Воян.

– Где? – повторил Обрень и закрыл лицо руками.

– Говори, брате! Умерла?

– О, верно, умерла в руках злодея Самуила!

Белые, волнистые волосы на голове Вояна распустились, повисли куделью, лицо помертвело, но ярко вспыхнули глаза.

– Самуил? – повторил он, слушая рассказ Обреня о событии, которого он был свидетелем. – В палате королевской Самуил? – повторил он еще грознее… – Пусть накажет меня бог вечными муками! Прощай, Обрень!

– Куда, брате?

– Куда! не оставить ли голубя в когтях ястребиных! Нет, найду я ущелья хищника!

– Ищи, брате, ищи! – повторял Обрень вслед Вояну, который вскочил на коня и помчался обратно к своему нырищу.

– Маврень! – сказал он одному из своих собратий. – Помоги горю! Коршун-комитопул похитил племеннйцу мою, унес в свое гнездо! Негде ему свить его, кроме трущобы шумекой, там нанимал он свою шайку. Тебе известны все притоны: ступай, брате, разведай, за какими оградами, за сколькими замками темница королевны!

– Знаю, знаю! – отвечал Маврень. – Где быть, как не в куле главаря урманской вольницы.

И Маврень вооружился с ног до головы, накинул на себя вместо черной ризы суконный красный пласт[368] и отправился в непроходимый лес, который покрывал горы на запад за Преславом.

– Дубравец! – сказал Воян другому старцу. – Ступай, брате, к Доростолу, туда пошел Цимисхий со всеми силами. Разведай, что там деется, чем решится бой Греков с Руссами. Узнай, не прибыл ли сам Святослав из Руси.

Дубравец отправился к Доростолу смиренным иноком, собирающим подаяния. Воян провел три дня, как изнеможенный дряхлый старик, лишившийся уже всех чувств жизни. Как пробужденный от сна, вздохнул он, когда возвратился Маврень.

– Так и есть, в куле у главаря! Я приехал прямо к старому своему побратиму Годомиру. «Откуда, браца?» – «Из сербского плену ушел!» На радости выпили коновку руйного вина. «Ну, как поживаете? где главарь, где момцы гусары? Что нового?» Он и развязал кошель, высыпал все, что за душой было: главарь со всей вольницей на службе у комитопула Самуила, которого царь греческий обещал сделать королем болгарским, и отдал в залог ему королевну. «А где королевна?» – «Здесь, в куле[369]».

С меня и довольно было этих вестей. «Прощай же, браца, – сказал я ему, – еду на войну, что мне здесь делать». И уехал.

– Ну, Маврень, спасибо! – сказал Воян, оживая. – Теперь на долю нам трудная работа; надо выкрасть королевну, покуда тать не возвратился в вертеп свой.

– Выкрасть? нет, Воян, из кулы не выкрадешь! Высоки стены, крепки замки! Там взаперти живут жены главаря; ни входа, ни выходу, ни им, ни к ним. Сторожат их обрезанцы да старые ведьмы. А вокруг стен стража, день и ночь. Можно бы взять теперь кулу силой, да где силы взять.

– Где взять? – повторил Воян, задумавшись. – Едем, Маврень, найдем силу!.. Эх, из Доростола нет вестей! Да все равно, нечего медлить! в Святославе русском наша помощь, другой нет, едем к нему, хоть в Русь!

На пути встретил Воян Дубравца, посланного в Доростол.

– Что нового? Что нового?

– О, битва великая идет на Дунае, Святославу бог помогает!

– Там он? – вскричал радостно Воян и, не ожидая других вестей, помчался во весь опор, как лихой, смелый юнак, гонящийся за славой.

Между тем как быстро всходили и созревали горькие беды Болгарии от семян, насажденных коварством комиса и комитопулов, между тем как народ поливал слезами опавший цвет блага своего, а Райна, измирая в печалях и ужасе, молилась о смерти, стоя на коленях перед светом божиим, проникавшим через окно под потолком в келий её заключения, – Святослав летел на крыльях к Дунаю и прибыл в Доростол, когда над любимцем его, Огнемиром, совершалась тризна и войско пало духом.

– У кого на душе горе и отчаяние, на лице печаль и боязнь, кому смерть страшна, вон из рядов и из стана русского! – вскричал он к воинам.

– Нет нам страху с тобою! – крикнули воины, и душа встрепетнулась у всех, взоры ожили.

– Братья и дружина, – возгласил он, устроив рать к бою. – Все воротим, кроме мертвых!

И дружина русская, ударяя радостно в щиты, двинулась за ним на горы, возвышающиеся над Доростолом, где был укрепленный стан Цймисхия, облегавший город.

Началась сеча. Десять тысяч Руссов шли на сто тысяч Греков.

– Братья и дружина! – возгласил снова Святослав к утомленным воинам, – собирайте последние силы! Не устыдим земли Русской! победим или сложим головы!

– Где твоя ляжет, там и свои сложим! – возгласили воины, прогремев мечами в щиты.

Цимисхий почувствовал присутствие Святослава; имя русского князя разнеслось по рядам греческим, и, разбитые, разметанные, сто тысяч в беспорядке отступили с поля.

Укрепленный стан достался в добычу Руссам; ночь прекратила сражение. Святослав стал под черным знаменем на костях греческих, в шатре Цимисхиевом и послал сказать Грекам: «Потяну на вас, до града вашего, и стану на костях ваших посереди града!»

Могучий борец Цимисхий, надеясь на свою личную силу более, нежели на войско, предложил Святославу вызов на поединок: «Кто из нас победит, тот и владеет обоими народами».

– Во чье имя и место царствует Цимисхий в Греции? – спросил Святослав посланного.

– Во имя и место малолетнего сына Романова Василия и брата его Константина, – отвечал он.

– Так пусть же он на кон не ставит чужого добра и наследия; а если ему, военачальнику царскому, наскучила жизнь, так избирай он иной любой путь к смерти.

Цимисхий был тот же человек, который наездничал в Азии перед полками и вызывал арабских витязей на бой; но, сорвав могучей рукой пурпур с плеч Никифора, ему незачем уже было тянуться; осмелиться на решительную борьбу с Святославом значило бы насиловать свое счастье и подвергать опасности приобретенную славу героя. Бой с Святославом нисколько не походил на азиатские игры в войну.

Цимисхий решился искусить Святослава золотом, а вместе с тем желал выведать, как велико число его дружины.

– Не сильны мы против тебя стоять, прими дары наши и скажи, сколько вас, и дадим по числу голов, – льстиво сказали Греки. «Суть бо Греци льстивы и до сего дни» – говорит летопись.

– Злато и паволоки отрокам моим, – сказал Святослав, – а драгоценное оружие принесли вы на голову свою, если военачальник ваш не освободит короля Бориса с семьей и не пойдет с миром в град свой!

Посланные возвратились к Цимисхию с ответом Святослава и сказали:

– Грозен и лют этот муж, презирает золото, а любит острое железо!

– Так мы пойдем, вопреки его нраву, иными путями, будем договариваться о мире, покуда придут корабли мои на Дунай, – сказал Цимисхий.

И снова послы греческие явились в стане Святослава, но, к удивлению, их не допустили к нему. Сперва сказали им, что светлый князь велел обождать; потом, что велел спросить, зачем приехали, наконец, объявили им, что если они прибыли с миром и согласием на волю великого князя, то могут заключить договоры в совете бояр его; а если хотят торговаться, то с чем приехали, с тем бы ехали и назад.